КГБ – ЦРУ: Кто сильнее? - Игорь Атаманенко

Не все знаменитости из числа творческой интеллигенции Советского Союза, которым делались предложения вступить в тайный орден осведомителей, находили в себе силы отказать вербовщикам. Но всенародная любимица Фаина Раневская преуспела и в этом…

Существовало расхожее мнение, что народная артистка СССР Фаина Георгиевна Раневская, будучи весьма рисковой женщиной, однажды не побоялась даже отклонить предложение, сделанное ей генерал-лейтенантом Грибановым, начальником контрразведки всего Советского Союза. Предложение сотрудничать с органами госбезопасности.

Начнём с того, что не Грибанов делал ей это предложение.

Олег Михайлович при всём своём маленьком росте обладал недюжинной гипнотической силой и великолепным даром убеждения — неспроста подчинённые называли его «маленьким Бонапартом».

Кроме того, в те времена Грибанов был широко известен в интеллигентской среде как «укротитель» Будапештского восстания 1956 года, поэтому одно упоминание его фамилии априори подавляло волю собеседника.

Так что, сделай он лично предложение Фаине Георгиевне вступить в тайный орден секретных осведомителей, вряд ли бы она нашла в себе силы отказать ему, а так… Не только отказала, но и выгоду от игры с сотрудником органов ГэБэ поимела!

В силу своей занятости и других обстоятельств Грибанов на встречу с Раневской послал молодого опера по фамилии Коршунов, у которого за душой было всего лишь начальное образование и двухлетнее производственное обучение на токаря на заводе «Красный Октябрь».

Предполагалось, что это будет моментальная вербовка в лоб.

Предполагал, как выяснилось, Грибанов, а располагала Раневская!

Потому что она проявила себя не только гениальной сценической артисткой, но и величайшей актрисой по жизни, обведя Коршунова вокруг пальца, как мальчишку. В общем, бестия, а не женщина!

…Коршунов начал вербовочную беседу, как тогда было принято, издалека. И о классовой борьбе на международной арене, и о происках иноразведок на территории СССР поведал Раневской.

Процитировал пару абзацев из новой, хрущёвской, Программы КПСС, особо давил на то, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Но! Беда в том, что проклятые наймиты империализма в образе иностранных секретных служб пытаются подставить подножку нашему народу, семимильными шагами движущемуся к светлому будущему всего человечества — коммунизму.

Невзначай напомнил также и о долге каждого советского гражданина, независимо от его профессиональной принадлежности, оказывать посильную помощь органам государственной безопасности в их ратном труде по защите завоеваний социализма…

Словом, подал Коршунов себя в наихудшем свете — выступил в роли лектора сельского клуба, а не вербовщика. И великая актриса его сразу раскусила, догадалась, к чему клонит её визави, но виду не подала.

Стукачество в артистической среде всегда, даже при царях, было распространённым явлением. Весь бомонд, не таясь, обсуждал его. Оно было притчей во языцех. А уж вокруг Фаины Георгиевны… Там, вообще, агент на агенте сидел и агентом погонял! Ей ли было не знать, что все её коллеги-артисты уже давно завербованы-перевербованы, так что это Коршунов считал, что он ведёт игру с закрытыми картами, имея старшие козыри на руках… Для неё все его потуги были секретом Полишинеля.

…Вслушиваясь в страстный монолог Коршунова, Раневская прикидывала, как ей элегантней уйти от предложения, которое, конечно же, должно последовать в заключение пламенной речи этого трибуна из ГэБэ…

Сначала она провела кинжальную разведку боем. Спросила: «Молодой человек, а где вы были раньше, когда я ещё не успела разменять седьмой десяток?»

«Что вы, Фаина Георгиевна! — вскричал, переполошившись, Коршунов, которому показалось, что пароход уходит от причала прямо на его глазах. — Вам больше тридцати никто не даёт, поверьте… Вы — просто девочка по сравнению с другими артистками вашего театра!»

Коршунов, предвкушая оглушительный триумф после исполненной увертюры, даже не заметил, что допустил оплошность, назвав Раневскую девочкой. Назвать девочкой знаменитую актрису, которая ему по возрасту годилась в матери, это — верх бестактности!

А Фаина — ничего. Девочка я для вас, ну что ж, значит, девочка. Так тому и быть! Женщине, в конце концов, столько лет, на сколько она выглядит…

Закуривает она очередную «беломорину», хитро прищуривается и при этом так спокойно говорит:

«Мне с вами, молодой человек, всё понятно… Как, впрочем, и со мной тоже… Без лишних слов заявляю: я давно ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству и предложат сотрудничать! Я лично давно к этому готова. Н-да… Разоблачать происки ненавистных мне империалистических выползней… Можно сказать, что это — моя мечта детства. Но… Есть одно маленькое „но“!

Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, что важнее, я громко разговариваю во сне. Вот и давайте, коллега, а по-другому я вас молодой человек и не мыслю с тех пор, как мы встретились. Да, вы — мой коллега! Так вот, давайте вместе, по-чекистски, поразмыслим.

Представьте, вы даёте мне секретное задание, и я, будучи человеком обязательным и ответственным, денно и нощно обдумываю, как лучше его выполнить, а мыслительные процессы, как вы, конечно, знаете из психологии, в голове интеллектуалов происходят беспрерывно — и днём и ночью… И вдруг! И вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать способы выполнения вашего задания. Называть фамилии, имена, клички объектов, явки, пароли, время встреч и прочее… А вокруг меня соседи, которые неотступно за мной следят вот уже который год подряд. Они же у меня под дверью круглосуточно, как сторожевые псы, лежат, чтобы услышать, о чём и с кем это Раневская там по телефону говорит! И что? Я, вместо того чтобы принести свою помощь на алтарь органов госбезопасности, предаю вас! Я пробалтываюсь, потому что громко говорю во сне… Нет-нет, я просто кричу обо всём, что у меня в голове…

Я говорю вам о своих недостатках заранее и честно… Ведь между нами, коллегами, не должно быть недомолвок, как вы считаете? Вы поймите меня правильно. Я хочу, чтобы наше с вами будущее сотрудничество развивалось на принципах взаимного доверия и искренности, или я ошибаюсь? Если я ошибаюсь — поправьте меня, уберегите меня от совершения в будущем роковой ошибки! Я бы даже сказала — от непредумышленного предательства… Но что делать, если мои родители передали мне такой порок — громко разговаривать во сне? Я уже обращалась к врачам, к светилам медицины — всё пустое, ничего поделать не могут… Никакие снотворные и транквилизаторы не помогают… Может быть, у вас, товарищ Коршман, извините, товарищ Коршунов… имеются какие-то спецпрепараты, чтобы не выбалтывать секреты… во сне?»

* * *

Страстный монолог Раневской потряс Коршунова. С явки он ушёл подавленный и напрочь разбитый железными аргументами кандидатки на вербовку.

Доложив о состоявшейся вербовочной беседе Грибанову, он в заключение доклада сказал:

«Баба согласна работать на нас, я это нутром чувствую, Олег Михайлович! Но… Есть объективные сложности, выражающиеся в особенностях её ночной физиологии.

— Что ещё за особенности? — спросил Грибанов. — Мочится в постель, что ли?

— Нет-нет! Громко разговаривает во сне… Да и потом, Олег Михайлович, как-то несолидно получается… Негоже всё-таки нашей прославленной народной артистке занимать комнату в коммунальной квартире… Полагаю, что ради того, чтобы привлечь Раневскую к секретному сотрудничеству и эффективно её использовать в наших интересах, надо бы ей выделить отдельную квартиру… У меня — всё!»

«Что ж, подумаем…» — ответил неопределённо Грибанов, но через месяц Раневская праздновала новоселье в высотке на Котельнической набережной.

И тогда Коршунов вновь пошёл на приступ, стал названивать в театр Моссовета, где работала Раневская, чтобы, значит, встретиться с нею и формально узаконить состоявшуюся вербовку отбором подписки о добровольном сотрудничестве, неразглашении и т. д. Ну, в общем, соблюсти все формальности.

Однако каждый раз выяснялось, что Фаина Георгиевна пока не может с ним встретиться либо по причине своей занятости, либо состояния здоровья — то она готовится к премьере, то у неё сплин, то насморк.

Когда же, наконец, в телефонной трубке он услышал её воркующий голос, очень доверительно сообщивший ему, как коллеге и товарищу по борьбе, что у неё начались какие-то «критические дни» и поэтому она просит вновь перенести свидание, он рассвирепел и в сердцах бросил ей, что послезавтра приедет к ней домой, в новую отдельную квартиру для окончательного расчёта.

Не знал молодой лейтенант с начальным школьным образованием, с кем столкнула его судьба и какой прожжённой бестией оказалась обхаживаемая им «кандидат на вербовку»…