Живущие рядом (сборник) - Екатерина Мурашова

В следующий понедельник, примерно через неделю после своего чудесного спасения мышь дала о себе знать. Я собиралась начать новую серию исследований. Для этого требовалось изготовить препараты из парафиновых блоков, которые лежали на моем рабочем столе в чашке Петри. Парафиновый блок — это такой кубик из парафина, прилепленный на деревянный брусок. Внутри парафина — собственно материал для исследования.

Придя с утра на работу, я села за стол, придвинула к себе чашку Петри с блоками и… похолодела. В стеклянной чашке лежало всего два деревянных бруска. Остальные были разбросаны по столу вдоль стенки… но! — ни на одном из них не было парафиновых кубиков! Минуты две я машинально вертела в пальцах один из двух оставшихся в чашке брусков, и до меня медленно доходило, что проклятая мышь попросту съела результаты трехмесячных экспериментов!

— Ну, надо же ей было чем-нибудь питаться, раз уж Маргарита ей голову не отрезала! — рассудительно сказала подруга, с которой я поделилась своим горем.

— Шла бы питаться в буфет! — в сердцах воскликнула я.

— Там Макинтош, — возразила подруга. — Может быть, она его боится. Если бы я была мышью, я бы боялась…

Остальные блоки я хранила не на столе, но, пока мышь жила в комнате, ни один из них не был в безопасности. Почти целый рабочий день я перетряхивала химреактивы и двигала ящики с оборудованием в поисках мыши.

— Может, ты просто ее кормить будешь? — чихая, предлагала подруга. — Ну, давай вот сюда блюдечко поставим и оставим ей что-нибудь. Она вечером придет и поест.

— А если ей парафин понравился, и она наши блоки на десерт жрать будет? — предположила я. Подругу эта мысль настолько не порадовала, что она выпила какую-то противоаллергическую таблетку и присоединилась к поискам.

Еще через час мышь была поймана в углу лабораторного шкафа, накрыта моей вязаной шапкой и помещена в переноску.

— Ну и что ты теперь будешь с ней делать? — спросила подруга. — Макинтошу на ужин скормишь?

Биологи — люди вовсе не жестокие. Они, можно сказать, даже любят животных. Потому и биологами стали. Просто любовь у них не сентиментальная. Наша мышь родилась только для того, чтобы послужить науке и умереть. Опыт мы уже поставили, змеи пообедали кем-то другим. И что теперь?

— Знаешь, она уже двух смертей избежала, — задумчиво сказала я. — Даже трех, если считать голод и Макинтоша за одно событие. Наверное, ей суждено жить. Я, пожалуй, ее домой возьму.

— Флаг тебе в руки, барабан на шею, — сказала подруга. — Я думала, ты белых не любишь. Сама же говорила, что у них глаза, как у вампиров… Тебе что, мышей мало?

— Да, в общем-то, хватает, — честно ответила я.

За несколько месяцев до описываемых событий мой друг — генетик подарил мне беременную мышь-мутанта с девятью точковыми мутациями. Спустя неделю мышь разродилась. Потом ее потомки скрестились между собой. На момент истории с белой мышью у меня в кухне в деревянном ящике жило полтора десятка удивительных для непосвященного взгляда мышей. Мыши были: коротколапые и короткохвостые; пушистые и пятнистые; голубые и оранжевые. При этом почти все мыши-мутанты были ленивы, тупы и болезненны, как, впрочем, мутантам и положено (это только в фантастических боевиках мутанты обязательно сильны и агрессивны. На самом же деле все наоборот).

И вот в этот оазис сонного благополучия (деревянный ящик с линейными мышами-мутантами) я вечером, после работы, запустила свою беспородную белую мышь-дворняжку. Поужинала, покормила мышей и дочку, и пошла спать.

Наутро решила заглянуть к мышам: не было ли каких обид? Заглянула и с изумлением увидела, что ящик пуст. Что такое? Куда делись мыши, ведь проволочная крышка-сетка осталась на месте?! Подняла ящик и увидела, что в углу выгрызена аккуратная полукруглая дырка. Это за одну-то ночь? Притом, что мутанты жили в этом ящике уже месяца три и ни разу даже не попытались сбежать.

Итак. Белая мышь-дворняжка ушла на волю и увела за собой линейных разноцветных аристократов. Что же будет дальше? К вечеру мутанты проголодались и начали группами и поодиночке выходить на середину кухни. Вид у них был несчастный, потасканный и обалдевший. К длинной шерсти прилипли опилки, елочные иголки, комочки пыли и грязи. Свобода явно оказалась им не по зубам. Муж легко ловил почти не сопротивлявшихся мутантов и отправлял их обратно в ящик, предварительно оббитый жестью. Белой мыши среди пойманных не было. Впрочем, я этого и ожидала.

Через два дня я выбросила три погрызенных мышью пакета с крупой и принесла от друга-зоолога живоловку, в которую они в экспедициях ловили мышей-полевок. Настоящие мышеловки, в которых мыши погибают, были мне не нужны. Я не хотела убивать белую мышь. Я начинала уважать ее упрямую волю к жизни.

В живоловку на сыр мышь пошла практически сразу. Правда, у полевок, для которых приспособлена живоловка, нет хвоста. А у белой мыши — есть. Точнее, был, потому что часть его сразу же дверцей и прищемило.

Пойманную мышь я посадила обратно в оббитый жестью ящик. И началось!

Белая мышь уходила из любых ящиков, аквариумов и клеток. Она раздвигала стекла и прогрызала жесть. Она часами висела на передних лапах, чтобы прогрызть проволочную сетку. Вечером мы видели сквозь сетку розовый, в капельках крови нос. Мутанты сладко спали в гнезде, а белая мышь падала, разминала уставшие, исколотые лапы и снова прыгала, цепляясь за сетку.

— Не сможет! — уверенно говорил муж вечером, понаблюдав за мышью.

— Еще как! — возражала я.

— Ушла, — констатировал муж утром, обозрев аккуратное отверстие в сетке.

Мышь стала большой, тощей и поджарой. Шерсть пожелтела, в ее окраске ничего не осталось от бывшей молочной голубизны. Отсох и отвалился перерубленный живоловкой хвост. Практически все мои запасы крупы пришлось выбросить. Все имеющиеся емкости для животных пришли в негодность. Мутанты изредка уходили вместе с белой мышью, но легко возвращались назад в течении суток. Я не уставала удивляться упрямой воле к свободе, которая буквально сжирала белую дворняжку-мышь. Куда она бежит?!

И однажды я увидела! Сначала мне показалось, что мне показалось… Вдоль плинтуса между плитой и холодильником пробежала… промелькнула… нет, протекла длинная и узкая черная тень… Потом вторая, третья… Нет, я точно их видела! Но кто это?! У нас нет черных мышей, да и размеры… По моим прикидкам, незнакомые зверьки были раза в полтора длиннее самой большой мыши из наших — белой мыши-дворняжки.

— Может, это крысы? — предположил муж.

— Нет, они узкие, и пластика другая, и цвет, — категорически не согласилась я. — Крысы зеленоватые, а эти были глубоко-серые, почти черные…