В середине дождя - Олжас Жанайдаров

— Я так устала…

Спустя минуту сонным шепотом спросила:

— Покажешь завтра теорему Пифагора на пивных бутылках?

Я кивнул. Через пару минут она уснула.

* * *

Я ушел тогда из ее номера не сразу. Я постоял несколько минут у окна, наблюдая за падающим снегом. Мне сразу вспомнилось одно впечатление из детства, штрих прошлого.

Мне было лет шесть. В новогодний вечер мои родители пригласили домой друзей и коллег. Звучала веселая музыка, взрослые вели оживленные беседы, мы с сестрой уплетали праздничные лакомства. Это был тот самый момент сладкого неизбывного счастья, который испытываешь лишь в детстве. Чувство защищенности и покоя, теплоты и неги. Я смотрел на улыбающихся родителей, их друзей, речь которых была во многом непонятной и вместе с тем отчего-то смешной, на сестру, пытающуюся привлечь всеобщее внимание умными фразами, на стол, полный всяческих вкусностей, на красавицу-елку, всю в серебряной мишуре, в разноцветных шарах и гирлянде — смотрел абсолютно счастливыми глазами.

Ближе к одиннадцати вечера мне захотелось в туалет, и я выбежал из-за стола. Сделав свои дела, я дотянулся до выключателя и, погасив свет, собрался обратно в гостиную. Но замер. Я увидел открытую дверь спальни родителей и большое не занавешенное окно. В спальне было темно, но сквозь окно в нее струился бледный свет дворовых фонарей, образуя мягкий полумрак. За окном плыли тревожные тени. Я медленно прошел в комнату, постепенно отдаляясь от праздника в гостиной.

Я стоял в сумрачной спальне родителей и глядел в окно. Прислушиваясь к далеким и неразличимым голосам из гостиной, иногда сливающимся в щемящий душу смех, я смотрел на кружащиеся в воздухе снежинки, и в сердце мое проникала легкая грусть. Мне тогда подумалось, как грустно, оказывается, может быть в праздничный день. Грустно тогда, когда рядом веселятся, когда тебя любят, когда, казалось бы, ты счастлив. Стоит лишь отойти на несколько шагов. Стоит лишь немного затеряться. Как легко стать одиноким. Как легко почувствовать одиночество.

Я простоял там около пятнадцати минут, пока обеспокоенная мама не нашла меня. Она взяла меня за руку и отвела в гостиную. Обратно, туда, где царил праздник и где никто не чувствовал себя одиноким.

Глава 8

* * *

Моя первая девушка очень любила болтать по телефону. Обычно она звонила по вечерам, сразу после ужина. Глядя в окно, я выслушивал ее рассказы о том, куда она днем ходила, что купила, о чем думала, над чем смеялась. У нее всегда была наготове смешная история, случившаяся в классе, на улице, в магазине. А вот в школе она к себе не подпускала. Завидев меня на перемене, она осторожно улыбалась и продолжала разговаривать с одноклассницами. Моя первая девушка не хотела обниматься, держаться за руки и целоваться там, где, по ее мнению, следовало только учиться.

Она не могла жить без общения. Приходя к ней, я неизменно заставал ее с телефонной трубкой в руке. Кивком она просила подождать. Я усаживался на небольшой тюфяк напротив зеркала в коридоре и терпеливо ждал. С трубкой у уха моя девушка ходила по длинному коридору, из комнаты в комнату, и я слышал ее смех, обрывки фраз и даже заинтересованное молчание. Встретившись со мной взглядом, она подмигивала мне.

* * *

Это случилось на первом курсе, ранней весной. Как-то я пригласил к себе домой Вадима. Мы молча шли по Пятницкой улице, мимо проносились автомобили, с крыш зданий свешивались похожие на белые леденцы сосульки.

— Бога нет. И не было, — неожиданно сказал Вадим.

Мы стояли перед светофором.

— И не будет? — спросил я.

Вадим усмехнулся. Мы перешли дорогу, справа от нас показался вход в метро.

— Ты как-то рассказывал, что собираешь этикетки от пивных бутылок… — сказал Вадим.

— Я не отношусь к этому слишком уж серьезно.

— Сколько уже собрал?

— Больше ста.

— Неплохо.

Мы зашли в метро, прошли через турникеты. Встав на эскалатор, глядели на людей, глядевших на нас. Вадим спросил:

— Покажешь мне свою коллекцию?

Я кивнул.

Вадим ни разу не был у меня в гостях. К себе он тоже не приглашал, хотя жил один. После полугодичного общения я почти ничего не знал о нем. Как и со всеми остальными, Вадим сохранял со мной психологическую дистанцию.

Когда мы приехали, я проводил его в свою комнату и отправился на кухню ставить чайник. Спустя десять минут вернулся с двумя чашками чая и пачкой печенья. Вадим стоял ко мне спиной и глядел в окно. Когда я вошел, он не сразу повернулся.

— Красивый вид, — сказал он. — Любишь смотреть в окно?

— Да.

Вадим взял чашку и сделал глоток. Показал на аквариум, стоявший в углу:

— Почему рыбы?

— Не знаю. Просто нравятся.

— Других домашних животных не пробовал заводить?

Я пожал плечами:

— У сестры был в детстве попугай. Потом он умер. Но я был маленький — ничего не помню.

Вадим подошел к аквариуму, постучал пальцем по стеклу. Тронул бокс для музыкальных и игровых дисков, стоявший рядом на столе. Затем взял в руки механический будильник.

— Те самые часы, которые вечно тебя подводят? — спросил он.

— Да.

— На твоем месте я бы их давно разбил.

Вадим положил часы обратно, облокотился на стол и стал рассматривать то, что находилось под стеклом. Туда я обычно складывал разный бумажный хлам. Фотографии, календарики, расписания, квитанции, открытки, использованные билеты в кино, бесплатные приглашения. Наглядный архив моей деловой и культурной жизни.

Вадим достал из-под стекла один билет. Несколько недель назад я ходил в кино со своей второй девушкой, той самой молчаливой подругой. Это был последний раз, когда мы ходили куда-то вместе; вскоре мы расстались.

— Почему не выбрасываешь? Зачем копишь мусор? — спросил он.

— Не знаю. Как-то не выбрасывается.

— Любишь оглядываться назад… — задумчиво сказал Вадим.

Я вдруг ясно представил себе письменный стол Вадима. Наверняка, у него был идеально чистый стол. Как его телефонная книжка в мобильном телефоне.

— А где же пивные этикетки? — спросил он.

Я выдвинул ящик стола. В воздухе почувствовался легкий запах пива.

— Тут — наши этикетки, тут — немецкие и чешские. А здесь — все остальные, — показывал я.

Вадим взял несколько этикеток.

— Такое добро надо хранить в более подходящем месте. Не пробовал найти этикеткам достойное применение? — спросил Вадим.

— Когда надоест собирать, куплю большой альбом. И вклею всё туда.

На стене поверх ковра висела гитара, две картины-копии Моне и Дега, мой детский рисунок и грамота за второе место по настольному теннису в летнем лагере.

— Давно играешь? — Вадим показал на гитару.

— С 14 лет. Правда, давно не играл. Надоело.

Вадим перевел взгляд на картины.

— "Сирень на солнце", "Танцовщицы", — определил Вадим. — Нравится импрессионизм?

— Не мне. Одной знакомой. Ей, вообще, Франция нравится. А эти картины она подарила на день рожденья.

— А спортивная грамота? Хорошо играешь в пинг-понг?

— Плаваю лучше.

— Да, помню. Ты в бассейн ходишь. А что еще из спорта нравится? — спросил Вадим.

— Большой теннис, велосипед. И, наверно, бег на длинные дистанции.

— А футбол-хоккей, баскетбол?

— Не очень.

Вадим посмотрел на мой детский рисунок. Это был обычный пейзаж: лес, извилина речки, поле, дорога, уходящая вдаль.

— Красиво, — сказал он. — Где это?

— Подмосковье. Как раз там находился лагерь. В детстве любил рисовать. В лагере только и делал, что бумагу марал.

— А потом надоело?

Я пожал плечами:

— Просто вырос, наверно.

Вадим спросил:

— А есть еще?

Я прошел к книжному шкафу, достал большую папку. Сдув с поверхности пыль, протянул ее Вадиму. Один за другим он просмотрел все мои сохранившиеся рисунки, около двадцати штук.

— Сплошные пейзажи… А портреты есть?

— Не сохранились. Как-то сестру рисовал. Одну девочку из лагеря. А вообще, пейзажи у меня получаются лучше.

— Понятно. Я так и думал.

Вадим подошел к книжному шкафу. На полках плотными рядами были выставлены мои книги — часть из них перекочевала ко мне из родительской библиотеки, а часть приобрел я сам. Все издания были подобраны по собственному вкусу — глядя на полки, можно было понять, какого рода литература мне нравится.

На мою библиотеку Вадим глядел с неподдельным интересом. Затем протянул руку, чтобы познакомиться с книгами поближе. Выбирал он наугад и с непонятной целью: брал книгу, осматривал со всех сторон и ставил обратно. Я вопросительно посмотрел на Вадима. Он взглянул на меня:

— Ты не любишь оставлять ценники на обложке. Ни на одной книге я магазинной наклейки не заметил.