Дураки умирают первыми - Вадим Панов

Такое вот получилось совпадение.

Обрадованный де Шу пообещал, что будет в Форте немедленно, убрал трубку в карман, а в следующий момент услышал странный вопрос:

— Не хотите ли воды?

* * *

Троллейбус едва полз по забитой транспортом улице Типанова: стоял по нескольку минут, потом медленно трогался с места, проползал сотню футов и снова останавливался. Прочий общественный и личный транспорт двигался с той же скоростью, и можно было утешаться мыслью, что и такси делу бы не помогло, но Света этим не утешалась. Мало того, что случился прокол с садиком, так теперь ещё приходится злоупотреблять гостеприимством мадам Фонарёвой.

Задержалась на работе она из-за Манасова. Нет, не из-за дикого пожирания земли из горшка… Когда Света, потрясённая зрелищем и раздумывающая, что же предпринять по сему поводу, сидела на своём рабочем месте, бездумно уставившись на экран компьютера. Пончик заявился к ней сам. Выглядел он адекватно, никаких следов земли на лице или одежде не имел и речи вёл вполне вменяемые. Объяснил, что почувствовал себя значительно лучше, оттого и решил домой не ехать. И неожиданно завёл разговор о работе.

Слушая ровную речь начальника, Света поначалу не могла отделаться от мысли, что всё, увиденное сквозь приотворённую дверь кабинета, ей примерещилось. Всё-таки испытала немалый шок у экспоната, когда погас свет. Или же у горшка безобразничал кто-то другой, крайне похожий на Пончика костюмом и фигурой, поскольку рассмотреть лицо с её точки наблюдения не было возможности…

А затем сомнения рассеялись — Света заметила в ухоженной бородке Манасова два или три крошечных чёрных комочка.

И ей стало по-настоящему страшно…

Человек, повредившийся рассудком, вызывает жалость. Если буйный — жалость опасливую. Но сумасшедший, старательно и небезуспешно притворяющийся здоровым… Это страшно.

Тот же облик, то же лицо, и речи те же, но где-то там, в глубине черепной коробки, затаился чужой. Чужой и опасный. Глядит на мир сквозь иллюминаторы не своих глаз, подстерегая удобный момент…

Или подстерегая жертву.

Все уже разошлись, они с Манасовым беседовали наедине, и это уединение абсолютно Свету не устраивало, она дважды или трижды попыталась скомкать, закруглить разговор, но Пончик был велеречив и настойчив, и заткнуть фонтан его красноречия можно было, пожалуй, лишь открытым текстом отправив шефа в пешее эротическое путешествие. Ну, или спросив напрямую: какова на вкус земля в горшке с фикусом? К таким демаршам Света не была готова. Пока не была…

И разговор-то получился пустой, бессодержательный, ни о чём. Манасов битый час молол языком о диссертации аспирантки Кузнецовой, о минувшем учёном совете, о грядущем через месяц Дне музеев — болтал безостановочно, но умудрился не сказать ничего нового, чего бы Света не слышала. При том казалось, что и сам Пончик не испытывает к предмету беседы ни малейшего интереса. Что добивается какой-то своей цели — не то тянет время, не то пытается гипнотизировать монотонно журчащим потоком слов.

А потом шеф, не меняя тональности, произнёс одну фразу, и Свете почудилось, что где-то тревожно звякнул колокольчик, привязанный к сторожевой нити.

— Та коробочка, что ты показывала мне утром, — сказал Манасов, словно между прочим. — Хотелось бы взглянуть на то, что в ней лежало.

— Там был новодел, — повторила Света утреннее объяснение. — Дешёвое колечко, совсем неинтересное.

— Возможно, возможно… Но иногда вещь не совсем то, чем кажется с первого взгляда. А иногда совсем не то.

Он помолчал и добавил:

— Покажи мне его.

Последние слова Манасов произнёс иначе, чем говорил до сих пор, — резко произнёс, как приказ. Словно бы чужой в его черепе выглянул в очередной раз сквозь глаза-иллюминаторы, решил: «Пора!» — и взялся за рычаги управления.

Руку, на пальце которой красовалась серебряная змейка, Света, в течение всего разговора держала под столом. Если бы её попросили объяснить, отчего Пончику никак нельзя увидеть кольцо, она не смогла бы. Не нашла бы рациональных объяснений. Нельзя — и точка. А если попробует взять силой, она закричит, заорёт на весь музей или даже шарахнет между глаз увесистым дыроколом, но не отдаст.

Но сначала стоило решить дело без эксцессов. Допустим, шеф пока ещё в состоянии держать под контролем тараканов в своей голове… И Света вернулась к утренней байке:

— Я и сама его не видела… Это кольцо подруги, и коробочку она мне дала пустую.

Манасов поморщился, словно с самого начала не принимал историю о подруге за чистую монету.

— Позвони ей. Прямо сейчас. Попроси кольцо на пару дней. Договорись встретиться сегодня. Звони!

И вновь это сказал кто угодно, только не Пончик, всегда предпочитавший в общении метод пряника, а не кнута, и отдававший приказания со всевозможными реверансами. Со Светой говорил чужой.

Она до сего дня никогда бы не подумала, что забавно выглядевший толстячок может быть страшным… Реально страшным, не в качестве фигуры речи. Оказалось, мог.

Неторопливым движением Света взяла со стола мобильник (рука с кольцом по-прежнему оставалась под столом). Как будет выкручиваться, пока не представляла. Набрать липовый номер без последней цифры, имитировать разговор, завершающийся якобы отказом несуществующей подруги?

Манасов наблюдал за ней внимательно, словно кот за появившейся из норки мышью. Наверняка и вслушиваться будет, а динамик у телефона хороший, мощный… И как начальник отреагирует, обнаружив обман, в нынешних обстоятельствах лучше даже не гадать. Надо реально звонить реальной подруге.

Она позвонила Наташке — уже звонила ей сегодня, хотела попросить забрать Кирюшу, но абонент оказался вне зоны приёма. Может, и сейчас подруга там, вне зоны. А если вернулась в сеть, надо попросить у неё колечко с христопразом, никакого отношения к коробочке не имевшее. Наташка не удивится, предварительный разговор на эту тему уже состоялся, кольцо замечательно подходило к сережкам Светы.

К счастью, спрашивать не пришлось: механический голос поведал, что абонент в зону приёма так и не вернулся.

Манасов наверняка слышал ответ. И, недолго поразмыслив, произнёс:

— Дай мне её номер. Я сам позвоню позже.

Он говорил холодно и уверенно. Словно имел полное право отдавать распоряжения, никоим образом не относящиеся к компетенции старшего научного сотрудника Кунсткамеры. Словно даже не задумывался о возможности отказа.

Свете показалось, что она прикоснулась спиной к жёсткой каменной кладке. Стена, отступать некуда. Надо идти на прорыв. Надо сделать всё, чтобы оказаться подальше от этой комнаты и этого человека.

— Я никому не даю телефоны подруг. Тем более пожилым и женатым мужчинам.

Слова звучали твёрдо, даже с вызовом, но Света чувствовала, что её рука, машинально стиснувшая дырокол, мгновенно вспотела, пальцы скользили по гладкому металлу…

Манасов начал, но не завершил непонятное движение, вроде как потянулся к Светиному телефону, но застыл и замолчал. Завис.

— Ещё вопросы есть? — спросила Света, отбрасывая остатки такта, возможные служебные неприятности представлялись сейчас пустяком, не заслуживающим внимания. — Вопросы, касающиеся работы?

Манасов молчал, не двигался.

— Тогда до свидания, рабочий день закончился.

Она подхватила со стула сумочку и двинулась к двери по замысловатой траектории — так, чтобы ни на секунду не выпускать шефа из вида. Но с его стороны опять-таки не последовало ни звука, ни движения.

Вот и поговорили.

…Вновь и вновь прокручивая в памяти их разговор, Света не заметила, как черепашье продвижение троллейбуса сменилось полной неподвижностью, и сменилось уже давно. Она бросила взгляд за окно и поняла, что видит всё тот же склон, поросший прошлогодней травой, и всё тот же кустик на склоне — троллейбус вполз в некое подобие гигантской канавы, готовясь нырнуть под железнодорожный мост. Но так и не нырнул — пейзаж за окном остался тем же, однако сумерки, окутывавшие его, сгустились гораздо сильнее.

Сзади, чуть ли не впритык, стоял другой троллейбус, впереди — ещё один, а перед ним — ещё… Обрыв проводов? Приехали?

Догадка подтвердилась. Водитель объявил по громкой связи: авария на электролинии, сколько придётся стоять, неизвестно, так что все желающие могут покинуть салон. И открыл переднюю дверь. Света в числе желающих пошагала к выходу, добираться ей оставалось неполную остановку.

Темнело. Солнечный апрельский день сменился зябким вечером, крепчающий ветер снова затянул небо тучами, но дождь вроде бы не собирался, и Света решила дойти до Фонарёвых пешком.

Цепочка пассажиров, покинувших троллейбусы, спустилась под мост. Авария случилась именно там — стоял фургон аварийщиков, оставив для движения лишь одну полосу, рабочие в сине-оранжевых спецовках возились с проводами.