Сбежавший жених - Элизабет Вернер

– Нет? – спросил Вильденроде. – Ну, так докажите же мне, что гость, приехавший сегодня в ваш дом, не пугает вас больше, и исполните одну мою просьбу. – Вильденроде наклонился к ней, и его голос понизился до шепота. – Все здесь зовут вас Майей, каждый из членов этого общества имеет право называть вас просто по имени, которое звучит так мило, как ни одно имя на свете; даже этому… этому господину Рунеку позволяется это, я один обращаюсь к вам официально. Я не так дерзок, чтобы предъявлять претензию на права Цецилии, которая, как сестра, говорит вам «ты», но… могу ли я звать вас Майей?

В просьбе барона не было ничего особенно дерзкого или необычного, пожилой человек мог позволить себе такую фамильярность по отношению к молодой девушке, брату которой он будет приходиться шурином, но Майя медлила с ответом.

Она колебалась так долго, что барон с упреком спросил:

– Вы отказываете мне?

– О нет, конечно нет, ведь вы брат Цецилии.

– Да, но у брата Цецилии есть имя, которое ему очень хотелось бы слышать от вас, Майя, меня зовут Оскаром.

Ответа не последовало.

– Вы не хотите?

– Я… не могу!

В этом испуганном восклицании выражался боязливый отпор. Оскар опять улыбнулся.

– Неужели это так трудно? Ну, я не буду настаивать, пока с меня довольно и вашего позволения. Благодарю вас, Майя!

Он нежно пожал руку своей собеседницы и выпустил ее.

Майя! Как странно он выговаривал это имя! Этот звук наполнял душу девушки никогда еще не изведанным чувством, сладостным и в то же время тревожным. Увидев подходившего к ним Эриха, она облегченно вздохнула.

– Право, мне кажется, Оскар, ты ухаживаешь за нашей маленькой Майей, – шутливо сказал он.

– Пока я только предъявляю права, которые дает мне будущее родство, – весело ответил барон. – Майя только что разрешила мне отбросить церемонное «фрейлейн». Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

– Ровно ничего, – со смехом ответил Эрих, – хотя ты с гораздо большим достоинством мог бы разыграть роль дядюшки нашей малютки, посмотри, какое почтение ты внушаешь ей!

Майя не слышала последних слов, она быстро подошла к отцу, подсевшему к старшим дамам, и порывисто прижалась к нему, как будто искала у него защиты от какой-то опасности, неведомой, но уже успевшей бросить свою тень на ее светлое настоящее.

Цецилия продолжала сидеть у камина, Рунек, «каменный гость», как в насмешку шепотом назвала его своему жениху Цецилия, тоже не уходил со своего места. Молчаливость Эгберта в самом деле бросалась в глаза, по крайней мере Эриху и Майе, баронесса же Вильденроде находила ее вполне естественной, молодой человек, очевидно, чувствовал себя чужим в обществе, к которому не принадлежал по праву, и милость, оказанная ему приглашением, по всей вероятности, больше тяготила его, чем радовала. Цецилия вполне разделяла мнение брата об этом и, подражая ему, до сих пор почти не обращала внимания на молодого инженера, но она заметила, что он наблюдает за ней, само собой разумеется, она сочла это доказательством удивления и восхищения ее красотой, а потому соблаговолила заговорить с ним.

– Так вы раньше знали моего брата?

– В большом городе неудивительно встретиться, – спокойно ответил Рунек. – Впрочем, встреча была мимолетной.

– Это было три года тому назад, в Берлине? Я помню, он приехал оттуда в Лозанну, чтобы забрать меня из пансиона. Но, мне кажется, Оскар не особенно любит Берлин. Вы долго пробыли там?

– Несколько лет, ведь я учился в Берлине.

– А, вот как! Зимой и я познакомлюсь с ним, мне покажет его Эрих. Воображаю, каким блеском должна отличаться там жизнь общества, особенно во время сезона!

– Об этом я, к сожалению, ничего не могу сказать, я ездил в Берлин, чтобы учиться и работать.

– Но ведь не все же время шло на это?

– Все!

Этот твердо произнесенный ответ прозвучал почти сурово, он чрезвычайно не понравился Цецилии, но еще больше не понравился ей человек, давший такой ответ, она впервые взглянула на него внимательно. Этот друг Эриха имел положительно отталкивающую внешность! Правда, высокая, могучая фигура делала его приметным, но она решительно не вписывалась в рамки гостиной, к тому же у него были некрасивые, неправильные черты лица, жесткие, резкие и нелюбезные манеры. Последний ответ прозвучал так, как будто этот Рунек пытался поучать ее, баронессу Вильденроде. К своему удивлению, она заметила, что о робости и угнетенности здесь и речи быть не может, что в холодных серых глазах Рунека выражается вовсе не восхищение ею, они блестели враждебно. Однако это лишь подзадорило Цецилию.

Она положила хорошенькие ножки на каминную решетку и, откинувшись на спинку глубокого кресла, приняла небрежную, но необыкновенно грациозную позу. В этой части гостиной уже были сумерки: огонь в камине колеблющимся светом озарял стройную фигуру Цецилии в светлом шелковом платье, украшенном кружевами, розы на ее груди и красивую головку, лежавшую на темно-красной подушке.

– Боже мой, как я буду жить в этом Оденсберге! – со вздохом сказала она. – Каждое третье слово здесь «работа»! Кажется, здесь не знают ничего другого. Я, легкомысленная дочь света, просто робею и обязательно попаду в немилость к моему будущему свекру, который тоже кажется записным тружеником.

Она говорила задорным тоном, который все в ее кругу находили пикантным, но здесь он не произвел никакого впечатления.

– Совершенно верно, господин Дернбург служит всем нам примером в этом отношении, – ответил Рунек. – Я не думаю, что Оденсберг мог бы понравиться вам, баронесса, но ведь Эрих наверняка подробно описал вам его, прежде чем вы решились приехать сюда.

– Мне кажется, мы сходимся с Эрихом во вкусах, он тоже любит веселый, солнечный юг и мечтает о вилле на берегу голубого моря, под пальмами и лавровыми деревьями…

– Эрих был болен и страдает от холодного воздуха своей родины, но все-таки любит ее, югу он обязан выздоровлением, впрочем, он достаточно богат, чтобы купить себе где-нибудь в Италии виллу, куда мог бы приезжать на отдых, но его постоянным местопребыванием должен остаться Оденсберг.

– Вы считаете это необходимым?

– Конечно. Со временем он должен будет продолжить дело своего отца. Это его долг, который он обязан будет исполнять. Это касается и его будущей супруги.

– Обязан? Кажется, это ваше любимое выражение! Вы употребляете его при каждом удобном случае. Я терпеть не могу этого ужасного слова и не думаю, что когда-нибудь примирюсь с ним.

Казалось, Эгберт не находил особенного удовольствия в этом разговоре. В его ответе слышалось нетерпение, даже раздражение.

– Мы сделаем лучше, если не будем спорить об этом, мы принадлежим к двум различным мирам, и я должен извиниться за то, что совершенно не понимаю вашего мира.