Путешествия Гулливера (в пересказе для детей) - Джонатан Свифт

Он морщился и сжимал зубы, стараясь уклониться от прикосновения к её скользкой бугристой коже. А ростом эта лягушка была с хорошую породистую корову.

Глюмдальклич, как всегда, кинулась на помощь к своему питомцу. Но Гулливер попросил её не беспокоиться. Он смело шагнул к лягушке и ударил её веслом.

После нескольких хороших тумаков лягушка сначала отступила на корму, а потом и вовсе выскочила из лодки.

12

Был жаркий летний день. Глюмдальклич ушла куда-то в гости, и Гулливер остался один в своём ящике.

Уходя, нянюшка заперла дверь своей комнаты на ключ, чтобы никто не потревожил Гулливера.

Оставшись один, он широко распахнул у себя в домике окна и дверь, уселся поудобнее в кресло, раскрыл свой путевой журнал и взялся за перо.

В запертой комнате Гулливер чувствовал себя в полной безопасности.

Вдруг он ясно услышал, что кто-то спрыгнул с подоконника на пол и шумно пробежал или, вернее, проскакал по комнате Глюмдальклич.

Сердце у Гулливера забилось.

«Тот, кто проникает в комнату не через дверь, а через окно, приходит не в гости», – подумал он.

И, осторожно приподнявшись с места, он выглянул в окошко своей спальни. Нет, это был не вор и не разбойник. Это была всего-навсего ручная обезьянка, любимица всех дворцовых поварят.

Гулливер успокоился и, улыбаясь, принялся наблюдать за её смешными прыжками.

Обезьяна перескочила с кресла Глюмдальклич на другое кресло, посидела немного на верхней полке шкафа, а потом спрыгнула на стол, где стоял домик Гулливера.

Тут уж Гулливер опять испугался, и на этот раз ещё сильнее прежнего.

Он почувствовал, как дом его приподнялся и стал боком. Кресла, стол и комод с грохотом покатились по полу. Этот грохот, видимо, очень понравился обезьяне. Она ещё и ещё раз потрясла домик, а потом с любопытством заглянула в окошко.

Гулливер забился в самый дальний угол и старался не шевелиться.

«Ах, зачем я не спрятался вовремя под кровать! – твердил он про себя. – Под кроватью она бы меня не заметила. А теперь уже поздно. Если я попробую перебежать с места на место или даже переползти, она увидит меня».

И он прижался к стенке так плотно, как только мог. Но обезьяна всё-таки увидела его. Весело оскалив зубы, она просунула в двери домика лапу, чтобы схватить Гулливера.

Он кинулся в другой угол и забился между кроватью и шкафом. Но и тут страшная лапа настигла его.

Он попробовал вывернуться, ускользнуть, но не смог. Цепко ухватив Гулливера за полу кафтана, обезьяна вытащила его наружу.

От ужаса он не мог даже закричать.

А между тем обезьяна преспокойно взяла его на руки, как нянька берёт младенца, и стала покачивать и гладить лапой по лицу. Должно быть, она приняла его за детёныша обезьяньей породы.

В эту самую минуту дверь с шумом отворилась, и на пороге комнаты появилась Глюмдальклич.

Обезьяна услышала стук. Одним прыжком она вскочила на подоконник, с подоконника – на карниз, а с карниза по водосточной трубе полезла на крышу.

Она карабкалась на трёх лапах, а в чет– вёртой держала Гулливера.

Глюмдальклич отчаянно закричала.

Гулливер услышал её испуганный крик, но ответить ей не мог: обезьяна сдавила его так, что он еле дышал.

Через несколько минут весь дворец был на ногах. Слуги побежали за лестницами и верёвками. Целая толпа теснилась во дворе. Люди стояли, задрав головы и показывая вверх пальцами.

А там, наверху, на самом гребне крыши, сидела обезьяна. Одной лапой она придерживала Гулливера, а другой набивала ему рот всякой дрянью, которую вытаскивала у себя изо рта. Обезьяны всегда оставляют в защёч– ных мешках запас полупрожёванной пищи.

Если Гулливер пытался отвернуться или стиснуть зубы, она награждала его такими шлепками, что ему поневоле приходилось покоряться.

Слуги внизу покатывались от хохота, а у Гулливера сжималось сердце.

«Вот она, последняя минута!» – думал он.

Кто-то снизу бросил в обезьяну камнем. Этот камень просвистел над самой головой Гулливера.

За первым камнем полетел второй, третий… Хорошо, что офицер дворцовой стражи, опасаясь, как бы люди не убили вместе с обезьяной и королевского Грильдрига, строго запретил бросать в неё камни.

Наконец несколько лестниц было приставлено к стенам здания с разных сторон. Два придворных пажа и четверо слуг стали подниматься наверх.

Обезьяна быстро поняла, что её окружают и что на трёх лапах ей далеко не уйти. Она бросила Гулливера на крышу, в несколько прыжков добралась до соседнего здания и скрылась в слуховом окошке.

А Гулливер остался лежать на пологой гладкой крыше, с минуты на минуту ожидая, что ветер снесёт его вниз, как песчинку. Но в это время один из пажей успел перебраться с верхней ступеньки лестницы на крышу. Он разыскал Гулливера, сунул его к себе в карман и благополучно доставил вниз.

Глюмдальклич была вне себя от радости. Она схватила своего Грильдрига и понесла домой.

А Гулливер лежал у неё на ладони, как мышонок, замученный кошкой. Дышать ему было нечем: он задыхался от противной жвачки, которой обезьяна набила ему рот.

Глюмдальклич поняла, в чём дело. Она взяла свою самую тоненькую иголочку и осторожно, кончиком, выгребла у Гулливера изо рта всё, что засунула туда обезьяна.

Гулливеру сразу стало легче. Но он был так напуган, так сильно помят обезьяньими лапами, что целых две недели пролежал в кровати.

Король и все придворные каждый день присылали узнать, поправляется ли бедный Грильдриг, а королева сама приходила навещать его. Она запретила всем придворным без исключения держать во дворце животных. А ту обезьяну, которая чуть не убила Гулливера, приказала убить.

Когда Гулливер встал наконец с постели, король велел позвать его к себе и, смеясь, задал ему три вопроса.

Ему было очень любопытно узнать, как чувствовал себя Гулливер в лапах у обезьяны, пришлось ли ему по вкусу её угощение и что бы он стал делать, если бы такое происшествие случилось у него на родине, где некому было бы сунуть его в карман и доставить на землю.

Гулливер ответил королю только на последний вопрос.

Он сказал, что у него на родине обезьяны не водятся. Их привозят иногда из жарких стран и держат в клетках. Если же какой-нибудь обезьяне удалось бы вырваться из неволи и она посмела бы наброситься на него, он без труда справился бы с ней. Да и не с одной обезьяной, а с целой дюжиной обезьян обыкновенного роста. Он уверен, что и эту огромную обезьяну он сумел бы одолеть, если бы в минуту нападения в руках у него оказалась шпага, а не перо. Достаточно было проколоть чудовищу лапу, чтобы навсегда отбить у него охоту нападать на людей.

Всю эту речь Гулливер произнёс твёрдо и громко, высоко подняв голову и положив руку на рукоятку шпаги.

Он очень не хотел, чтобы кто-нибудь из придворных заподозрил его в трусости.

Но придворные ответили на его речь таким дружным и весёлым хохотом, что Гулливер невольно замолчал.

Он обвёл глазами своих слушателей и с горечью подумал, как трудно человеку добиться уважения со стороны тех, кто смотрит на него свысока.

Эта мысль не раз приходила в голову Гулливеру и позже, в другие времена, когда ему случалось бывать среди высоких особ – королей, герцогов, вельмож, – хоть часто эти высокие особы были ниже его на целую голову.

13

Жители Бробдингнега считают себя красивым народом. Может быть, это и в самом деле так, но Гулливер смотрел на них как будто сквозь увеличительное стекло, и потому они ему не очень нравились.

Их кожа казалась ему слишком толстой и шершавой – он замечал каждый волосок на ней, каждую веснушку. Да и мудрено было не заметить, когда эта веснушка была величиной с блюдечко, а волоски торчали, как острые шипы или как зубья гребёнки. Это навело Гулливера на неожиданную и забавную мысль.

Как-то раз утром он представлялся королю. Короля в это время брил придворный цирюльник.

Беседуя с его величеством, Гулливер невольно посматривал на мыльную пену, в которой чернели толстые, похожие на кусочки железной проволоки волоски.

Когда брадобрей окончил своё дело, Гулливер попросил у него чашку с мыльной пеной. Цирюльник очень удивился такой просьбе, но исполнил её.

Гулливер тщательно выбрал из белых хлопьев сорок самых толстых волосков и положил на окошко сушить. Потом он раздобыл гладкую щепочку и выстругал из неё спинку для гребешка.

С помощью самой тонкой иголки из игольника Глюмдальклич он осторожно просверлил в деревянной спинке на равных расстояниях друг от друга сорок узких отверстий и в эти отверстия вставил волоски. Затем подрезал их, чтобы они были совершенно ровные, и заострил ножиком их концы. Получился прекрасный прочный гребень.

Гулливер был очень рад этому: чуть ли не все зубцы на его прежнем гребешке поломались и он положительно не знал, где ему достать новый. В Бробдингнеге не было ни одного мастера, который сумел бы изготовить такую крошечную вещицу. Все любовались новым гребнем Гулливера, и ему захотелось сделать ещё какую-нибудь безделушку.