Невольник мести - Михаил Нестеров

– Володя сказал, что вы были в длительной командировке. Как долго, если это не военная тайна?

Сергей будто бы сосредоточенно стал загибать пальцы, шевеля губами. Когда пальцы на руках кончились, он сообщил, что два года. Она рассмеялась.

Ему интересна была реакция женщины, еще вчера он отметил, пожалуй, чрезмерное внимание к себе с ее стороны. Невольно сложилось впечатление, что полковник и Людмила брат и сестра. Хотя братец оказался ревнивым. Сергей понимал контрразведчика, не случайно утром спросил: «Нервничаешь?»

Они сидели друг против друга. Людмила спросила о семье Сергея. Гость еле заметно усмехнулся.

– У человека родственников может быть целая куча, – сказал он, – и главное не в том, встречаются они или нет. Главное – помнить о них. Или забыть. Что касается меня... На сегодняшний день меня волнует лишь один человек.

– И кто же это? – полюбопытствовала хозяйка.

– Моя бывшая одноклассница. Я встретил ее в 1998 году – мы не виделись со школьной скамьи.

– Ну и? – женщина вопрошала глазами.

Марк продолжил эксперимент, солгав:

– Я затащил ее в постель. Ничего, что я так вот, откровенно?

– Нет, все нормально. Продолжайте. Сергей не просто так завел разговор о своей однокласснице. Последние полгода он часто ловил себя на мысли, что часто думает о ней, невысокой, хрупкой и доверчивой девочке. Поначалу эти воспоминания вызывали у него приятное, хоть и немного грустное чувство ностальгии. Девочка стала проводником в безвозвратно ушедшие времена. Она словно водила его по тихим московским улицам, спокойным до невозмутимости, шла вдоль парт и касалась их нежной, аккуратной ладошкой, бросала на Сергея смущенные взгляды, в которых проскальзывало извинение, – за то, что она осталась в том времени, а он лишь виртуальный гость здесь, с жадностью впитывающий в себя атмосферу пустующего класса – с коричневатой доской и неизменно сухой тряпкой.

* * *

– Помнишь: «Кто дежурный? Намочите тряпку»?

Оказалось, что он думал вслух.

Людмила кивнула. Впервые она встречала человека, который говорил с грустным вдохновением. Именно такое определение пришло ей на ум, и отделаться от него она уже не могла и как зачарованная слушала Марковцева. А он рассказывал про нескончаемые школьные коридоры, про звенящее эхо вестибюля, про тяжеленные, с трудом открывающиеся двери, ведущие на школьный «пятачок».

Женщина не могла отделаться от чувства, что Сергей говорите ней, что она его первая любовь. Он вел рассказ раскованно, не стесняясь в выражениях. Вернее, он называл вещи своими именами. Говорил просто и незамысловато. И что-то похожее на ревность отпустило ее, когда она поняла, что никакой близости с одноклассницей у него не было.

* * *

Юльку он так ни разу в жизни и не поцеловал. Никаких особых препятствий не было. Он боялся, и все. А ведь у него был шанс – и какой! Юлька своей мудростью опередила его на добрую четверть века, с двумя подругами придя к нему домой. Оказывается, она сохла по нему, но до Сергея этот факт дошел, как до жирафа. Слово за слово, девчонки стали намекать, что КОЕ-КТО из класса... ну... неравнодушен к нему. И кто же? – задался он вопросом. Не кто-то же из этой троицы! «Что, по фамилии назвать?» – съязвила Танька Белозерова. «Ну хотя бы первую букву», – здорово выкрутился он. А Юлька, потупив глаза, сказала: "Я". «Яшина, что ли?» – Сергей рассмеялся: нашли за кого просить. Верку Яшину, конечно, жалко – высоченная, нескладная девчонка. «Ладно, пошли мы», – вздохнули девчонки. А он поздно сообразил, что открытый текст Юли принял за кодированный.

– Вот так и кончилась наша любовь – вместе с последней, произнесенной девочкой буквой, – вздохнул Сергей.

* * *

Видела бы его девочка, когда Марковцев набрал форму породистого скакуна: сила, ловкость, грация. А лучше уж взглянула на него десятью годами позже, когда он бил морду своему шефу прямо в кабинете начальника, когда разум затмила ненависть, а честь перла наружу.

Одно время Сергей был приставлен к замначальника 10-го управления Генерального штаба и исполнял при нем функции телохранителя. Генерал-лейтенант Иванян страдал по женскому полу, и Марковцев лично поставлял ему шлюх в кабинет, на дачу, на время выходил из машины... Он имел отличного напарника, приличное жилье, красивую жену. Очень красивую. Но преданности оказалось больше в напарнике, шепнувшем ему, что... Когда Сергей вломился в кабинет генерала, в полуобнаженной женщине, раскинувшей ноги на широком диване, не сразу узнал свою жену. Черные чулки на поясе и контраст белого тела, наполовину опущенный кружевной бюстгальтер – все это было знакомо, но только по отношению к многочисленным шлюхам шефа, у жены подобной упряжи он никогда не видел.

У Сергея с женой было что-то наподобие любовных игр, но свое, какое-то родное, чего с избытком хватало обоим. Ни свечек, ни роз с призывно распускающимися бутонами. Ему хватало ее влажных волос, короткого халатика, который открывал ее красивые бедра, изящной походки ее босых ног по ковру, просто взгляда из-под ее длинных ресниц.

Ей же захотелось чего-то новенького, острых ощущений. И в тот день она получила их много.

Марковцева хорошо натаскали в тренировочных лагерях. Он с легкостью танцора скользнул к шефу, стоящему на коленях перед его женой. Левой рубанул генерала в шею и, ухватив за подбородок, резко приподнял грузное тело. Развернув его к себе лицом, Сергей чуть оттолкнул босса и той же левой провел мощный боковой в голову.

– Одевайся! – Он ногой пихнул к жене валявшиеся на паркетном полу трусики. Огляделся в поисках платья. Но наткнулся лишь на ее длинный серый широкий плащ. – Мило, – процедил он сквозь зубы. И едва сдерживался, сжимая и разжимая кулаки.

Иванян, в прошлом неплохой боксер, хорошо держал удар; позади Марковцева раздался его голос:

– Сергей, погоди, так нельзя. Мы оба потеряли голову. Я потерял. А член думать не умеет.

– С меня литр, – бросил Марковцев напарнику, выведя жену из кабинета и прикрыв за собой дверь. – За каждый раз, который вспомнишь, еще литр. Ну! – поторопил он товарища.

– Только литр, Сергей. Это в первый раз.

– Меня бережешь или свои зубы?

Марковцев так и не поверил, что та связь была единственной, ей предшествовали десятки случек, о чем говорил плащ с сюрпризом, под которым обнаружилась поношенная сбруя. Невозможно было представить, что жена пришла к генералу в таком виде впервые. А что и как было до этого? В машине, на роскошной даче Иваняна; и первый раз наспех и с таким же поспешным бегством жены, искусственно сгорающей со стыда, с мокрыми от поцелуев губами и влажными бедрами. Потом стыдливо опущенные глаза, уже не противящиеся губы, податливая грудь, безвольные бедра – теперь можно, потому что уже был первый раз. А третий – чуть нетерпеливый, и он же, несмотря ни на что, новый, неистовый.

«Сука! Какая же ты сука, генерал! – бесновался Марковцев. – Ты не ее, ты меня сношал».

Что он вытворял с ней! Фантазия проделывала над Сергеем немыслимые вещи. Ревность и сейчас хлестала так, будто не было этих лет.

Тогда он ушел, так и не объяснившись с женой, не выяснив, как и с чего у нее это началось. Был порыв вернуться и снова жить вместе, но он быстро потонул в ненависти вперемешку с презрением, с живописным видом собственной башки, украшенной армянскими рогами. Вот главная подлость: АРМЯНСКИМИ. В полусумасшедших мыслях он добрался до хилых рожек, русских, родных, но злоба только усилилась. Вот это поимел его армянин! Вот это протянул его «через года и века»! – и до сих пор слышится где-то позади издевательский, спортивно-армянский голос: «Эй, сохатый! Лыжню!»

* * *

– Вот так часто я заглядывал в прошлое – далекое и не совсем, – закончил Марковцев. – А теперь, Люда, скажи, что это было не смешно.

Пораженная, женщина долго молчала.

– Смешно?.. Я не знаю... – Она снова взяла паузу и возобновила разговор, переходя на «ты». – Ты это придумал?

– А тебе самой как больше хочется?

Опять пауза. Затем ее возбужденный шепот:

– Сейчас мне хочется, чтобы все это оказалось правдой.

«Извини, Вовка», – Марк не в состоянии был противиться, когда Людмила обвила его шею руками и первой нашла его губы.

Это был первый его за два года поцелуй.

Свободной рукой Сергей смел со стола остатки завтрака и усадил хозяйку на краешек. Не по размеру свободные брюки шефа буквально упали с него.

Он без особого труда угадывал, что нужно этой женщине. Вряд ли толстяк Эйдинов хоть раз рвал на ней блузку, поднимал ее юбку так, чтобы трещали швы. А юбка была с сюрпризом – трусиков под ней не оказалось.

– Какая же ты сука! – шепнул он ей.

17

Эйдинов вернулся домой в восьмом часу вечера. Повесив на вешалку дорогой кожаный плащ и сняв ботинки, полковник бросил взгляд в зеркало: щеки красные и... толстые. Похож на Калягина: «И жрать хочется, и худеть хочется».