Мастер Баллантрэ - Роберт Стивенсон

Теперь остались еще только два пункта, относительно которых мы никак не могли прийти к общему соглашению, а именно: как заставить Тиича принять предлагаемые ему условия и кому взять на себя ответственность объявить ему о том, что его смещают.

— Не заботьтесь об этом, — сказал Баллантрэ, — я пойду к нему и объявлю ему обо всем.

И он преспокойно отправился вниз в каюту к пьяному Тиичу, совершенно один.

— Вот это человек так человек! Вот такого атамана нам и нужно! — закричал один из пиратов. — Да здравствует наш новый предводитель!

Мы все принялись аплодировать и кричать «ура», и я, кажется, кричал громче всех.

Эти рукоплескания произвели впечатление на Тиича и заставили его опомниться и бросить свою спесь, подобно тому, как в прежнее время крики и восклицания собравшейся на улице толпы заставляли не одного законодателя изменить данный им закон.

Что происходило между Тиичем и мастером Баллантрэ, в точности никто не узнал, хотя впоследствии кое-какие отрывки из их беседы и дошли до нашего сведения; знаю только, что все мы были крайне изумлены, когда вскоре после того, как Баллантрэ ушел в каюту, он под руку с бывшим атаманом вышел на палубу и объявил, что все улажено.

Я не буду долго останавливаться на описании тех двенадцати или четырнадцати месяцев, которые мы после этого провели в Атлантическом океане. Мы занимались тем, что нападали на различные корабли и грабили их. Не говоря уже о том, что мы таким образом добывали себе провиант, мы заработали даже кое-какие барыши. Описывать подробно, как мы грабили, я также не стану, так как не думаю, чтобы кому-нибудь могло доставить удовольствие читать мемуары пирата, хотя бы даже такого, как я, сделавшегося пиратом совершенно помимо своей воли.

Дела наши шли несравненно лучше, чем под предводительством Тиича, и Баллантрэ, к великому моему удивлению, отлично командовал и возбуждал всеобщий восторг.

Я невольно пришел к тому заключению, что дворянин всюду должен занимать первое место, даже на корабле пиратов. Хотя сам я по своему происхождению стою нисколько не ниже шотландского лорда, а между тем на корабле морских разбойников занимал место отнюдь не почетное. Я оставался все тем же «скрипачом Пэтом» или, иначе говоря, шутом пиратов.

Это происходило по той причине, что мне не представлялось случая чем-нибудь отличиться. Я не моряк и не люблю моря, а поэтому чувствую себя на море отвратительно, и если говорить откровенно, я в продолжение всего нашего путешествия по морю боялся его и своих товарищей-разбойников. Я человек отнюдь не трусливый, я сколько раз участвовал в сражениях на суше и на глазах весьма почтенных, заслуженных генералов отличался своей храбростью, и чинами перегнал весьма многих товарищей, но когда мы сцеплялись, один корабль с другим и начинался грабеж другого корабля, у меня каждый раз душа уходила в пятки. Маленькая лодка, в которую мы садились с тем, чтобы попасть на чужой корабль, волны, поднимавшие ее кверху, и, наконец, веревочная лестница, по которой мы взбирались на судно, которое решено было ограбить, — все это неимоверно страшило меня. Кроме того, мы никогда раньше не могли знать, сколько народу на чужом корабле и со сколькими людьми нам придется сражаться, и поэтому в то время, как мы порою в бурную погоду взбирались на чужой корабль по лестнице и над нами висели серые тучи и ветер громко ревел и гудел, я считал себя самым несчастным человеком в мире. К тому же у меня натура несколько чувствительная, и вследствие этого мне противны были сцены, которые происходили во время нашего грабежа. Два раза мы застали на корабле, на который мы взобрались, женщин, и, несмотря на то, что мне в жизни приходилось видеть, как разоряли целые города, и на моих глазах во Франции происходили ужасные народные мятежи, мне было неприятно видеть, как грабили и обижали эти несчастных слабых существ, и морские разбойничьи похождения, в которых было так мало привлекательного и так много дурного, крайне возмущали меня. Я откровенно признаюсь, что меня можно было подбить на эти грабежи только тогда, когда я был пьян.

То же самое было и с пиратами. Они ленились, и поэтому их также надо было напоить, прежде чем пуститься в погоню за кораблем, иначе они ленились работать, а чтобы заставить Тиича преследовать и грабить корабль, его надо было напоить допьяна. Вот поэтому-то самая трудная задача для Баллантрэ заключалась в том, чтобы добывать нам спиртные напитки. Но он справился и с ней. У него всегда были хорошие запасы. Он был человек действительно гениальный: несмотря на всю трудность своего положения, он умел поставить себя по отношению к шайке разбойников в совершенно особое положение. Он не заискивал перед ними из боязни, как я, а, напротив, держал их строго и на почтительном отдалении от себя и обращался с ними наподобие того, как отец обращается со своими детьми или учитель со школьниками.

Мастеру Баллантрэ очень трудно было держать в руках свою команду еще по той причине, что они были страшные ворчуны и крайне дерзкие люди. Когда они были пьяны, они ни о чем не думали, но когда они отрезвлялись, они начинали размышлять. Иные из них начали даже раскаиваться в том, что они занимались таким гадким промыслом; один пират в особенности, так как он был очень религиозен, жалел о том, что соблазнился таким дурным делом, как морской грабеж. Мы с ним порою удалялись куда-нибудь в сторонку от других и усердно молились, в особенности в дурную, ненастную погоду, во время ливня или тумана, и я думаю, преступники в тюрьме, раскаивающиеся в своих преступлениях, наверное, не более усердно молятся, чем молились мы. Большинство же разбойников, которым уже надоело разбойничать и не иметь от этого ровно никакой выгоды, так как они были люди не религиозные, только и занимались тем, что ворчали на то, что на их долю не приходилось никакого барыша, и что поэтому им надоело без толку носиться по морю.

Дело в том, что хотя мы и ограбили множество кораблей, нам от этого было весьма мало пользы, так как ни на одном мы не нашли того, в чем нуждались, а именно денег. Сколько раз мы с величайшим трудом влезали на корабль с целью грабежа и не находили там ничего, за исключением земледельческих орудий или груза табака, который корабль перевозил по назначению. Досадно вспомнить, но сколько раз бывало, что мы, перелезая по доскам и балкам и рискуя жизнью, попав на чужой корабль, не находили ровно ничего, за исключением маленького количества сухарей и одного или двух анкеров спирта.

Между тем, нападая корабли и ничего не находя, мы двигались все дальше вперед, пока корабль наш не сделался тяжелым от грязи. Гнаться на нем за другими кораблями нам было уже трудно, это мы отлично понимали, и понимали также, что нам в скором времени надо будет ввести его в док для очистки. Мы вошли в рукав какой-то грязной реки и спустили якорь. Сознание того, что нам скоро придется делить добычу, а добыча крайне ничтожная, раздразнило еще сильнее аппетит пиратов; они желали во что бы то ни стало поживиться чем-нибудь ценным, и поэтому мы все не решались пристать к берегу и стояли на месте в надежде, не появится ли корабль, который можно было бы ограбить. Мы бы, быть может, еще долго стояли без толку на одном месте, если бы один неожиданный случай не решил, так сказать, нашей участи.