Отбор с осложнениями (СИ) - Ёрш Ника "nikaersh"

Эмма опустилась в кресло и налила себе воды. У нее созрел новый план, как раскрепостить Бригитту. Конечно, она воспитывалась в обществе, где женщины должны подчиняться строгим правилам. Ей негде было увидеть, что можно вести себя по-другому. Эмма покажет ей пример. Она станет самой раскрепощенной и даже немного развратной, и тогда, быть может, Бригитта тоже допустит хотя бы маленькие вольности.

Эмма потерла запястье и поморщилась. Задница у леди Дракхайн оказалась просто каменной. 

Глава 6. Ставки сделаны

Следующий день у Вейрона прошел на удивление продуктивно: Эмма все же поволокла его по магазинам, но он загодя спрятал досье под цветохроном. Так что он брал охапку одежды, которую приносила менталистка, запирался в примерочной и читал, изредка подавая звуки, чтобы Эмма убедилась, что он не упал в обморок от развратного белья. А Эмма словно с цепи сорвалась: от трусов, которые она выискивала в магазине, покраснел бы и генерал Штолл. Кружева, шелк — еще ладно. Но прорези в самых неожиданных местах…

Когда Эмма, пылая ушами, предложила ему лифчик, больше похожий на веревочки, он решил, что с него хватит.

— Ты пытаешься меня оскорбить? — возмутился он. И ему не пришлось притворяться: в таком лифчике никакие носки не удержатся.

— Нет, что ты! — испугалась Эмма.

— Ни одна приличная женщина не наденет такое!

— Ты не права…

— Это просто недопустимо, — заявил он и покачал головой. — Знаешь, я думаю, может, мне лучше вовсе без менталиста…

В самом деле. Она только отвлекает его от задачи. Лучше найдет ее потом, в своем привычном виде…

— Нет! — воскликнула Эмма, и глаза ее наполнились слезами, так что Вейрон тут же пожалел о сказанном. — Я докажу… Я сама его куплю! Вот! Я — порядочная девушка, но это не помешает мне надеть этот бюстгальтер. Я ведь не собираюсь кому-то так показываться, — бормотала она, словно пытаясь убедить себя саму. — Хотя он, конечно, провокационный…

Вейрон тяжело вздохнул и пошел за ней следом к продавщице.

— Я заплачу, — сказал он, отодвинув Эмму плечом. Потом внесет это в расходы по операции. Пусть генерал Штолл тоже посмотрит, через что ему пришлось пройти, и раскошелится!

— И вот это, — Эмма, тут же просияв, протянула девушке темно-винный шелк. — Ты сказала, что тебе подошло. Эластичная ткань. Цвет благородный. Модель довольно закрытая...

Вейрон молча кивнул, решив, что проще согласиться.

В покоях в королевском дворце он сразу же затолкал ненавистные трусы поглубже в полку.

— Ну что? — спросила Эмма, когда он вышел из спальни. — Правда, в красивом белье чувствуешь себя совсем по-другому? Я надела новый бюстгальтер и хочу тебя поблагодарить…

— Не за что, — сказал Вейрон, мазнув взглядом по ее груди. Стоило только представить, что таится под ее скромным платьем менталиста, и он действительно почувствовал себя немного по-другому.

— На самом деле удобно, — доверительно сообщила Эмма, беря его под руку и прижимаясь к предплечью грудью. — Под это платье толком ничего не помещалось. А так я вроде в белье, а вроде и без него. Только, боюсь, не видно ли через ткань... вершинки груди?

Вейрон посмотрел, куда просили. Покачал головой и, сглотнув, из последних сил отвел взгляд от менталистки.

— Но нам надо спешить, — поторопила его Эмма, прибавляя шаг. — Бал вот-вот начнется.

— Ставки принимаются до начала бала! — снова напомнил Рохос, старший королевский церемониймейстер. Впрочем, его теперешнее занятие было весьма далеко от прямых обязанностей. Он сидел за кухонным столом, окруженный парами и аппетитными ароматами, и вел записи на разлинованных листах. Камзол его был расстегнут, шейный бант сдвинут на сторону, и даже ремень непозволительно ослаблен — кухарка только что убрала пустую тарелку, в которой совсем недавно лежал хороший кусок перепелиного пирога. Рядом с Рохосом сидел мальчик — его племянник, похожий на дядьку и острыми черными глазами, и слегка надменным выражением лица. Он то и дело закрывал и снова отпирал сундук, в котором неумолимо росла гора монет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тереза заскочила на кухню лишь на минуту — перекинуться последними сплетнями с давней подругой, и невольно заинтересовалась происходящим.

— Десять на Амалию Стетхейм, — просипел верзила, у которого зубов было меньше, чем пальцев. — Чистый ангел.

— Это твой месячный заработок, — заметила кухарка. — Даже не надейся, что я буду кормить тебя в долг.

— Не придется, — подмигнул ей мужик. — Может, это я тебя покормлю. Свожу в кабак, а? Что скажешь?

— Скажу, что ты дурак и лентяй, — фыркнула кухарка. — Вместо того, чтобы работать, надеешься на легкие деньги… — она задумалась и кокетливо улыбнулась. — Но в кабак, так и быть, схожу.

— Пять на брюнетку с сиськами, — плюгавый мужичок, пятнистый, как перепелиное яйцо, сглотнул, глядя на карточку с невестой.

Четырнадцать миниатюрных портретов, выполненных королевским художником, были приколоты к доске на стене, с которой безжалостно убрали и кухонную утварь, и вязанки лука, и сушеные травы. Еще две картинки валялись у сундука, и милые личики были перечеркнутые крест-накрест.

— Ее зовут Раума Бердамон, — наставительно исправил его Рохос. — Имей уважение.

— Такое нельзя не уважить, — покивал мужичок, не отрывая взгляда от портрета брюнетки. — Вилли дураком будет, если не выберет эту роскошь.

— Пять на Рауму… Три на Шерилл… Двадцать на Амалию…

Люди приходили на кухню, рассматривали портреты, кто-то делал ставку, кто-то уходил, так и не решившись. Кухарка зорко следила за тем, чтобы никто не задерживался слишком долго, и самым медлительным грозила половником, и это действовало даже лучше, чем два бугая у двери.

— А чего эта невеста замалевана? — сердито спросила носатая тетка, в юбку которой вцепилось трое детей, один другого младше и сопливее. — Как понять, кто там?

— Леди Бригитта Дракхайн, — устало пояснил церемониймейстер. — С севера. Вон глаза в щелке. Эта дама не снимает цветохрон даже перед принцем.

— Пффф, — тетка скривила губы, — черный квадрат, а не невеста. Давай-ка три медяка на вон ту темноглазую блондинку. У нее и глаза, и все остальное, и не стесняется показать.

Рохос подождал, пока монеты упадут в сундук, и вписал ставку. Поддев лист ногтем, перевернул его и разлинеил следующую страницу.

— Сколько я выиграю, если моя невеста победит? — нетерпеливо спросила носатая, и не глядя опустила красную потрескавшуюся ладонь на голову одного из малышей.

— Я еще не подбивал ставки окончательно, — сказал Рохос. — Но это не самая популярная невеста. Так что если она станет королевой, выигрыш будет не меньше сотни пено. Если войдет в финал — десять.

Плюгавый мужичонка присвистнул, и тетка тут же влепила ему затрещину.

— Не свисти, денег не будет!

— Почему так много? — верзила, которому кухарка все же расщедрилась на тарелку супа, облизал ложку. — Моя блондинка тоже такая выгодная?

— Амалия Стетхейм одна из самых популярных, так что выигрыш меньше. Но зато и шансов больше. Наверное, — нехотя ответил Рохос.

Протиснувшись мимо двух громил, карауливших у входа кухни, толстый мужик с обвисшими щеками долго и придирчиво рассматривал невест, а потом достал из кармана увесистый кошель.

— Я могу быть уверен, что мои деньги в безопасности? — спросил он, окинув пренебрежительным взглядом и мальчишку, и всю кухню.

Кухарка хмыкнула и распахнула двери кладовой.

Головы присутствующих невольно повернулись туда. Слева в небольшом вытянутом помещении стоял шкаф с припасами, в конце виднелись окороки, висящие на крюках, а справа на полу ютились три сундука — таких же как тот, что сейчас любовно поглаживал мальчик.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Лет сто тому, а может и двести одна кухарка решила раскошелиться на защиту от воровства, — начал Рохос. — На кухне всегда воруют. Каждый мелкий поварешка норовит ухватить кусок, который плохо лежит. Кухарка не хотела сильно тратиться и наняла какого-то мага-студента, рассчитывая на легкое проклятье вроде почесухи или прыщей, которое отвадило бы от воровства хотя бы подавальщиц. Однако этим студентом оказался будущий великий маг Ореонтий. Он и наложил на эту кладовую заклятие, которое никто не может ни снять, ни обойти.