Закон десанта – смерть врагам! - Сергей Зверев

— Я кухню нашла! — раздался приглушенный выкрик. — Идите сюда, здесь интересно!

Вадим спохватился — потерял Валюшу. И Борька шарится неизвестно где. Кольцов захлопнул окно и боевой рысью припустил из комнаты.

Находка того стоила. В углу стоял небольшой гарнитур, на одной из тумб — чайник «Тефаль», сбоку — холодильник. Раскладной столик с тремя незамысловатыми табуретами. Недавно здесь кто-то трапезничал: чайник еще не остыл, на столе крошки. В кухне витал едва ощутимый сладковатый запах. Из помещения арка вела в соседнюю по дуге пустую комнату. В ней в глубоких нишах были две двери. Вадим подергал ручку — заперто. Оглядев мельком помещение, Кольцов вернулся на кухню — находка действительно имела стратегическое значение.

Валюша уже шарила в холодильнике, издавая голодное урчание. На тумбу перекочевывали продукты: палка ветчины, колбасный сыр, йогурт, недоеденная куриная лапка, пакеты с молоком длительного хранения. Вадим с Борькой пробежались по шкафам — собрали улов: буханку черствого хлеба, пряники, пачку «Майского» чая, растворимый кофе «Черная карта». В пенале обнаружилась посуда, во чреве тумбы — ложки, вилки, прочая кухонная утварь.

Сил смотреть на это продуктовое изобилие не было. Бутерброды Мостового и крошечные сырки «от Данович», разделенные на всю ораву, казались издевательством (лучше бы не ели). Вадим разломал батон ветчины, сунул Валюше.

— Ешь, пока живот свеж, — он едва успел отдернуть руку, иначе Валюша впилась бы в нее зубами. Жадное чавканье раздалось в четырех стенах. Такое ощущение, что в последние три года Валюша ни разу не ела. Остатки батона Вадим разделил поровну. Борька с сомнением понюхал свою порцию.

— Ребятам бы оставить.

— Оставим, — Вадим пожал плечами, — этого добра там полный лоток.

— Ты посмотри, как она жрет, — Борька восхищенно уставился на Валюшу, которая пальцами утрамбовывала в рот остатки ветчины и уже вожделенно посматривала на сыр. — Эй, лилипутка, тебя не из Африки доставили?

— Пусть ест, — Вадим плеснул в чашку теплой воды, поставил перед девочкой: — Не давись всухомятку, запей. Молоти, молоти, Валюша, — чтобы расти лучше, дурой не быть…

— Чтоб волосы не выпадали… — мстительно глядя Борьке в глаза, прочавкала Валюша.

Уралов насторожился. Что значит попасть на язык девчонки, он уже представлял.

— А ну-ка помолчи, — сказал Борис на всякий случай.

— Да нет, серьезно, — Валюша расправилась с ветчиной и принялась грязными пальцами сдирать оболочку с сыра. — Недостаток протеина размягчает луковицы волос в эпидермисе черепа и способствует их безвозвратному выпадению. А еще я знаю стопроцентное средство от облысения, а также, в некоторых случаях — для роста волос на абсолютно лысой голове.

Валюша не закончила мысль — замолчала и задумчиво уставилась на очищенную палку сыра, как бы прикидывая, с какого конца начать — с толстого или тонкого.

— Какое средство? — купился Борька.

— Кастрация! — выпалила Валюша, и прежде чем Борька запустил в нее недоеденной ветчиной, юркнула за тумбу.

Утолив голод, она совсем развеселилась. Мужчины неторопливо доедали свою порцию, а Валюша похлопала шкафами в надежде найти еще что-нибудь интересненькое и, не найдя, ушла в соседнее помещение.

Вдруг раздался отчаянный писк, сменившийся на какой-то предсмертный хрип, а далее на хлюпанье разбитого носа. Все это сопровождалось грохотом. Стоило предположить, что Валюша нашла-таки что-то интересненькое.

— Ох, черт… — сказал Вадим. Они пошли одновременно, застряв в проходе.

Первая дверь в нише оставалась запертой, а другую он и не трогал, решив, что она тоже заперта. С Валюшей этот номер не прошел: девочка была дотошная, подергала все ручки. На ее беду вторая дверь раскрылась.

Когда Вадим с Борькой приблизились к нише, за дверью царил трам-тарарам. Гремели пустые ведра, падали бидоны. Потом из темноты на корточках выползла Валюша. В таком состоянии эту девочку Вадим еще не видел. Шапка набекрень, курточка порвана, мордашка белесая от ужаса. Слезы ручьем, кровь из носа… По спине волочилась швабра.

— Живая — обрадовался Вадим. Не сговариваясь, они схватили ее под мышки, установили на дрожащие ноги. Безумие поселилось в детских глазах.

— М-да, — покачал головой Вадим. — Ужас недели ты у нас, Валюша.

— У тебя видок, словно ты в Чечне побывала, — добавил Борька.

— Т-т-там, — кое-как произнесла Валюша и ткнула пальцем в чернеющий проем.

— Мы уже поняли, — вздохнул Вадим. Не мышка серая испугала девчонку — из проема явственно тянуло сладким…

Комната оказалась банальной подсобкой. Три ведра, швабра, дырявые молочные бидоны (сколько они тут лежат?), щетка на длинной рукоятке. На стене — выключатель, активирующий мутную лампочку «двадцатипятку». Груда тряпок, мусорные корзины. В углу — четверо неизвестных…

Трое были завернуты в целлофановую пленку и лежали, по-видимому, долго. «Около суток», — прикинул Борька на глазок, — «запашок есть, но разлагаться еще не начали». Затаив дыхание, Вадим отогнул целлофан. Мужчине было около сорока, он имел высокий лоб, правильный интеллигентный профиль и был одет в белый халат (двое других — тоже в халатах). Бурое пятно в левой части груди указывало на то, что человек умер мгновенно, от пули. Как, впрочем, и остальные собратья по «цеху». Четвертый представлял отдельный интерес. По циничному выражению Уралова, этот кадр совсем недавно перешел в качественно иную — неживую — материю. То есть «свежачок», не успел остыть. Борька потрогал желтоватое запястье и задумчиво проинформировал:

— Комнатная температура. Минут сорок назад бегал, как огурчик. Или час. Жаль вот, помер. А помер человек не самой приятной смертью — ему перерезали горло.

— Заманили в подсобку, — предложил версию Вадим, — тут и полоснули, чтобы тяжести не таскать и пол не скоблить.

— Логично, — согласился Борька, — а тебе не кажется, что возникает целый ряд вопросов?

Возникала масса вопросов, но о них пока помалкивали. Последнему из «четырех неизвестных» на вид было лет 35–40. Он лежал отдельно от прочих, весь в крови, на шее темнел вздутый рубец. Темнорусый, с искаженным лицом славянского типа. Одет в кожаную жилетку, потертые джинсы. Лобная часть черепа — средних размеров, но вполне достаточная, чтобы отгадать лежащий в «гостиной» сканворд. А также полистать на досуге иллюстрированные «мушкетерские» журналы типа «XXL»…

Первым из царствия мертвых попятился Вадим (Валюша и не заходила): от сладковатого запаха мертвечины всерьез подташнивало. Он присоединился к девочке — она стояла в пустой комнате и с беспомощным видом обнимала себя за плечи. Борька тоже не задержался — для долгого пребывания в комнате, набитой мертвецами, нужно быть большим любителем этого дела. Он закрыл за собой дверь и быстро перекрестился. В лице Уралов почти не изменился, но был чертовски бледен. Бескровная синева покрывала не только лицо и губы Борьки, но также большую часть черепа и даже кончики ушей.

— Что-то вы, ребята, маринованные какие-то, — он попробовал улыбнуться, но улыбка получилась зловещей. — Бросайте это дело… Ты в порядке, лилипутка? — приобнял он Валюшу. Девочка поежилась.

— Чувствительно…

— Ну все, хватит на сегодня острых ощущений, — решился Вадим, — удаляемся спать. Утро вечера мудренее.

— А приятными снами мы себя на остаток ночи обеспечили, — подмигнул Борька.

— Подождите, — встрепенулась Валюша. — У этого… в кожаной жилетке… Я видела с порога — у него на шее справа родовое пятно.

— Родимое, — поправил Борька.

— Ну и что? — удивился Вадим. Пятно у покойника действительно имелось — большое, неровное, размером с пятирублевую монету. Между шеей и костью челюсти.

— Я сегодня видела человека с таким пятном… В лицо его не узнать — оно искажено. Но пятно — это такая редкость… Это шофер автобуса.

— Мать моя женщина, — тихо ахнул Борька. — А ведь малеха права… Блин, Вадим, мы с тобой лопухи конкретные! Ну, точно, жилетка на молниях, я еще обратил внимание, поскольку именно такую же порвал в гараже летом, пришлось выбросить. Вот тебе и ответ на вопрос — куда подевался этот хрен с горы!

— Валюша, — пробормотал Вадим, — ты умница, деточка. Иди же на кухню и включи чайник. Будем кофе пить.

— А мы спать не будем? — спросила Валюша и брови у нее дрогнули.

— Лично я бы выпил чего-нибудь покрепче, — проворчал Уралов, — за новые открывшиеся обстоятельства, позволяющие считать наше дело окончательно безнадежным. Я видел в холодильнике какую-то бутылку. Валюша, ласточка…

Вадим поежился — словно холодом подуло.

А потом — после бессонницы, курения в холле, согревания дрожащей Валюши — настало тоскливое утро. Вадим забылся перед рассветом, женщина и девочка оставили его в покое, а когда в одиннадцать с минутами в состоянии легкой качки он спустился в столовую, мятый народ уже сидел вокруг стола и откровенно тосковал. Не вдохновляла даже «трофейная» колбаса, которую кромсал Борька. Судя по кислым физиономиям, народ был примерно в курсе происходящего (желающие убедиться в подлинности находок, возможно, поднялись наверх с экскурсоводом).