Судьба драконов в послевоенной галактике - Никита Елисеев

Я двинулся следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие у него из спины, покачивались при ходьбе и напоминали крылья, с которых ощипали перья и выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.

Старичок знай бубнил себе под нос:

- Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент, а где авария; как Рая, матушка ваша, не запачкалась, просто ума не приложу, впрочем, у Раи такая особенность - не пачкаться. В какой бы грязи не копалась - не пачкается, и все тут...

Некое шуршание, тихое, но слитное и согласное, заставило меня оглянуться; пауки ладненько , скоренько ползли за мной и старичком.

Я видел, как паучьи лапы, медленно покачиваясь, всасывались, втягивались обратно в спину старичка. Мне было не оторвать глаз от этого отвратительного зрелища.

Старичок засмеялся:

- Ну, юноша, и взгляд у вас... Вы меня глазами прямо как кулаками в спину толкаете.

- Извините, - покраснел я, - я не нарочно.

Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком: их острые вершинки торчали ровно по кругу из спины старичка, и их вполне можно было бы не заметить, если бы не видеть минуту-другую тому назад гигантские, мохнатые, распустившиеся безобразным цветком на спине Пу-сун-лина.

- Да-с, - продолжал Пу-сун-лин, - вот потому и нельзя вашему покорному слуге наверх, чистым воздухом подышать. Представляете, зайду я в кондитерскую, остановлюсь над витриной, спрошу у милой девушки чашечку кофе и воон то пирожное - тут у меня из спины лапки и выстрелят... Этакий старичок-паучок. Девоньку может и кондратий хватить, по-старинному выражаясь.

И старичок невесело посмеялся.

- Ничего, - довольно резко сказал я, - ничего. Девоньки у нас крепкие, приученные к неожиданностям. Скорее всего не испугаются, а просто скажут: "Это вы нарочно?" - или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где вы эту штучку достали?"

Старичок мельком поглядел на меня.

- Вы - остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?

Мне не хотелось говорить старичку, что вот, мол, желаю уничтожить дракона, поэтому я перевел разговор.

- А что, в "отпетые" остроумные не идут?

Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:

- Да приду я, приду, куда я от вас денусь... Провожу Раиного сына и приду...

Я тоже поглядел на пауков.

Они были разные; больше всего было черных мохнатых пауков. "Бойцовских", - сразу прозвал я их; но были и другие, с огромным, раздутым гладким мешком на толстых согнутых лапах и с таким же мешком, но только меченым черным крестом, и пауки на длинных, тонких, проволочных лапах, с крохотным камушком-тельцем, брошенным ровно посредине этих лап, и разноцветные пауки, будто сбрызнутые из пульверизатора краской, были и одноцветные: песочно-желтые, лазоревые, багровые. И все они, размером с большую собаку, как верные псы, стояли и ждали старичка. А старичок заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:

- Остроумные? Ну что вы, юноша? Остроумие и "отпетость" - две вещи не-со-вместн-ные! В "отпетые" идут или дуроломы, спасители планеты, или преступники. - Юноша, - тон старичка был очень серьезен, - не нужно вам в "отпетые". На рапорте скажите, что это сержант послал вас в пещеру паучков. Кабы вы покрошили монстриков, был бы скандал, а так - никакого скандала... Бросьтесь в ноги, умолите - вас отпустят; поверьте моему опыту: нечего вам среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?

Я помотал головой:

- Спасибо, не хочу. ..

Глава шестая. У русалок

В круглое окно батискафа я видел все.

Человек, обвитый русалкой, хрипел, выгибался, отцеплял от себя русалочьи руки.

- Все, - хмыкнул Петро, - не жилец.

Я повернулся к русалколовам.

Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.

- Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?

Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:

- Слушай, если ты такой гуманист, надевай скафандр, бери гарпун и в бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.

- Да уж, - Костя перестал плеваться и засмеялся, - напустил кровя, как он ей в бок засадил... А!

Я опустил голову. После этого случая пришлось чистить ак-ваторию. Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.

Я отошел от задраенного люка.

- Когда шугать будем? - спросил я.

- Когда надо будет, тогда и будем, - ответил Константин и харкнул в потолок.

Ванятка посмотрел наверх и сказал:

- Костя, может ты себе еще какое дело найдешь? Весь пото-лок заплевал.

- Ничего подобного, - возмутился Костя, - я бью тютелька в тютельку. Как волнами по русалкам, так и слюной по потолку. Вот мой квадрат, - Костя обвел пальцем над головой, - и я за его границы не выхожу. Бью в десятку. Во, гляди, - и он плюнул сно-ва.

Ванятка только рукой махнул и уткнулся в книгу.

- Паадумаешь, - обиделся Константин, - какие важные, - я, можно сказать, единственный из вас, кто балду не гоняет, а глазомер тренирует...

Петро, ожидая, когда Сидор сделает ход, повернулся к ок-ну.

- Ух ты, - восхитился он, - гляди, засасывает, засасыва-ет... Поехало. Уух...

Я тоже посмотрел. Русалочье тело распахнулось, будто пальто, и всосало, втянуло в себя застывшего, задохнувшегося человека.

- Переваривает? - поинтересовался Костя в перерыве между плевками.

- Во как крутит, - охнул Петро, - вот это танец живота, я понимаю...

- Я сделал ход, - жалобно сказал Сидор и посмотрел на Пет-ро.

- А, - Петро махнул рукой, - ты такой ход сделал, - вроде того мужичка, которого переваривают.

Русалку корежило. Она будто пережевывала человека всем телом. Так змея, натянувшая себя на птичье яйцо, давит его внутри себя, а после выплевывает скорлупу.

- Посмотришь на это дело, - философски заметил Сидор, - и никакой русалки не захочешь.

Петро повернулся к шахматной доске.

- Ну да, не захочешь, - хмыкнул он, - я тебе сколько раз мат ставил? А ты все равно хочешь. Вилка. Пока - вилка.

- Действительно, - Ванятка поправил очки, - листнул книгу, - сколько фильмов всяких показывали людям, такие там телодвиже-ния, в такую размазню вертящуюся русалки там, покуда жрут, превращаются, что эта, - Ванятка ткнул пальцем в иллюминатор, - просто-таки балет на льду, а не антропофагия без ножа и вилки, - все равно лезут. Хоть кол на голове теши.

Я глядел в иллюминатор. Раздувшаяся, толстенная, ставшая похожей на бревно с неумело нарисованным на нем женским телом, русалка скользнула вниз.

- Поикать пошла, - пояснил Константин и плюнул в самый центр своего квадрата.

- Они специально к иллюминатору подплывают, когда жрут? - спросил я.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});