Романов. Том 13 - Владимир Кощеев

минимум, потому что все одаренные, которые были способны на такие допросы, принадлежат семье Милославских. Дело в тонкости восприятия и управления нашим родовым даром, мы передаем его генетически, — пояснил царь. — Полагаю, именно благодаря этой наследственной чуткости ты и развил свой дар настолько, что ни один из Романовых не смог тебя догнать, несмотря ни на какие тренировки.

Он взял паузу, и на несколько секунд поднял глаза к потолку.

— Но это наводит на мысль, что следует проверить и других сыновей на такую особенность, — задумчиво изрек Михаил II. — Пока что будем придерживаться версии, известной всем — один допрос не чаще раза в год.

Я склонил голову, прекрасно осознавая, что, пожалуй, впервые мое настоящее биологическое происхождение принесло мне реальную пользу. Если бы царь не знал такой родовой особенности, он бы припряг меня проводить допросы. А раз это наследство Милославских, привлекать меня к подобной работе, это все равно что расписаться в том, что я Милославский.

Ну или существуют и другие умельцы, но точно также, как и Михаил II, они не хотят раскрывать подобную тайну. В конце концов, много ли нужно той чуткости? Практика, тренировки — и я больше чем уверен, что многие окажутся способны на такие тонкие манипуляции. Ведь точно также развиваются целители высшего класса — микроскопическими воздействиями.

— Что делать с Кристофом? — спросил я, переводя разговор в другое русло. — Из того, что нас интересует, он все сказал, и вряд ли мы сможем выжать больше. А его отец наверняка уже пишет послание с просьбой отпустить его сына в обмен на некие блага для Русского царства.

Михаил II промолчал, продолжая размышлять о своем. А слово взял Игорь Михайлович.

— Не вижу повода оставлять его высочество в живых, — заговорил мой биологический брат. — Даже несмотря на тот факт, что он был единственным ключником в роду, это не отменяет других фактов: его роботы нападали на армию Русского царства в Британской империи. Его разработки передавались разным группировкам, чтобы сеять хаос и смерть в нашем государстве. Да, сам Кристоф, можно сказать, своими руками ничего не делал. Но это не снимает с него ответственности за содеянное. Ведь глупо винить автомат за то, что он стреляет. Винить нужно того, кто спускает курок.

Я склонил голову набок, разминая шею.

— Новый кайзер Германского рейха может объявить нам войну за расправу над его сыном, — вернувшись из своих размышлений, произнес Михаил II. — Но на этот случай у нас найдется, чем ему ответить. Весь мир слышал о том, что Кристоф Рейсс похищал и пытал Герберта фон Бисмарка. И несмотря на то, что принц был на тот момент изгнанником, ничего не меняет, так как Герберта вновь признали наследником. А значит, у Рейссов будет, чем заняться на своей земле. Нужно лишь кое-кому подбросить денег, а кому-то и оружия.

Цесаревич кивнул, соглашаясь с государем.

— Немцы спонсировали изготовление газов, которыми пользовались мятежники, — напомнил наследник престола. — И, опять же, все ниточки ведут к Кристофу Рейссу, как куратору корпорации, которая и занималась этими изысканиями. Я предлагаю обнародовать эти сведения, и вообще все, что у нас есть на Кристофа Рейсса. Включая сегодняшний допрос.

Это имело смысл. Репутация — штука сложная. И если на трон, фактически путем переворота, взошел недостойный человек, искать поддержку у собственных подданных ему будет крайне тяжело. Чем хуже будет репутация кайзера, тем большим ему придется платить и поступаться ради удержания власти.

Недаром Герберт фон Бисмарк был изгнан из рода, как только Соколов и Невский опубликовали свои «доказательства» его перверсий. Есть вещи, которые просто запрещено делать даже монархам, а если такое и происходит, все сведения должны храниться за семью печатями и никогда не выходить наружу.

Человек, нарушающий свое слово, не достоин доверия. А в масштабах монарха это означает, что всей стране нельзя верить. Что ведет к расторжению любых договоров и соглашений на международной арене. Потеря репутации — это, пожалуй, самое действенное оружие против любого правителя.

Именно поэтому слово царя — закон, и он сам не имеет права его нарушать. Поэтому мы даем Слово, как нерушимую клятву. Всходя на трон, монарх обязуется соблюдать подписанный правителями после магической резни договор, тем самым принимая на себя прямые и не имеющие двусмысленной трактовки условия, по которым живет современный мир.

Нарушь это слово, и магическая резня повторится вновь. С куда более худшими последствиями.

А тот компромат, который скопился у государя на семью Рейссов, фактически может похоронить все надежды герцога удержать трон. Если их опубликовать, как предлагает цесаревич, кайзера с этого трона стащат собственные подданные.

Потому как если этого не сделают они сами, придут другие монархи, которые не станут смотреть на сопутствующие потери. Общество основано на законах, и тот, кто им не следует, этими же законами и не защищается. А следовательно, его нужно уничтожить. Судьба Речи Посполитой, которую просто разделили между собой более сильные игроки, покажется Германскому рейху благом…

— Но он же не может всего этого не понимать? — спросил я, глядя на своего биологического брата. — Если герцог Рейсс собирался захватить власть в Германском рейхе, он же должен был учитывать, что все деяния его сына, если их обнародовать, лишат весь род каких-либо надежд на то, что корона не слетит у них вместе с головой?

Михаил II улыбнулся, а Игорь Михайлович, взглянув на отца, ответил мне:

— Дмитрий, государь не просто так завел разговор о том, что проводить допрос дважды могут немногие, — сказал он. — Герцог Рейсс видел, что ты устроил его сыну допрос в Дрогичине, и, как и все нормальные люди, посчитал, что второй попытки не будет. Герцог точно знал, что конкретно рассказал Кристоф. Согласись, там не было ничего, что позволило бы прижать все семейство к ногтю.

— Более того, — произнес государь, подливая себе кофе в чашку, — из того допроса, что ты провел на переговорах, выходило, что Рейссы вообще не виновны, а все, что случилось, и в чем Кристофа можно обвинить — дела исключительно общества ключников.

— К которому сам герцог отношения не имел, — кивнул я, понимая, как складывается вся картина.

Кого обвинял во всех наших бедах Михаил II? Да только общество Януса Двуликого. Не страны, не правителей, не отдельных аристократов, а только ключников. И Кристоф в Дрогичине закапывал общество, а не свой род.

О том, что на руках