Фаворитки - Виктория Холт

«О, Джемми, — думал Карл, — я бы хотел, чтобы это было возможно…»

Но, право, не переусердствовал ли он из-за своей любви в проявлении благосклонности к этому порывистому юноше, которому еще нет и двадцати и коего все ласкают и льстят ему из-за любви к нему короля?

Как часто Карл видел в нем его восхитительную мать — Люси с большими карими глазами! Люси, казалось, была идеальной возлюбленной для юноши, каким Карл был в те далекие дни изгнания. Это было до того, как он потерпел поражение у Бустера. Он любил Люси, недолго, но любил, а она обманула его. Бедная Люси! Мог ли он винить ее, если так хорошо сам знал, как легко обманывать? И от той связи остался этот красивый юноша.

Он рад, что любил Люси. Он бы давно забыл ее, ибо так много было после нее возлюбленных, но как забыть ее, если она живет в этом красивом мальчике?

Иаков унаследовал красоту своей матери и, увы, ее же ум. Бедный Джемми! Он никогда не сможет парировать остроты Рочестера, Малгрейва, Бекингема и прочих. Однако он преуспел в вольтижировке, прыжках, танцах и уже хорошо зарекомендовал себя в обращении с дамами.

Сейчас Карл счел необходимым напомнить Иакову о скромном положении его матери, чтобы он не возносился в своих мечтах слишком высоко.

— Вот в такой же день, как сегодня, Энн Хилл привезла тебя ко мне, Джемми, — сказал он. — Это было задолго до того, как я вновь обрел свое королевство, как ты знаешь. Был я бедным изгнанником, когда встретился с сыном, которому было совсем немного лет от роду. Ты был тогда бойкий маленький паренек, и я гордился тобой. Мне хотелось, чтобы твоя мать была женщиной, на которой я мог бы жениться, и чтобы ты мог быть моим законным сыном. Но, увы, это было не так. Твоя мать умерла в нищете в Париже, Джемми, и ты был с ней. Что бы было с тобой, если бы славная Энн Хилл не привезла тебя и твою сестру Мэри ко мне, я не знаю.

Иаков старался не хмуриться, но ему не нравилось, когда ему напоминали о матери.

— Это было очень давно, — сказал он. — Люди никогда не вспоминают мою мать, и ваше величество тоже почти забыли ее.

— Тогда мне думалось, что я не забуду ее, пока ты будешь оставаться со мной и напоминать мне о ней…

Они помолчали; неожиданно подняв глаза, король увидел, как к нему подходит брат. Он улыбнулся. Он любил брата Иакова, герцога Йоркского, но никогда не мог освободиться от чувства легкого презрения к нему. Иаков, как ему казалось, был во всем неловок — и неуклюжий физически, и несообразительный… Он был плохим дипломатом, бедняга Иаков, и совершенно постыдно пребывал под каблуком у своей жены — этой волевой дамы Анны Гайд, дочери опального Кларендона.

— Как! — воскликнул Карл. — Еще одна ранняя птичка?

— Ваше величество подает столь хорошие примеры, — ответил герцог, — что мы должны им следовать. Я увидел вас из дворца.

— Ну, доброе утро, Иаков. Мы как раз собирались пойти взглянуть на мои лекарственные растения. Не присоединитесь ли вы к нам?

— Как вам будет угодно, сир.

У Карла невольно менялось выражение лица, когда он переводил взгляд с одного из них на другого, шагавших с ним рядом: молодой Иаков, красивый, мрачный и отчужденный, которому не удается скрыть раздражение из-за того, что им помешали побыть вдвоем; старший Иаков, гораздо менее красивый, тоже не сумевший скрыть своих чувств — выражение его лица ясно говорило о недоверии к юному Монмуту и о чрезвычайном интересе к предмету разговора этого молодого человека со своим отцом.

«Бедный Иаков! Бедный брат! — размышлял тем временем Карл. — Боюсь, его ждут одни неприятности».

Иаков, герцог Йоркский, был действительно неловок. Он женился на Анне Гайд, когда она уже ждала от него ребенка; совершил он этот благородный поступок против воли и желания своей семьи, но Карл поддержал его. А потом, оставаясь верным себе, Иаков пренебрегал ею как раз тогда, когда многие в обществе одобряли проявление его воли; своим пренебрежительным отношением — конечно, после женитьбы — он глубоко оскорбил Анну Гайд, а Карл не сомневался, что Анна была не из тех женщин, которые прощают обиды. Ныне Анна крепко держала мужа в руках.

Вот уж бедняга, этот Иаков!.. Размышляя о нем, Карл почти склонялся к убеждению, что было бы неплохо объявить молодого Монмута законным сыном.

Монмут был, по крайней мере, непоколебимый протестант, а Иаков заигрывал — нет, даже больше, чем заигрывал, — с католиками. Иаков имел дар выискивать себе все новые заботы. Думает ли он о том, как отнесется народ Англии к монарху-католику? При малейших признаках появления католического влияния улицы оглашались криками: «Не хотим папизма!»И Иакову — который однажды, если у короля не появится законный наследник, наденет корону — следует хорошо подумать, прежде чем становиться католиком!

«Если он когда-нибудь станет королем, — думал Карл, — то да поможет Бог ему и Англии».

Карл вдруг оценил многозначительность их прогулки, вот так втроем, ранним утром, до того как пробудился весь дворец. Сам он — посередине, с одной стороны от него Иаков, герцог Йоркский, предполагаемый наследник английской короны, с другой — Иаков, герцог Монмутский, который мог бы стать королем, если бы его отец женился на его матери; этот молодой человек получил так много знаков любви и титулов, что стал надеяться, будто его не лишат и самого почетного титула из всех.

«Да, — думал Карл, — я нахожусь в центре, поддерживая равновесие… и стоя между ними. Над моей головой витают недоверие и подозрительность. Дядя и племянник начинают ненавидеть друг друга, а причиной тому — корона, моя корона, которой оба они жаждут.

Какие неудобства может причинять корона!

Что мне сделать, чтоб они подружились? Есть лишь один способ: родить законного сына. Это единственный ответ, Я должен положить конец их надеждам и таким образом рассеять те подозрения и недоверие, которые они испытывают друг к другу; если изменится положение дел, почему бы меж ними не возникнуть благорасположению вместо растущей ненависти?..»

Король повел плечами. «Ничего не поделаешь, — размышлял он. — Я обязан чаще делить ложе с моей женой. Увы, увы! Не следует оставлять попыток подарить Англии сына».

В то же утро Говарды испросили аудиенции у короля.

Карлу не очень хотелось с ними встречаться; он находил их, несравненно скучнее остроумного Рочестера. Для Карла было характерным то, что, уважая человеческие достоинства Говардов и признавая недостатки Рочестера как джентльмена, он предпочитал общество человека, который смог бы его позабавить, обществу людей, отличающихся неколебимой пристойностью.

Эдвард Говард недавно подвергся нападкам остряков, которые немилосердно раскритиковали его литературные достижения. Шедвелл выставил его на осмеяние в пьесе «Угрюмые любовники», и все острословы решили, что Эдварда и Роберта Говардов не стоит воспринимать серьезно как писателей. Только всесильный Бекингем, которого — единственного из всех острословов — больше интересовала политика и дипломатия, остался их союзником. Теперь Роберт говорил Карлу:

— Сегодня вашему величеству стоит побывать в Герцогском театре. Очаровательная малютка Молл Дэвис никогда не танцевала лучше, чем в последнее время. Я уверен, что, когда вы увидите ее танцующей, у вас поднимется тонус.

— Я обратил внимание на эту даму, — ответил Карл. — Она действительно очаровательна. Братья счастливо заулыбались.

— Кажется, она хорошеет день ото дня, ваше величество. Кроме того, она славная девушка и почти благородных кровей.

Карл лукаво взглянул на брата.

— Я, кажется, слышал, что у нее есть связи в высшем свете. Я этому рад, потому что уверен, что ее родственники делают, конечно, все, что в их силах, чтобы изменить ее положение к лучшему, компенсируя ее знакомство с изнанкой жизни.

— Может быть, — согласился Роберт.

— Не будет ли угодно вашему величеству посетить Герцогский театр сегодня и увидеть ее в роли? — спросил Эдвард несколько поспешно.

Карл размышлял.

«Это правда, — думал он, — они действительно болваны, эти Говарды. Почему бы им не сказать мне:» Молл Дэвис — наша родственница, незаконнорожденная; но мы бы хотели ей как-то помочь. Она актриса, и хорошая актриса; нам бы хотелось улучшить ее положение, предложив ее вам в любовницы «? Такая откровенность позабавила бы его больше.

— Может быть. Может быть… — ответил он. Роберт подошел к королю поближе.

— Девчонке показалось, что она видела, как ваше величество с одобрением смотрели на нее. Глупышка чуть в обморок не падает от радости, думая об этом!

— Мне никогда особенно не нравилась склонность падать в обмороки, — задумчиво проговорил Карл.

— Но я выразился в переносном смысле, ваше величество, — поторопился ответить Роберт.

— Я рад. Мне бы хотелось сохранить хорошее мнение о малышке Молл Дэвис. Необыкновенно хорошенькое создание.

— И по-своему благородная, — добавил Эдвард. — Девчонка умеет быть благодарной, а благодарность так редко встречается в наше время!..