Интимные тайны Советского Союза - Эдуард Макаревич

«Вот, – говорит Сталин, – я и предлагаю передать эту отрасль из Наркомлегпрома в Наркомпищепром. Я возразил, что в этом деле ничего не понимаю сам и что ничего общего это дело с пищевой промышленностью не имеет. Что же касается жиров, то сколько правительство решит, столько я буду бесперебойно поставлять – это я гарантирую. Кроме эфирномасличных жиров, производство которых находится у Легпрома, а не у меня… Итак, все перешло к нам. Был создан в Наркомате Главпарфюмер, начальником которого была назначена Жемчужина… Под ее руководством эта отрасль развивалась успешно… Отрасль развилась настолько, что я мог поставить перед ней задачу, чтобы советские духи не уступали по качеству парижским. Тогда эту задачу в целом она почти что выполнила: производство духов стало на современном уровне, лучшие наши духи получили признание. Мы покупали за границей для этого сырье и на его основе производили эфирные масла. Все это входило в систему ее Главка»[28].

К трехсотлетию дома Романовых французский подданный, российский парфюмер Генрих Брокар сотворил духи и дал им название «Любимый букет императрицы». Супруге Николая Второго запах понравился. Их делали малыми партиями на московской фабрике «Империя Брокара». После Октябрьской революции фабрику назвали парфюмерно-мыловаренным комбинатом № 5. От такого невкусного названия воротило даже твердокаменных большевиков, не говоря уж о лириках типа Луначарского. И фабрика с таким названием выпускала только мыло. Но в 1922 году с приходом новой экономической политики и проповедей Александры Коллонтай в жизнь вернулись духи и помада. А на комбинате № 5 их производство как-то не заладилось. И тогда сам Август Мишель, главный фабричный парфюмер, ученик Брокара, предложил другое название – фабрика «Новая заря». Это понравилось власти. Но он пошел дальше, этот тайный эротоман, почитатель коллонтаевских идей. Как-то летом 1925 года достал он из сейфа рецепт «Любимого букета императрицы» и сделал пробную партию, которую послал в Кремль. Те кремлевские жены и женщины-коммунистки у власти, что рассматривали духи как сугубо женское оружие, восторженно приняли продукт Мишеля. Особенно Полина Жемчужина, которая тогда же и предложила назвать эти духи – «Красная Москва». «Пусть императорский запах послужит не только большевистской элите, не только нэпмановской, но и рабоче-крестьянской России», – объявила она. Вероятно, под впечатлением курса марксистской диалектики, который слушала в Торгово-экономическом институте имени любовника Коллонтай – Плеханова.

А через год судьба ее тряхнула – она стала секретарем партийной организации «Новой зари». И первым делом потребовала от парфюмеров сделать все, чтобы «Красная Москва» завоевала женские массы. Для этого она действительно «выбивала» средства на заграничное сырье, на новое оборудование. Она быстро вошла в производственные заботы, и чаще к ней ходили решать проблемы парфюмерные мастера. Поистине духи скоро стали легендарными. Советские женщины в пределах крупных городов пахли «Красной Москвой» за 53 рубля и красились помадой «Новая заря» за 10 рублей. И не знали, что благодарить им за это надо Полину Семеновну Жемчужину, которая скоро обосновалась в кресле директора фабрики. И Мишелю нравилось с ней работать.

Ранним утром 22 июня 1941 года Молотов позвонил ей в крымский санаторий, где она отдыхала с дочерью: «Война, выезжай немедленно». Собрались быстро. Потом она вызвала парикмахершу. И пока та делала ей маникюр, она слушала по радио выступление своего супруга о вероломном нападении Германии.

Когда началось перемещение промышленности на восток, Жемчужина, тогда уже не связанная с «Новой зарей», все же попросила включить фабрику в число эвакуируемых объектов. Лаврентий Берия, всесильный нарком безопасности, входивший в Комитет Обороны, поддержал: «Сначала мыло для солдат, но и женщина в войну пусть пахнет хорошо». Один из цехов перевезли в Свердловск, потом от него родилась новая фабрика «Уральские самоцветы».

Духи и помада, конечно, помогали женскому счастью. Как и шелковые чулки – мечта каждой женщины, ищущей любви и сексуальных радостей. В то жесточайшее время конца 20-х годов в планы первой пятилетки под строкой об автомобильных и тракторных заводах, будущих танковых, вбили строчку о производстве женских чулок из вискозного шелка. В 1929 году женщины узнали о существовании Тушинской чулочной фабрики. Даже кремлевские вожди не предполагали, как это отзовется в мире.

«Красная Россия становится розовой», – вещал заголовок на второй странице американской газеты «Балтимор сан» 18 ноября 1934 года. Так была названа заметка московского корреспондента газеты. Что же понимал автор под «порозовением» России? Это перемены в управлении предприятиями (больше самостоятельности), это сдельная оплата труда, отмена партмаксимума, растущий выпуск потребительских товаров. И как венец всего – массовое производство чулок из искусственного шелка, до последнего времени считавшихся «идеологически невыдержанными». А уж дальше автор писал и о распространении в Советском Союзе тенниса, джаза и фокстрота, того, что несколько лет назад именовали «буржуазным увлечением». Эту заметку увидели в советском посольстве, недавно обосновавшимся в Вашингтоне, перевели и послали в Москву. Там ее включили в секретный бюллетень переводов из иностранной прессы для Сталина. Вождь ее прочитал. Может быть, и под влиянием ее он развивал тему: «Жить стало лучше, жить стало веселей!».

А женщины, действительно, радовались этим шелковым произведениям. Еще не взошла эра нейлоновых чулок, а эти, тушинские, уже покоряли мягкостью, блеском, яркой двусмысленностью шва. Они оглушали, эти шелковые чулки с похабными стрелками, как определил их для эпохи хороший советский поэт Борис Слуцкий. И производство этого массового товара с похабной деталью, столь любимого женщинами, с 1939 года стало повседневной заботой все той же Полины Жемчужиной, возглавившей к тому времени текстильно-галантерейное управление в Наркомате легкой промышленности.

А предшествовали этому весьма драматические события. В конце 30-х годов отношения Сталина и Молотова обострились. И чем больше накапливалось вопросов к Молотову, тем больше у Сталина росло раздражение от супруги соратника. Ревностно оценивал, как одевалась, как вела за столом, с кем и как общалась Полина Семеновна. Глядя на нее, Сталин вспоминал Надю. Скромная Надежда Аллилуева и эффектно одетая, со вкусом накрашенная, волевая Полина Жемчужина. Как они были контрастны, хотя и дружили. У Жемчужиной все неплохо получалось. Сначала руководила парфюмерным главком, а потом выдвинули в заместители наркома пищевой промышленности. А через год с небольшим ей доверили Наркомат рыбной промышленности. Самостоятельна, не боится принимать решения. Остра на язык и на мысль. Да, такую женщину будешь уважать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});