Годы испытаний. Книга 2 - Геннадий Гончаренко

- О да! Пока… Но для меня это хуже. Тревожная эта тишина. Лучше бой.

Глава восьмая

1

Последнее время Шаронов не раз говорил Канашову о том, что дисциплина в дивизии ухудшается, и настаивал, чтобы комдив потребовал от командира уделить больше внимания этому вопросу, а он, комиссар, будет стараться тем временем улучшать партийно-политическую работу. Но Канашов недоверчиво относился к сигналам о нарушении дисциплины: «Преувеличиваешь ты, Федор Федорович… Нам оборону надо прочную создавать и позиции укреплять делом, а не языком…» При этом он ссылался на тревожные данные разведки о подготовке немцев к новому наступлению. Комдив не проходил лишь мимо фактов грубого нарушения дисциплины и сурово наказывал за ЧП; в то же время он считал, что дисциплина в дивизии находится не на таком уж низком уровне, чтобы «бить в колокола» и уделять внимание главным образом этому делу.

Комиссар знал и о том, что «по примеру» Канашова женщинами «обзавелись» и другие командиры, и посоветовал ему оформить свой брак с Аленцовой. Комдив, и без того доведенный до раздражения тем, что Аленцова все еще не решалась на это до развода с ее тяжело раненным мужем, взорвался:

- Что я тебе, мальчишка? Что ты меня учишь?

- Ты-то не мальчишка, да вокруг нас с тобой их много. Две трети командного состава у нас в дивизии молодежь. С тебя и начнут пример брать.

Комдив вскочил со стула и заходил по комнате.

- Опять кто-то насплетничал? А ты, политработник и человек с большим жизненным опытом, до сих пор не разобрался, где финти-минти, а где серьезные отношения между людьми.

Шаронов увидел, что задел за живое место, понял, что разговора не получится, встал и начал одеваться.

- Удивляешь ты меня, Михаил Алексеевич. Умный ты человек, хороший комдив, а не понимаешь, что тебе жена нужна, а не любовница.

- Да ты меня не захваливай. Мне цена известная, - перебил Канашов, - Ты лучше скажи мне, кто это мутит воду, про меня и Аленцову тебе нашептывает? Не Харин ли?

- Напрасно ты кого-то подозреваешь. Никто мне о ваших отношениях, даю слово коммуниста, ничего не говорил.

- Скрываешь? Ну ладно! Меня ты знаешь. Всю свою жизнь не мог терпеть предателей, провокаторов и наушников. Я узнаю - и тогда держись! В три шеи эту сволочь выгоню из дивизии.

- Ну, Михаил Алексеевич, ты, я вижу, зашел далеко. Выгнать - дело простое. Надо людей уметь и воспитывать терпеливо…

- Некогда мне лекциями по воспитанию заниматься. Сколько трудов и времени стоит такую оборону создать! Ты видишь, что я делаю.

- Позиции-то у нас действительно хорошо оборудованы, да в них уже трещины имеются. Ты думал, что влез в землю, опутался колючей проволокой, мин наставил вокруг - и оборона твоя неприступна? Ошибаешься, Канашов, ох, как ошибаешься!

- Пошел ты к черту со своими «трещинами»!…

- Ты чего орешь на меня? Я же к тебе как коммунист обращаюсь в интересах укрепления дисциплины.

Канашов прищурился, наклонил голову вправо.

- Ну, если считаешь, что я как коммунист партийную дисциплину нарушил, давай говорить там, в высших партийных органах,

- А зачем туда, если мы и сами можем разобраться?

- Ну, знаешь, Федор Федорович, не делай вид, что ты меня спасаешь. Я не привык за чужую спину прятаться. Заслужил - пусть накажут, и тебя заступаться не прошу…

Будучи в штабе у Харина, заместитель Канашова по тылу Васько прислушался к голосам за стеной. Лицо у Васько покрыто густыми крапинками веснушек, и потому оно кажется коричневым. Когда он говорит с начальниками и женщинами, то смущается и краснеет и теребит свои рыжеватые усы.

- И давно они завелись? - тихо спросил он Харина, дежурного по штабу.

- Как вернулись оба с передовой. Часов с десяти не прекращается эта артиллерийская перестрелка, - ухмыльнулся Харин.

Васько посмотрел на часы. Одиннадцать. В двенадцать он должен быть в штабе тыла армии. Он походил, повздыхал.

- Семен Григорьевич, когда закончится спор, звякни, дорогуша. Понимаешь, наряды надо срочно подписать. Новое пополнение в дивизию прибывает, а тут с продовольствием и обмундированием ЧП: склады немец разбомбил.

- Иван Иванович, ты же меня знаешь… - приложил Харин руку к сердцу. - У меня к тебе маленькая просьба… Нельзя ли чего-нибудь подбросить из закуски? Ну, хотя бы мясных консервов.

- Это сделаем, дорогуша… - Васько задумался. - Хочешь маринованной селедки в банках?

- Давай. А печенья и сахару можно? У меня скоро день рождения, понимаешь, и женщины в гостях будут. - Харин облизнул губы, улыбнулся вопрошающе.

- Немного дам. Сгущенного молока добавлю банок пять.

А за закрытой дверью тем временем не утихала «гроза». Васько подошел ближе к двери, прислушался и посмотрел на часы:

- Побегу. Звони мне.

Васько исчез за дверью.

Харин покачал головой, размышляя: «Хитрый хохол!… Но с такими людьми надо уметь ладить…» Харин и сам не прочь пойти на выручку выгодному для него человеку. Сколько «ударов» Канашова он отвел от Васько. Никто этого не знает, кроме него. Прибежит: «Горю, майор, выручай!…» А от выговора партийного кто его спас? Опять он, Харин… Попутала его бабенка из медичек. Жила с одним, а с Васько раз согрешила, и тут ему - «лицевой счет»: платите или замуж берите. Ух, сколько она с него вытянула, дурака!»

Дверь с шумом распахнулась. Из нее выбежал Шаронов с криком:

- Тебе нужны факты? Будут и факты. Я не с потолка их взял.

«Наконец- таки, -думает Харин, - разошлись… И чего они там не поделили? Уж такие были друзья, водой не разольешь. Разве с Канашовым кто уживется?»

- Вызвать ко мне немедленно Коломыченко! - кричит из-за двери комдив. - И зайдите ко мне…

Но Харин знает, что ему делать. Он прежде всего вызывает Васько. «Пока Коломыченко прибудет из полка, Васько успеет не только бумаги подписать, а и отдаст распоряжение начальнику АХО [6] на выдачу мне продуктов».

Харин вошел к комдиву, доложил. Канашов, не подымая головы, что-то писал.

- Не нравится мне, товарищ майор, ваша последняя разведсводка… Тишь, и гладь, и божья благодать. Будто перед фронтом дивизии не немцы, а добрые соседи в гости приехали. «Ничего не замечено…» - пишете вы. А еще начальник разведки…

«Придирается», - подумал Харин.

Комдив посмотрел на него и спросил о другом:

- Кто из полка Изнанкина назначен начальником приемного пункта нового пополнения?

- Лейтенант Малахов, а замом младший сержант Еж.

- А где они сейчас?

- В штабе дивизии, ожидают приказания…

- Какое еще особое приказание? Уже все полки ведут приемку пополнения, а Изнанкин все раскачивается?

Харин пожимает плечами.

- Проинструктируйте их немедленно и направьте в Боголепово. Ясно?

- Есть, товарищ полковник. Будет сделано.

Ухмыляясь, Харин вышел от комдива, но не успел дойти до места дежурного, как в штаб ворвался, стуча дверью, Шаронов и исчез в комнате комдива.

Вскоре появился запыхавшийся Васько. Он смотрел, на Харина и недоуменно пожимал плечами. За дверью по-прежнему продолжалась «гроза».

- Чего это они? - спросил Васько.

- А все по пустякам… На кофейной гуще гадают: скоро ли будет немец наступать или нет. Будто он согласие спросит… Когда надумает, тогда и будет. А я уверен, даю голову на отсечение: раньше как через год немцу от ударов под Москвой не оправиться. Силы он накапливает. Знаю я их тактику, в академии учили и Мольтке и Шлиффена с Клаузевицем. И скажи, Иван Иванович, людям делать нечего, вот и ищут себе работу. Из армии комиссия приезжала, нашу оборону лучшей признали. А Канашов недоволен. Что нам тут «Уры» строить? С весной сами пойдем наступать. Это немцу не сорок первый.

- Не везет мне… - сказал Васько. - Позарез надо подписать важный документ. Добился дополнительных боеприпасов для дивизии. Сверх лимита. Не заберем сегодня, завтра пиши пропало. А главное - новые санитарные дезкамеры прибыли, на машинах. Голову мне за них прогрызла Аленцова…

Харин сообразил, как можно услужить нужному человеку.

- Давайте бумаги, Иван Иванович, - предложил он, - попытаюсь, авось получится.

И он исчез за дверью грохочущей голосами комнаты с таким видом, будто бросился в бурную горную реку.

«Гроза» за дверью несколько утихла. Харин вышел с сияющим лицом и протянул Васько подписанные документы.

- Думал, он меня за дверь выставит. Злющий такой и красный, как рак вареный. - Майор утирал тыльной стороной ладони вспотевший лоб. - Ох, и дал он мне жизни!… Ради тебя, Иван Иванович, весь удар на себя, принял. Фронтовой дружбы закон знаешь? «Сам погибай, а товарища выручай…»

- Отчаянный ты хлопец, - похлопал Васько его по плечу. - Ловко все у тебя получается.