Библейские холмы - Эрих Церен

Смит и в самом деле привез в Лондон эти таблички с текстом рассказа, известного нам под названием эпоса о Гильгамеше. Однако их содержание уже не имело ничего общего с библейским текстом. «Дейли телеграф» передала эти таблички в дар Британскому музею.

Но Джордж Смит стремился к продолжению своих исследований. По поручению Британского музея он предпринимает свое второе путешествие в Мосул. Одновременно он пишет целый ряд книг о царе Ашшурбанипале, об истории Ассирии и многом другом. Эти труды, которые повсюду привлекают к себе внимание, переводятся на иностранные языки и неоднократно переиздаются.

Маршрут третьего путешествия Смита (1876 г.) проходит вдоль Евфрата и Тигра. Ученый, не зная отдыха, спешит от одного холма к другому, будто его кто-то гонит. Он сообщает Британскому музею о новых открытиях, с энтузиазмом приобретает для Лондона 3000 клинописных табличек, которые ему предложили местные жители-арабы на Евфрате. Эти таблички были тщательно упакованы в большие глиняные сосуды и таким образом прошли через века почти без повреждений. Местные жители нашли их у огромного холма, который они называют «Джумджума».

«Джумджума?»

Интересно!

Три тысячи тщательно упакованных клинописных табличек из холма Джумджума! Нет сомнения, что там можно найти еще и не такие сюрпризы. И в то время, когда Джордж Смит в возрасте 36 лет умирает в сирийском городе Алеппо от чумы, археологи обращают свое пристальное внимание на холм Джумджума у Евфрата. Ибо там, в огромной куче мусора, видимо, и погребена самая большая тайна всех вавилонских холмов.

ХОЛМЫ ВРАТ БОЖЬИХ

Когда в августе 1876 г. в Алеппо угасла жизнь 36-летнего Джорджа Смита, человек, жизненный путь которого в дальнейшем был тесно связан с холмом Джумджума, занимался в Германии архитектурой, историей искусств и археологией. Ему исполнился 21 год, когда он узнал о ранней смерти Джорджа Смита. Звали этого человека Роберт Кольдевей. Родился он в Бланкенбурге (Гарц), а вырос в Брауншвейге и Гамбурге.

Сказать, что Роберт Кольдевей нашел свое призвание, раскапывая Джумджума, было бы, однако, неправильно. Более того, именно там честолюбию Кольдевея был нанесен жестокий удар, там он состарился, испортил себе жизнь.

Археологи от рождения имеют нередко нечто общее с настоящими моряками: и те и другие любят неизведанные дали, обширные пространства и большие расстояния. Археологи к этому прибавляют еще и расстояния во времени. Поэтому они ищут в прошлом ответы на вопросы, которые не могут быть разрешены в настоящем. Само собой разумеется, что археологи в этом стремлении иногда остаются одинокими.

Роберт Кольдевей сказал однажды, правда, в несколько шутливой форме, что древняя стена ему дороже, чем цветущее миндальное дерево. В этой шутке скрыта серьезная истина: не настоящее, не цветущая сейчас жизнь имеет решающее значение для археолога, а неизведанный груз далекого прошлого, ибо это прошлое предопределило цветущее настоящее. Кольдевей фактически был очень одинок. Одна проницательная женщина, которая хорошо его знала, считала, что за всю свою жизнь он не любил ни одного человека. И все-таки не был он ни женоненавистником, ни человеконенавистником. Он любил простых, неиспорченных людей. Поэтому лучше всего он чувствовал себя среди местных жителей, вместе с которыми находил в земле следы прошлого. Когда священник Джонс из колледжа Св. Марии в Иерусалиме, пройдя один пешком 2000 километров, появился у холма Джумджума, вся немецкая экспедиция не без удивления смотрела на этого старого человека, которого охранял, наверное, ангел, нет, скорее всего — целый отряд ангелов. Путешествие пешком, продолжающееся неделями, через самые дикие области между Иерусалимом и Евфратом совсем не простое дело, даже если банды разбойников не попадаются на пути.

Кольдевей отнесся к этому благочестивому человеку с исключительным вниманием и уважением. Ему даже во сне не пришло бы в голову посмеяться над ним, когда Джонс, совершив столь длинный путь пешком, усталый, в смятой старой шляпе, со сломанным зонтиком и жалкими пожитками, завязанными в носовой платок, оказался перед домом немецкой экспедиции.

Работавшие у немцев арабы не хотели даже пустить священника в дом, так как в своем ободранном виде он не вызывал у них никакого доверия. Но Кольдевей понял этого старого кроткого человека, который хотел хоть раз в жизни увидеть холм Джумджума, иначе говоря, Вавилон.

Мене-текел на стене

Итак, в Вавилоне, или, если точнее сказать, среди огромных холмов щебня, в которых были погребены развалины Вавилона, Роберт Кольдевей принимал самых разнообразных гостей со всего света — как образованных и умных, так и таких, у которых прямо-таки на лбу была написана святая наивность.

Среди них были люди, которые в награду за трудности тяжелого путешествия хотели бы, по крайней мере, увидеть стену с письменами, начертанными на ней таинственным перстом во время торжественного пира Валтасара с тысячей его вельмож, ибо, как говорится в Библии: «В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала... мене, мене, текел, упарсин (считано, считано, взвешено, разделено)». В ту же самую ночь, как сказано в Библии, Валтасар был убит.

Однажды пять членов религиозной секты, приверженцы Библии, пришли к Кольдевею, чтобы осмотреть раскрытые им холмы и своими глазами увидеть чудо, о котором говорила Библия. Вечером они сидели на берегу Евфрата и пели псалмы, звучавшие довольно весело. Эти люди исполняли свои религиозные обряды в комнатах, предназначенных для гостей экспедиции.

Кольдевей повел их по развалинам. Он показал своим гостям, внимательно его слушавшим, гору кирпичного шлака и сказал им, что здесь находилась «пещь огненная», куда Навуходоносор велел бросить трех отроков, которым огонь не причинил никакого вреда. Другой более глубокий раскоп он назвал рвом львиным, куда был брошен пророк Даниил.

В конце осмотра Кольдевей повел своих восхищенных и потрясенных гостей к остаткам огромного тронного зала Навуходоносора. Когда гости подняли там один из бесчисленных кирпичей с царским клеймом Навуходоносора, Кольдевей, притворившись удивленным, объяснил им, что эта клинопись (гости, конечно, не могли ее прочитать) как раз и есть те самые письмена, которые когда-то начертал таинственный палец: «Мене, мене!..»

Глубоко почитающие Библию гости не могли прийти в себя от восхищения. Но Кольдевей отказался подарить им этот ничего не стоящий кирпич с царским клеймом, хотя вокруг и валялись сотни подобных кирпичей. Такую исключительно ценную находку он ни в коем случае не мог бы отдать. Гости должны были быть удовлетворены радостью первооткрывателей. Несмотря на все просьбы, Кольдевей стоял на своем. Когда позднее сотрудники экспедиции упрекали ученого за то, что он дурачил этих бедных людей, Кольдевей вполне серьезно ответил: «Неужели я должен был разочаровать их и лишить радости? Это событие они запомнят на всю жизнь!»

Поручение

В 1898 году, когда Берлинский музей доверил Кольдевею раскопки Вавилона, он уже не был новичком в области археологии. Напротив, Кольдевей очень хорошо освоил эту специальность. В течение почти полутора десятка лет он проводил раскопки в ряде мест на территории Малой Азии. Уже в 1882—1883 годах он принимал участие в раскопках малоазиатского Ассоса на южном берегу Троады, проводимых американской экспедицией. Три года спустя Кольдевей по поручению Германского археологического института раскапывал древнейшие поселения на острове Лесбос. Вслед за тем, в 1887 году, он проводил пробные раскопки на вавилонских холмах. В 1889 году Кольдевей один, без всякой помощи расчистил развалины Неандрии в Троаде.

В последующие годы этот не знающий усталости человек вместе с другими немецкими исследователями продолжал археологические работы на юге Италии, потом в Сицилии и, в конце концов, опять в Сирии. В 1895 году Кольдевей прерывает свою исследовательскую деятельность. Этот человек, который почти 14 лет провел в пути как полевой археолог, принял на три года должность преподавателя в строительном училище в Герлитце. Но это была лишь передышка.

В конце 1897 года он совершает поездку в Месопотамию, чтобы подготовиться к выполнению важного задания. Кольдевею исполнилось 43 года, и он был уже опытным археологом, когда, наконец, осуществилась заветная мечта его жизни. Как только берлинские музеи поручили Кольдевею раскопки Вавилона, он поставил следующие условия: раскопки должны продолжаться пять лет; в помощь ему должен быть выделен целый штат опытных немецких археологов и большой отряд местных рабочих. Общая стоимость всех работ определялась суммой в полмиллиона золотых марок. Для прошедшего XIX века это была огромная сумма, ее предоставило вновь созданное Германское восточное общество.