Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

А Николай II в это время братается с коронованными собратьями из Германии и Англии — они ему все родня! И ничего не подозревает об их намерениях. Слепец! Элементарное чувство самосохранения требовало от высшей российской власти уже года за два-три до войны укреплять западные районы, размещать там подготовленные воинские части, военную технику, боезапасы и пр. Многое можно было сделать за предвоенные годы при работоспособном правительстве. Да где его взять! Как вспоминает адмирал Бубнов, «при царствовании Николая II в государственном аппарате господствовали безволие и непотизм (кумовство, раздача должностей за родство, а не за профессионализм)» (Кобылин… С. 95). При должной подготовке к войне можно было не объявлять мобилизацию, не дразнить Вильгельма II, но быть готовым к отпору врага. А мобилизацию проводить неспешно, малыми темпами, втихаря. Основное внимание за эти годы необходимо было уделить производству вооружения или частичной закупке его у союзников. Но безграничная вера Николая II в Сухомлинова, постоянно докладывавшего о высокой боеготовности армии, видимо, вызывала у российского самодержца чувство легкой эйфории. Проконтролировать же военного министра не позволяли императору присущие ему мягковолие, нелюбовь к государственной рутине, то есть отсутствие элементарной государственной дисциплины, ответственности, государственного ума. Опять же фатальная предрасположенность: «на все воля Божия». Зачем портить преданному (хотя бы внешне!) человеку настроение, суетиться, кому-то что-то поручать, когда заранее исход событий предрешен Господним промыслом. Редкая слепота для правителя!

Ординарная же проверка деятельности царского любимчика выявила бы вопиющую некомпетентность, бездарность и лживость всех докладов военного министра. Вот один лишь факт, говорящий сам за себя: за 1909–1913 годы военное министерство дополнительно получило 260 миллионов рублей, из этой горы денег Сухомлинов израсходовал только 3 (три!) миллиона рублей (Коковцов… Кн. 2. С. 101)! Стоит ли после этого удивляться, что при вступлении России в войну у русской армии:

1) тяжелой артиллерии почти не было;

2) авиации почти не было;

3) броневых машин почти не было;

4) пулеметов имелось 10 % от необходимых 42 000;

5) винтовок имелось 4,65 млн вместо 5,5 млн;

6) патронов к винтовкам и пулеметам имелось 2,446 млрд штук вместо 3,346 млрд;

7) запас артиллерийских снарядов был ничтожен, ежемесячное производство их составляло 35 000 штук, а требовалось 45 000 ежедневно;

8) автомашин казенных — 679, плюс реквизировали 475 частных (французская армия, в два раза малочисленнее русской, располагала 90 000 машин и т. д.) (Головин Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. Жуковский Москва, Кучково поле, 2001. С. 69, 189, 190, 194, 196, 223, 224).

Ответственность за столь плачевное состояние боеготовности армии ложится не только на Сухомлинова, но и на его патрона — Николая II, который материальной обеспеченностью армии мог поинтересоваться не только из материалов военного министра, но и из уст главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, разведывательного управления, командиров гвардейских полков, многих из которых знал лично, и т. д. Не поинтересовался, хотя хорошо знал, что Европа, особенно Германия, интенсивно вооружается. Чувствовал, что в «воздухе пахнет грозой», и потому совершенно не случайно в начале 1913 года напомнил премьеру Коковцову: «Подгоняйте военного министра, мы ненадолго сохраним мир, что же будет, если мы опять будем не готовы к войне!» (Коковцов… Кн. 2. С. 135). Достойно сожаления, что дальше этого напоминания опасения царя не пошли. Что тоже объяснимо. Государственная рутина Николая II, по воспоминаниям современников из ближайшего окружения, имевших с ним деловые или личные контакты, тяготила, и с наступлением тепла, весны он спешил покинуть промозглый Петербург, перемещаясь в любимую Ливадию, где мог предаться любимой семье и избавиться от докучливых докладов. Так продолжалось примерно полгода, до конца октября — начала ноября. Министры и при нахождении Николая II в Царском Селе не утруждали себя особой активностью, а при его отсутствии и вовсе расслаблялись. И так из года в год.

Ведущие европейские политики знали о слабых сторонах российского монарха, особенно о его слабоволии, и постоянно использовали их в своих интересах — что союзники, что противники. Так, например, 4 июля 1912 года в финских шхерах имела место встреча Николая II и Вильгельма II. На этой же встрече премьер Коковцов доказывал германскому канцлеру оборонительный характер российской политики, в соответствии с которой по инициативе германских военных деятелей Россия в 1910 году упразднила польские крепости и отвела свой фронт восточнее. В ответ Германия ответила увеличением вооружений и единовременным военным налогом (Коковцов… Кн. 2. С. 66). В канун 1941 года Сталин тоже пытался доказать Гитлеру миролюбивый, оборонительный характер внешней политики СССР относительно Германии и в доказательство в западной части СССР взорвал построенные в 30-е годы укрепрайоны на протяжении 1200 км стоимостью 120 млрд рублей (Григоренко П. В подполье можно встретить только крыс. Нью-Йорк, 1981. С. 231). Чем ответила «признательная» Германия — известно. Удивительное слабоволие проявляли российские цари пред германскими фюрерами!

Объявляя войну Германии, Николай II вторично нарушил завет своего отца Александра III: максимально избегать войн. Россия могла не объявлять войну Германии, проводить скрытно мобилизацию, ускорить выпуск военной продукции и т. п. И пусть падет Париж, пусть падет Лондон, но Николай II должен был ради сохранения армии, интересов страны максимально долго оттягивать начало военных действий на восточном фронте. И уж коли вступил в войну, учреди на территории всей России режим военного времени! Распусти Думу (в России на это даже не обратили бы внимания!) с ее крамольными, антипатриотическими речами, введи жесткую цензуру, запрети забастовки, введи военно-полевые суды с расстрелами за неподчинение властям, усиль столичный военный гарнизон надежными военными частями, введи жесткие наказания за нарушения трудовой и воинской дисциплины и т. д. Вместо этой достойной государственного мужа политики и не в пример союзным государствам, перешедшим на законы военного времени, внутриполитическая жизнь военной России мало чем отличалась от довоенной. Безумствовала Дума, бастовали и митинговали рабочие, беспредельничала пресса. Как будто не было кровопролитнейшей войны, не было величайшего общественного напряжения для борьбы с опаснейшим врагом! Это ли не доказательство несостоятельности Николая II как государственного деятеля, как царя без царя в голове, поддавшегося паническим воплям французов и буквально сломя голову в первые дни войны бросившего отборные части армии в Мазурские болота, где они и нашли бесславный конец?! Благодаря ложно понятому союзническому долгу Николай II в первые же месяцы войны почти уничтожил всю свою гвардию. К 1917 году на фронте находились уже третий и четвертый резервы офицеров (Стаффан Скотт. Романовы. Екатеринбург: ЛАРИН, 1993. С. 197), в основном уже из низших социальных слоев, проникнутых ненавистью к войне и монархии. Когда же Николай II сам запросил у Франции срочной помощи в винтовках в первой половине 1915 года, то французское правительство ответило