Просьба - Гусейн Аббасзаде

Голос Гани-киши дрожал, и, наверное, у него пересохло в горле. Вздохнув, он умолк. Бахман ждал: ему казалось, что старик переведет дух и еще что-то скажет. А Гани-киши лишь с мольбой смотрел на парня - так нищий смотрит на богача, ожидая подачки. Гани-киши заглядывал Бахману в глаза - хотел узнать, как принята эта его просьба, Бахман молчал. Ожидая совсем другого, он не был готов к восприятию того, что услышал от старика. "Так вот какая просьба ко мне у Гани-киши?!" Бахман представил себе, как в милиции читают и разбирают его прошение простить хулигана, если он такое напишет. А может, ему придется идти туда самому? Вот уж не ждал, не гадал, не думал. Он и в милиции-то был всего раз. Понятия не имел, как пишется заявление, о котором просил Гани-киши. Впервые в жизни Бахман попал в такую ситуацию, когда от одного его слова зависит, может быть, судьба человека, в данном случае - Алигулу. А может, и самого Гани-киши. Кaк быть? Ведь у Тахмазова есть акт. А теперь этот акт он, Бахман, должен зачеркнуть? Старик говорит, что был у Тахмазова... Действительно был, говорил и получил такой ответ? Может быть, Гани-киши сначала хочет заручиться заявлением, что он, Бахман, прощает Алигулу, а уж потом пойти в милицию и сказать: парень простил Алигулу, и ты, капитан Тахмазов, тоже забудь об этом происшествии, не передавай дела в суд?

У Бахмана еще не было портфеля, тетради для лекций и ручку он носил в десятикопеечном полиэтиленовом мешочке. Закинув ногу на ногу, он положил мешочек на колени и, глядя на беззаботно игравших детишек, обдумывал неожиданную просьбу Гани-киши. Что ответить, как ответить? Писать? Не писать? Жаждой мести он не горел... Вот если бы увидеть Тахмазова, посоветоваться...

- Сынок,- сказал Гани-киши,- ты, кажется, не слышал, о чем я говорил, или не понял?

- Я все слышал, Гани-баба, и все понял.

- Тогда почему молчишь?

Бахман молчал. Он и сам не знал, согласен ли дать такую бумагу, о которой, со ссылкой на капитана Тахмазова, просит старик. А Гани-киши думая, что Бахман либо боится, либо не хочет писать и тем самым спасать Алигулу.

И действительно Бахман был в затруднении. Если бы утром Гани-киши сказал, о чем хочет попросить, у него было бы время обдумать просьбу и прийти к определенному мнению. А теперь старик не давал ему думать, наседал, чувствуя, что если сейчас просимой бумаги не получит, то, может быть, не получит ее никогда.

- Бахман, родной мой, считай, что я умер, у меня никого нет и ты должен меня хоронить. Разве откажешься? Помоги мне в этом деле.- Сказав это, Гани-киши сунул руку в нагрудный карман и вытащил две пачки десятирублевок.Возьми эти деньги, сынок, здесь сто пятьдесят рублей, потрать их на свои нужды.

Увидев деньги, Бахман испуганно отшатнулся от старика:

- Что вы, Гани-баба! Мне ваших денег не надо. Спасибо. У меня есть свои.

Деньги так и остались в руке Гани-киши. Смяв их в ладони, он медленно отвел руку вбок. Не хотел, чтобы сидевшие напротив видели, что он предлагал деньги молодому парню. Это каждый мог истолковать по-своему.

- Не обижайся, сынок, и не подумай чего плохого. Я знаю, ты здесь один, студент, стипендии еще нет, дом далеко, а тут город, здесь деньги нужны, молодому человеку особенно. Надо купить то, это... Я даю тебе эти деньги от чистого сердца. Ведь ты из-за меня пострадал, от руки моего подлеца. Доля-ген я сделать тебе что-либо хорошее или нет? Если возьмешь эти деньги, я успокоюсь - хоть чем-то, а отплатил тебе за добро.

- Положите деньги в карман, Гани-киши, они вам понадобятся. Считайте, что вы сделали мне хорошее, и не обижайте меня.

В течение полутора месяцев Бахман наблюдал, как Гани-киши изо дня в день, с раннего утра до позднего вечера, мастерил для продажи всякие поделки. Сколько он на них зарабатывал? Копейки! Старик куда больше нуждался в деньгах, чем Бахман. Сколько времени собирал он эти сто пятьдесят рублей? И совал деньги, чтобы Бахману неудобно было отказать ему в просьбе. "Если ты так переживал за меня, то почему сразу, после скандала, учиненного сынком, не выразил ни сочувствия, ни сожаления? Денег я ни теперь, ни тогда не взял бы, а вот сочувственное слово кто отвергнет?"

В свою очередь Гани-киши раскаивался, что предложением денег задел достоинство парня.

- Опять говорю тебе, сынок: не думай, пожалуйста, ничего дурного. Я предложил эти деньги от души. Как-никак ты был ранен, понес ущерб. Хоть и не признаешься, а ведь ты страдал... Ну, хочешь, возьми эти деньги в долг, когда у тебя будут, отдашь, я не тороплю.

- Гани-баба, я вас прошу, положите деньги себе в карман и больше о них не вспоминайте, иначе я встану и уйду!

- Странный парень, э-э... Ну вот, смотри, положил,- и старик сунул пачку десяток в карман.- А теперь давай говорить о деле.- Гани-киши ласково провел рукой по полиэтиленовому мешочку, лежавшему на коленях Бахмана, как будто гладил ребенка.- Скажи мне, надеяться или нет, напишешь ты заявление участковому? - И Гани-киши взволнованно заглядывал в глаза Бахману и ждал от него только одного ответа- "да".- Вижу, сынок, ты почему-то уклоняешься от моей просьбы. Опасаешься, что такой поступок тебе повредит? Напрасно. Хочешь, принесу Коран, руку на него положу и поклянусь, что вреда от этого тебе не будет. Наоборот, доброе дело тебе зачтется. Алигулу поймет, что дальше так поступать нельзя, станет исправляться,- в конце концов, не зверь же он,- а Тахмазов порвет и выбросит акт... А я всю жизнь буду молиться за тебя аллаху,безостановочно говорил Гани-киши. Бахман остолбенело слушал.- Не думай, ради бога, что пристал к тебе старик как банный лист. Я к тебе обращаюсь, у меня нет другого выхода, в этом деле ты главный человек: как захочешь, так и поступишь, и я надеюсь, что ты меня не разочаруешь, ты же не бессердечный какой-нибудь.- Он убрал руку с колен Бахмана.- Ну, иди домой, пообедай, отдохни. И о моей просьбе не забудь, напиши этот клочок бумаги. И даже к Тахмазову тебе самому идти не придется, я сам отнесу.

Бахман ничего не обещал, не сказал ни "да", ни "нет", оставив старика в тревоге.

...От улицы, на которую вышел Бахман, к общежитию медицинского института вела оживленная магистраль, и машины по ней сновали часто. Бахман, стоя на углу, ждал такси. Ему хотелось уехать скорее, прежде чем его увидит тут с вещами кто-либо из соседей и начнет расспрашивать: куда едешь да почему едешь? У него не было времени и желания говорить с кем бы то ни было.

Бахман надеялся, но не был уверен, что покинул двор никем не замеченным и что только одна Гюляндам да парни, торчавшие на углу, знали о его отъезде, и еще Гани-киши. Потому что, уходя, он заметил, что занавеска на веранде Гани-киши колыхнулась и приподнялась; ему показалось даже, что он уловил вороватый взгляд старика. Значит, старик знал, что он покидает этот двор, и покидает навсегда, однако не вышел попрощаться. Ведь именно из-за него, из-за Гани-киши, он покидает этот двор, расстается с людьми, которых уважал и к которым привык.

Впрочем, теперь он старику не нужен. Гани-киши своего добился - после долгих колебаний Бахман написал заявление, о котором просил старик, и отнес ему домой. Вручил и тут же раскаялся в своем поступке, но дело было сделано, и Гани-киши, словно предчувствуя, что Бахман станет сожалеть и раскаиваться, побежал с его заявлением к участковому уполномоченному. Капитан Тахмазов долго читал заявление, словно не верил, Бахманом ли оно составлено, потом вздохнул, сказал: "Ну что ж, это веское основание для прекращения дела. Теперь твой сын, Гани-киши, избавлен от тюрьмы. Как я обещал, так и будет,- отпустим твоего крокодила, но легче ли будет от этого тебе и людям, пока неизвестно". Все это старик с радостью рассказал Бахману на cледующий день. И, увидев Бахмана расстроенным, стал многословно благодарить его: "Спасибо тебе, спасибо капитану Тахмазову, большое спасибо, сынок, благодаря вам Алигулу избежал наказания, он ото оценит, он это поймет, спасибо скажет, Бахман, спасибо, дорогой, и от меня, ведь я тоже избавлен от позора".

"А я вот не избавлен,- подумал Бахман.- Люди коситься на меня станут, дураком назовут и предателем". Весь вечер и весь следующий день Бахман не осмеливался взглянуть в лицо Гюляндам-нене. "Ты избавил от наказания Алигулу,говорил он себе,- точь-в-точь так, как в свое время избавили от наказания убийцу Пота Яхыо... То есть сделал, ни с кем не советуясь, нехорошее, подлое дело!"

И вся история Яхьи всплыла в его памяти. Яхья был их соседом. Работал начальником цеха на сыродельном заводе. И кто его знает, может, с делом своим справлялся, но его не любили за скаредность. К тому же ростом он не вышел, и люди насмешливо говорили, что, когда Яхья идет, пятками колотит себя по одному месту... Рост от человека не зависит - получай то, что дано природой, и за уродство люди Яхью не осуждали - какой есть, такой есть, живи... Но они возненавидели этого карлика, который в одно мгновение порешил огромного, сильного мужчину, почтальона Мулаима-киши.

Бахман учился тогда в седьмом классе и, вернувшись из школы, играл с ребятами в футбол на пустыре за домами. В их квартале недавно сломали стоявшие бок о бок ветхие лачуги медников, красильщиков, башмачников; улицу расширили, пробили дорогу, устроили тротуары; людям и машинам стало легче, и для детей стало раздолье - несколько дней они играли в футбол, как будто хотели наверстать потерянное в прошлые годы.