Бойцы моей земли: встречи и раздумья - Владимир Федоров

Эти детали говорят о многом. Значит, поездка в город строителей, разговоры с Егором не прошли для Любавы даром. Пускай невеста уехала, но она сорвала–таки с себя заморское платье, которое с самого начала не нравилось любимому. Да, дорогой ценой досталось деревенской девушке Любаве ее прозрение. Мы ничего не знаем, как повернется дальше ее жизнь, но мы отлично знаем, что поэт Борис Ручьев всегда страстно верил в человека. И право же, как–то язык не поворачивается называть живую, полнокровную Любаву «отрицательным персонажем».

В беседе со мной поэт рассказал, что «Любава» — только одна из частей эпопеи, которая будет называться «Индустриальной историей». Да, индустриальной. Захватывающе торжествен, волнующ финал «Любавы». Россия деревянная стала Россией стальной.

НА ВЫСОКОЙ ВОЛНЕ

Александр Коваленков родился в древнем Новгороде. Его прадед был крепостным кузнецом. И фамилию носил иную — Ястребов. Смелый мужик убил помещика и угодил на каторгу. А когда вернулся — дабы не смущать мужиков «каторжной» фамилией Ястребов, — дали бунтарю–ковалю фамилию Коваленков. От этого коваля и пошел род Коваленковых — известных учителей, ученых и поэтов.

Юный Саша на всю жизнь запомнил трепетный свет лучины в новгородских избах, запах сушеных грибов и трав. Где–то рядом плетут сети, а пытливый мальчуган, забравшись на лежанку русской печи, застланную овчиной, жадно припадает к живой воде народных сказок и песен.

— Это главное, — признавался поэт. — Это, надо сказать, пуповина!

Его дед — учитель Иван Тимофеевич был соавтором книги «История Государства Российского», изданной в Новгороде в начале нашего века. С детских лет Александр был влюблен в героическую русскую старину, в новгородский кремль, в величественный Софийский собор, не уступающий знаменитому киевскому. Новгород!.. Само название этого древнего города стало символом свободолюбия для декабристов и Лермонтова. Легенды и были о его стойкой борьбе с иноземными захватчиками передавались из поколения в поколение. Колоколом на башне вечевой гремела тысячелетняя история России.

Из крестьянской избы на Новгородчине вышли ученые с мировым именем. Отец поэта Александр Иванович стал родоначальником отечественной авиационной радиотехники. Любовь отца передалась сыну. Он с мальчишества привык заряжать аккумуляторы, монтировать радиоприемники.

Вот откуда такое доскональное знание профессии радиста, обнаружившееся в лирической поэме «На высокой волне», носвященной памяти Героя Советского Союза Ф. Лузана. Написанная в разгар Отечественной войны, эта поэма многим запомнилась с той страдной поры.

Голос друга, привета слово,Жизнь темна,Если вы не слышны.Даже сердце глухонемогоПонимает, что песни нужны.

За песню на высокой волне погиб радист Лузан. Впечатляюще рисует поэт гибель героя. Ни одного лишнего слова. Язык суров, лаконичен и точен, как позывные радиста.

Унтер орал:«Ваша песенка спета.Сдавайся…»Но тут же лицо искривив,бросился к выходу…Вместо ответа —граната под ноги,вспышка света…Передача окончена.Точка.Взрыв.

Откуда же они, эта точность, эта динамика, этот лаконизм?

За деревенским детством с кострами в ночном, с пастьбой коров, с лапоточками, с грибами и ягодами пришло городское отрочество, запускавшее голубей с Петровского замка, туда, в московское небо, где кружили краснозвездные соколы.

И отец поэта, и дядя Валентин Иванович Коваленков, профессор, изобретатель катодных усилителей, оба носи–ли военную форму. Не они ли заронили в сердце впечатлительного, непоседливого юноши любовь к Красной Армии, к молодой отечественной авиации и радиотехнике?

С крыши Петровского замка, в особенности с его купола, хорошо был виден весь Ходынский аэродром. Здесь учились летать наши соколы. С замирающим сердцем Саша Коваленков следил за их полетами. И слезы навертывались на глаза, когда неуклюжий аэроплан падал на деревья или в пламени грохался оземь.

Когда же пилоты выключали мотор — в небе даже были слышны голоса.

— Я говорю: ручку на себя! — кричал знаменитый ас Пороховщиков учлету.

А будущий поэт увлекался радиотехникой, бегал на мотогонки и меньше всего думал о стихах. Но поэзия жизни, опоэтизированная крылатая техника властно стучалась в молодую душу.

Александр Коваленков узнал и полюбил бесстрашных небопроходцев — испытателей Валерия Чкалова и Михаила Громова задолго до их знаменитых перелетов. Он впдел в небе короля воздуха Арцеулова, внука Айвазовского. Дед всю жизнь писал море, а внук, неплохо владевший кистью, бороздил пятый океан. И озорной новгородский парень, который еще вчера посмеивался над стишками, сам написал стихи.

Стихотворение Александра Коваленкова «Мать» было напечатано в «Правде». Молодому автору позвонили от Горького, попросили перепечатать эту вещь в журнале «Колхозник», который тогда редактировал Алексей Максимович. Зачинатель советской литературы умел находить таланты.

Через много лет Александр Коваленков, автор двадцати поэтических книг, издает интересную, оригинальную книгу литературных портретов «Хорошие, разные…» По страницам этой книги шагают живые Владимир Маяковский и Николай Асеев, Эдуард Багрицкий, назвавший Коваленкова способным поэтом, и Владимир Луговской, многие наши современники, в том числе и коваленковские ученики. Строки этой книги впитали в себя большой и нелегкий опыт поэта.

Александр Коваленков, сам в юности испытавший и преодолевший влияние модернизма и неодекадентства, предостерегает молодых поэтов от этих прилипчивых, модных хвороб.

Я с неослабевающим интересом прочел эту книгу. Да, без знания жизни народной не может быть настоящей поэзии. Так думают многие фронтовики. Самые разные люди приходят к одному выводу. Вот как в конце своей кнпги Коваленков рассказывает о своей беседе с Исаковским:

«— …Да вы не волнуйтесь, все наносное, легковесное, эстрадно–прельстительное отойдет, а это останется… — II Михаил Васильевич тронул рукой книжную полку, где Пушкин и Некрасов, может быть, и спорили, но не ссорились с Маяковским».

На эту высокую волну и настраивает свою поэзию Александр Коваленков. Героиню его стихотворения «Трудно будет, милая, со мной» не надо эффектно заклинать, чтобы она ждала солдата.

Милая сказала мне в ответ:«Трудно с тем, о ком печали нет».

Как душевно, просто и как по–русски сказано! Любовь здесь отнюдь не показная, а по–настоящему большая, светлая и глубокая. В Коваленкове чувствуется влияние тех самых русских сказок, которые он слушал мальчишкой в новгородской избе:

Случалось ли вам собирать грибыВ лесу, где тропинки протоптаны лешим,Где кони тумана встают на дыбыВ проемах полян и зеленых проплешин?

От книги к книге росло поэтическое мастерство Коваленкова. В суровые годы Отечественной войны поэт сражался в родимых лесистых местах, плечом к плечу со своими земляками–новгородцами. Это обогатило его лирику, сделало ее и проще и емче. Ненависть к нацизму, которой жил весь наш народ, позволила поэту образно и эмоционально перевести стихи убитого немецкого солдата:

Падают кровавые дожди.В смертной спит Германия истоме.Лишь звероподобные вождиМечутся, как в сумасшедшем доме.

А после войны Александр Коваленков пишет хорошо известное теперь стихотворение «Снегирь», пронизанное неистребимым жизнелюбием. Недаром оно посвящено детскому рисунку сына.

Людоед бежит во все лопатки,Снайпер с елки целится в него.Войско чужестранцев в беспорядке,Солнце видит наше торжество…

Тема патриотизма не риторически поблескивает на поверхности стихов, а изнутри, как бы глубинным светом озаряет коваленковскую лирику.

Еще юношей поэт жадно слушал рассказы своего дяди Валентина Ивановича Коваленкова о том, как тот помог укрыться Ленину в Питере в 1905 году, о незабываемом Октябре, о том, как Валентин Иванович наладил телефонную связь между Москвой и осажденным Петроградом, к которому рвались полчища Юденича… Рассказы о Ленине и очистительном вихре революции вошли в сердце поэта.

Долгое время мой старший товарищ руководил в Союзе писателей поэтической секцией, работал плечом к плечу с Александром Фадеевым. Читая фадеевские письма к своему поэтическому тезке, я подумал, что их сближала стойкость и принципиальность в борьбе за партийность и народность литературы. И еще их сближала романтика.