По ходу пьесы - Ежи Эдигей

Заявляю, что не знаю никого из мужчин по фамилии Павельский, и в частности помощника режиссера в театре «Колизей» Ежи Павельского.

На вопрос прокурора отвечаю, что раненый совершенно отчетливо говорил: «Не Павельский», не делая никакого перерыва между отрицанием и фамилией. Это несомненно означало отрицание того факта, что виновником убийства был вышеупомянутый Павельский. Никаких других фамилий пациент не называл. Названных им женских имен вспомнить не могу, их было очень много. Имя Баська повторялось несколько раз, и потому его я запомнила.

Нет, тогда я не записала слов, произнесенных умирающим. Привожу их по памяти, но превосходно помню, что названа была фамилия «Павельский». Для меня было ясно, что умирающий не хотел или не мог назвать фамилию убийцы. Он отчетливо произнес: «Пусть милиция сама ищет». Но, повторяю, не могу поручиться, что раненый был тогда в сознании и отдавал себе отчет в том, что говорил.

Ничего больше по этому делу сообщить не могу».

Прокурор кончил читать. Ежи Павельский, с волнением слушавший протокол, произнес:

— Все-таки нашлось доказательство моей невиновности.

— Должен вас огорчить, но ни я, ни суд не можем считать это доказательством вашей непричастности к убийству Зарембы. Даже если принять, что слова «Не Павельский» означают: «Меня убил не Павельский», это говорит лишь о том, что он хотел вас выгородить. Умирающий не всегда хочет отомстить убийце. К тому же Заремба чувствовал себя виноватым. Он отбил у вас жену, разбил семью. Может, умирая, он хотел искупить вину? И благородно отрицал ваше участие в преступлении. Для прокурора это всего лишь рыцарский жест, а не доказательство. Вот если бы он назвал фамилию вероятного виновника. Мы искали бы тогда повод, который заставил предполагаемого убийцу подменить пистолет. Это стало бы на суде полным доказательством вашей невиновности. Сейчас же это в лучшем случае смягчающее обстоятельство: умирая, жертва прощает убийцу и пытается укрыть от правосудия. В таком деле, как ваше, невинность можно установить, только найдя убийцу.

— Это несправедливо.

— Служа правосудию, я не могу подойти к делу иначе. У меня нет доказательств, что это слова, сказанные в полном сознании, а не бред умирающего. Конечно, показания доктора Малиновской ваш адвокат использует. Вы уже избрали себе защитника?

— Нет. Я никого не хочу.

— Опять бесполезное упрямство. Роль адвоката в уголовном процессе — это и помощь суду в установлении истины. Указать на все смягчающие обстоятельства — это очень важно.

— Не нужно мне никаких смягчающих обстоятельств. Я невиновен. И Заремба об этом знал.

— Жаль, что перед смертью он не мог или не хотел назвать убийцу, если вас им не считал. Но вернемся к делу. Могу зачитать и показания медсестры. В целом она подтверждает сказанное врачом. Лишь последовательность произнесенных умирающим слов в рассказе Вартецкой выглядит иначе. Это большого значения не имеет и объясняется тем, что обе женщины дали свои показания спустя длительное время, слов Зарембы не записывали, так как значения им не придавали. Может быть, напрасно с машиной «скорой помощи», которая увезла раненого актера, не послали сотрудника милиции, который сидел бы рядом и допросил его, если он пришел бы в сознание. Мы проверили, почему произошло такое упущение. Дело в том, что, забирая раненого, врач «скорой помощи» заявил офицеру, который вел предварительное расследование, что нет никакой надежды на то, чтобы сознание к раненому вернулось. Врач сказал, что машина не довезет Зарембу даже до ближайшей больницы. И не очень ошибся. Бедняга умер через полтора часа после выстрела. Что же касается адвоката, если вы сами его не выберете, я внесу предложение о назначении защитника от суда.

— Если вам это нужно…

— Так требует закон. А нужно это прежде всего вам. Если верить в вашу невиновность, то важно, я полагаю, чтобы в результате судебной ошибки вы были приговорены не к смертной казни, а к тюремному заключению. Пока человек жив и находится в заключении, ошибка может быть исправлена. Приведение же смертного приговора в исполнение создает ситуацию необратимую.

— Но вы же будете требовать смертной казни.

— Допустим, да. Смягчающие обстоятельства, которые мне известны, не оправдывают хладнокровного и коварного убийства. Но с заключением прокурора суд может не согласиться, а защита постарается вытащить на свет все, что говорит в вашу пользу.

— Пан прокурор, вы будете добиваться, чтобы дело слушалось в чрезвычайном порядке? Как говорили на прошлых допросах?

— Не знаю. Окончательно не решено. Может быть, располагая показаниями работников больницы, прокуратура придет к выводу, что чрезвычайная процедура необязательна. Это решит главный прокурор.

Павельский молчал. Прокурор сменил тему разговора.

— Я внимательно прочитал ваше письмо с характеристикой лиц, которые теоретически имели возможность подменить пистолет. Правду сказать, письмо хорошо о в с говорит.

— Спасибо, пан прокурор.

— В таком трудном положении вы сумели остаться объективным. Не пытаетесь запутать и затянуть следствие, не бросаете тень на других посредством ложных обвинений. Милиция, разумеется, тоже не сидела сложа руки и все тщательно проверила. Проверили всех, кто значится в моем списке. Их прошлое и образ жизни нам известны. Должен признаться, результаты почти совпадают с тем, что сказано в вашем письме. Вы правы, когда говорите, что хоть любой из списка мог быть убийцей, но ни у кого нет повода к преступлению. Нельзя доказать, что кто-либо был заинтересован в смерти Зарембы или извлек из нее выгоду. Потому вы и остаетесь, на мой взгляд, единственным подозреваемым.

— Бывают преступления без повода.

— Бывают, — согласился прокурор. — Такие преступления труднее всего раскрыть. Обычно их совершают люди ненормальные, психически больные. Чтоб далеко не ходить, вот вам пример: нападения на женщин в Кракове. Убийца подходил к незнакомым женщинам или девушкам и, ни слова ни говоря, наносил удар ножом. Несмотря на все трудности, преступник был обнаружен и схвачен. А убийство Зарембы — это не безмотивное преступление. Круг подозреваемых строго ограничен, всего шестнадцать фамилий. И все совершенно нормальные люди. Вы в своем письме это признаете. Исключено, чтобы кто-то из них действовал без повода.

— Это так.

— Я вам оставил бумагу и карандаш. Попытайтесь еще что-нибудь вспомнить. Записывайте свои мысли, впечатления. Пишите нечто вроде дневника. Каждая мелочь может оказаться важной. Могут появиться и новые соображения. Какая-нибудь деталь, которой мы не знаем, а вы ей до сих пор не придавали значения. Мой сугубо личный совет: пишите как можно больше. Необязательно посылать в прокуратуру, пишите, чтобы вспомнить. Это может пригодиться.

— Весь последний месяц я только и делаю, что думаю об этих людях. Мысленно взвешиваю каждый их поступок, каждое слово. Но кроме того, что написал, ничего не могу добавить.

— Мы проверили сообщенные вами факты. У двоих людей мог быть, как вы правильно заметили, «намек на мотив». Первый из них Цихош. Заремба вытаскивал его из бесконечных денежных затруднений. Цихош, о чем вы не знали, заключил соглашение еще на два дубляжа. В связи с этим взял ссуду в кассе взаимопомощи и вернул Мариану долг. Правда, Заремба стал одним из поручителей, но кто же пойдет на убийство своего поручителя.

— Я не знал ни про дубляжи, ни про ссуду. Вообще о долгах мне говорил только Цихош. Заремба никогда не упоминал, что давал кому-нибудь взаймы.

— Не только, кстати, Цихошу. Он и другим помогал. Зарабатывал он неплохо, и несколько сот злотых проблемы для него не составляли. Многие воспользовались его смертью и не признаются, что были его должниками.

— Я и не отрицаю, что покойный был хорошим товарищем.

— Мы разобрались и в некоторых, как вы выразились, сплетнях насчет режиссера и молоденькой актрисы. Вся история кончилась еще до переезда Зарембы в Варшаву, и вообще в этих рассказах было, ей-богу, больше недоброжелательства и выдумки, чем правды. Эта актриса вообще не была лично знакома со знаменитым киноактером, а с этого сезона играет в Кракове. Как видите, милиция не дремала и старалась мне помочь, проверив все факты.

— Спасибо.

— Есть и сообщение, лично вас касающееся. Дети и жена чувствуют себя хорошо, дома все в порядке. В школе тоже нормально.

Лицо арестованного исказила болезненная гримаса. Но он быстро овладел собой.

— Благодарю вас, пан прокурор. В таких случаях больше всего страдают дети. На них ляжет пятно: дети убийцы.

— Ваша жена обратилась в прокуратуру с просьбой разрешить свидание с вами.

— Нет! Никого не хочу видеть.

— На данной стадии следствия мы тоже против этого. Свидание будет разрешено лишь вашему защитнику. Пани Павельской в просьбе отказано. Кроме того, Павельская заявила, что от своих обвинений отказывается, что они были вызваны нервным потрясением в результате убийства и ее участия в нем. Она намерена воспользоваться также своим правом отказаться от дачи показаний на вашем процессе.