Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу - Николай Чернышевский

Он думал о том, что горничная должна быть девушка опасная. – Ее из Прованса вызвали в Париж быть конторщицею! В Париже мало желающих быть конторщицами. – Очевидно, она уезжала туда быть авантюристкою.

– Вы видите, Надина, он интересуется всем, что близко к вам, – сказала Волгина. – Если бы вы знали, какой он дикарь, вы удивлялись бы, что он разговорился с вами. Вы видите, я так рада этому чуду, что и не мешаюсь в ваш разговор: пусть хоть немножко привыкает говорить с людьми о чем-нибудь, кроме книг и глупостей, которые называются у них общественными делами.

– Почему ж она возвратилась быть вашею горничною? – спросил Волгин. – Ей не повезло счастье в Париже?

Кажется, напротив. Правда, она не хвалилась особенным счастьем в Париже. Но и не жаловалась на неудачи. Вообще она мало говорила о своей парижской жизни. Но когда она вернулась оттуда, она привезла порядочный гардероб, много дорогих вещиц. Мери вернулась, безо всякого сомнения, только потому, что очень любит ее; соскучилась по ней.

Madame Lenoir приняла Мери очень сурово. Довольно долго не соглашалась, чтобы она заняла прежнее место…

– Madame Lenoir должна была полагать, что Мери вернулась к вам не по расположению, а по корыстолюбивым расчетам, – заметил Волгин, сам, при всей своей простоте, видя, что не обманулся относительно парижской карьеры Мери: очевидно, m-me Ленуар знала, что Мери была там авантюристкою. – Madame Ленуар была, по- моему, права, – продолжал он.

– Теперь я понимаю, чего опасалась madame Ленуар, – сказала Илатонцева. – Так-так! – Она опасалась, что Мери хочет обманывать меня, выманивать у меня деньги, подарки, когда мы будем жить в Петербурге! – А я решительно не могла объяснить себе, почему madame Ленуар была вооружена против Мери! – На мои просьбы за Мери она говорила только, что Мери не нравится ей, – а я думала: что ж это? – Неужели madame Ленуар может так долго сердиться, так наказывать Мери за то, что Мери два года назад не послушалась ее мнения? Я очень рада, что вы объяснили мне единственный случай, в котором я не умела понять, что madame Ленуар совершенно права. – Конечно, – о, конечно, madame Ленуар должна была опасаться за мои наряды, деньги. – Это подозрение так естественна – Возвращаться из конторщиц в горничные – в самом деле, трудно поверить с первого раза, что это делается по расположению, а не по расчету обирать меня.

Но Мери успела рассеять предубеждения m-me Ленуар. Мери вперед сказала ей: «Я снова заслужу ваше расположение, каковы бы ни были мои недостатки или ошибки», и поселилась в Марсели. – Они часто ездили в Марсель; у них было много знакомых там. – Через несколько месяцев m-me Ленуар сказала: «Мери хорошая девушка. Она сделалась даже лучше, нежели была до разлуки с нами. Тогда она была немножко слишком шаловлива; теперь она совершенно серьезна».

«Была ли madame Ленуар обманута? – раздумывал Волгин. – Очевидно, эта Мери очень хитрая девушка. Но видно и то, что у нее твердая воля. – Трудно предположить, чтобы умная женщина, хорошо знавшая Мери, могла обмануться притворным раскаянием. Вероятнее, что Мери действительно остепенилась. Но это вздор; дело не в том, будет ли шалить Мери, или нет. Дело в том, что она хитра и умна. Если она вздумает жертвовать счастьем Илатонцевой для своих расчетов, она может погубить это нежное существо, не понимающее ничего злого. – У Илатонцевой громадное приданое. Как она явится в свете, сотни мерзавцев будут льнуть к нему. Горничная пользуется доверием Илатонцевой; опытна, ловка; важная союзница. Тот из мерзавцев, который искуснее всех, то есть бездушнее, подлее всех, – подкупит горничную, чтобы она пела про него, – и устроиться свадьба… Илатонцев, положим, хороший человек. Но отец не замена матери. Тетка, очевидно, пустейшая женщина…»

– Ты задумался, мой друг, – заметила Волгина.

– Видишь ли, голубочка, я скажу тебе откровенно. Надежда Викторовна очень хорошая девушка, и я полюбил ее.

– О чем же тут горевать? – Договаривай: тебя пугает за нее то, что у нее богатое приданое?

– Разумеется, голубочка, потому что ты всегда знаешь все мои мысли.

– Чрезвычайно мудрено отгадывать их. – Но прежде нежели будешь давать свои советы Надине, спросись у меня. – Ты всегда согласен со мною, а я с тобою не всегда.

Волгин погрузился в новое размышление: Лидия Васильевна не может не знать, что собирался он посоветовать Илатонцевой. Натурально, что: «Будьте дружна с Лидиею Васильевною; не теперь, – теперь не в чем вам быть доверчивою; но всегда, всегда». – Неужели же Лидия Васильевна не хочет заменить старшую сестру для этой прекрасной девушки?

Илатонцева рассказывала между тем, как боролись в ней чувства, когда отец написал, что тетка едет взять ее домой. Ей и хотелось поскорее увидеть отца и брата, жаль было и расставаться с m-me Ленуар и ее племянницами. – Тетка выехала, они ждали ее, – ждали месяца два: они уже думали, не занемогла ли тетушка. Но отец успокоил их: он написал, что тетушка живет в Париже и здорова.

Илатонцева и сама не знала, что хотелось ей больше: того ли, чтоб тетка скорее приехала за нею, или того, чтобы она жила и жила в Париже. – Наконец, она приехала. Тут было слез! – M-me Ленуар говорила, что когда выдаст племянниц, приедет жить в Илатоне. Она полюбила русский народ и говорила: «У нас во Франции мало людей, которые искренне желают пользы народу, но все-таки находятся они в каждом уголке. А у вас народу решительно не с кем посоветоваться, не от кого услышать доброе. Но это было прежде, – говорила она. – В эти три года у вас очень многое переменилось. Мы видим по журналам, Надина, – они получали в Провансе русские журналы. – Мы видим по журналам, Надина, что у вас начинают заботиться о народе. Но все еще очень мало людей, и я буду не лишняя». – Она жалела и о том, что ее воспитанница не будет иметь подруг в деревне. Жаль, что не в Провансе, не у m-me Ленуар, а уже на дороге, в Италии, было получено письмо от отца, где он говорил о молодом человеке, который согласился ехать с ним в деревню, гувернером Юриньки. Она переписала ту часть письма, где…

– Ваш батюшка так доволен гувернером вашего братца? – заметил Волгин. – Я очень рад, потому что подружился с дальним родственником и однофамильцем этого молодого человека – тоже молодым человеком. Потому-то я и слышал о вашем батюшке, что родственник моего знакомого, тоже Левицкого, гувернер вашего брата.

Нельзя было иначе, надобно было поступить решительно. – Опасность, о которой давным-давно забыл Волгин, вдруг нависла над его головою. Еще два, три слова – и Илатонцева назвала бы фамилию гувернера. Но – что значит храбрость и быстрота! – Теперь опасность была совершенно уничтожена – Волгин гордился собою. – Пусть теперь Илатонцева говорит о гувернере брата, что угодно, сколько угодно, беды не будет. – Удивительно было ему только то, – Волгину всегда было что-нибудь удивительно, – удивительно было ему только то, как тогда, в минуту встречи, не пришло ему в голову такое легкое средство отвратить опасность: тогда не было бы ему надобности пугать жену, сына, Наташу, Илатонцеву своим спотыканием и кашлем.

Она переписала для m-me Ленуар ту часть письма, где отец ее говорил о гувернере Юриньки. Отец убежден, что она полюбит Левицкого. Он описывает его таким, что и нельзя не полюбить. M-me Ленуар будет очень рада, что в их семействе живет новый человек, такой умный, прекрасный, благородный. Теперь m-me Ленуар будет уверена, что ей не будет скучно в деревне. – Впрочем, может быть, она найдет там и подруг; m-me Ленуар говорила: «В эти три года настроение умов у вас в России очень переменилось; вероятно, многие из ваших соседов, которые прежде отталкивали от себя дикими понятиями, теперь будут рады слушать твоего отца». – Прежде ее отец и не мог и не хотел сойтись ни с кем из соседов. Он слишком расходился с ними в образе мыслей. Но если оправдаются надежды m-me Ленуар, вероятно, и отец найдет себе сочувствие, и она найдет себе подруг…

– А должно быть, вы с тетушкою долго ехали в Россию, если получали на дороге письма от вашего батюшки, – заметил Волгин.

– Да. Тетушка поехала из Прованса через Италию, довольно долго останавливались во Флоренции…

«Должно быть, однако, сильная охотница кутить, – рассудил Волгин. – Парижа было ей мало, хотелось навестить и Флоренцию, по слухам, что нигде нет таких удобств для кутежа, как во Флоренции». – То-то и есть, – заметил он вслух. – Мой знакомый Левицкий говорил мне про гувернера Юриньки, что больше месяца он со дня на день все уезжает из Петербурга с вашим батюшкою, и все не может уехать. – Ваш батюшка ждал, ждал вас в Петербурге, – и наконец получает письмо, что вы проедете в деревню через Одессу, – он в деревню, думает найти вас там, и вот я вижу теперь, только что уехал он из Петербурга, по вашему письму, – а вы в Петербург. – Ну, признаться, тетушка у вас!