Тридцать девять и девять (СИ) - Джим Вестван

Данил в течение нескольких секунд видел только разбросанные по спине черные волосы.

Эля встала и пошла к морю. Спустившись к самой воде, она стояла на отполированном водой валуне и смотрела на стайку маленьких шустрых рыбок. Хоть бы он посидел подольше там, наверху! Ей нужно время, чтобы втянуть назад свои привычные слезы. Она прекрасно умеет это делать, и через несколько минут они исчезнут без следа. Только бы он не начал снова спрашивать об этом!..

Что может Эля ему рассказать? Что ее мама, похоже, уже давно забыла, что когда-то родила дочь? Что ее мама, судя по всему, сама не знает, кто у Эли отец? И не знает, наверное, кто отец ее старшего сына, которого она назвала когда-то Золтаном и которого отвезла своим дальним родственникам в Краснодар, когда ему было десять лет? Она сказала ему, что он едет в гости, но забыла за ним вернуться.

Маленький Золтан несколько раз сам садился на поезд. Он знал, куда ему ехать, но мама всегда отвозила его обратно, и в последний раз — уже вместе с младшей сестрой. Он видел, как злятся на них эти самые родственники, но маму это мало беспокоило. Мама оставила их — чужих детей — в хорошей и вроде бы интеллигентной семье. Золтан понял, что они там — гости навечно. Но он не смирился. Он просто замкнулся. Он не обращал внимания на постоянные окрики и придирки старших, он никогда им не отвечал, общаясь только с их детьми — с двумя сестрами-близнецами и, конечно, с Элей, оставшись для нее единственным родным человеком.

Конечно, она не помнила всего, это Золтан ей рассказывал. Зато она прекрасно помнила, как смотрели на нее эти родственники. Как вздыхали они каждый раз, когда ставили перед ней тарелку или протягивали старую вещь, из которой выросли их девочки. Как эти светленькие белокурые девочки криво усмехались, глядя на цвет ее смуглой кожи, и говорили: «Эй, Маугли, человеческий детеныш, принеси-ка попить!» Как приходили их знакомые и, сочувственно качая головой, выражали свое соболезнование по поводу чужих детей в семье, поражаясь великой доброте и милосердию несчастных супругов по отношению к этим дикарям.

И хотя эти родственники старались Элю не трогать и изображали, что она им небезразлична, она их люто ненавидела. Их, их детей и всех сочувствующих знакомых. Она любила только Золтана, но любила его так, что ей не нужен был никто больше: ни отец, ни мать, никто! Только он, ее старший братец, который помогал ей сдерживать свою ненависть, который рассказывал ей сказки и учил ее читать. Его многочисленные друзья были и ее друзьями, она любила все, что любил Золтан, и думала так, как думал он. Она готова была прыгнуть с крыши их шестиэтажного дома, если бы только Золтану это понадобилось. Она тоже была нужна ему. Она была тем единственным существом, которое мог любить Золтан, перед которым он мог заплакать, выливая со слезами хоть часть обиды, которая всегда так сильно жгла его сердце.

Но конец их страданиям пришел неожиданно рано. В девятнадцать лет Золтан женился. Это была новость для хозяев, но не для Эли. Она давно уже знала об отношениях Золтана с его будущей женой. Золтан часто бывал у нее и брал Элю с собой. Иногда он оставался ночевать в ее доме, и Эля тоже спала в маленькой комнате возле летней кухни.

Красавица Ингрида — высокая голубоглазая блондинка — сходила по нему с ума. Она и слышать не хотела о других многочисленных, всем обеспеченных и модно одетых ухажерах. Она была на год старше Золтана и хотела только его — грубого, замкнутого, сильного Золтана, который с семнадцати лет, поступив на заочный факультет политеха, вкалывал в металлургическом цеху.

Когда он сказал сестре, что скоро женится, Элю охватила страшная паника. В свои восемь лет она прекрасно понимала, что Золтан вовсе не обязан брать ее с собой в дом Ингриды, родители которой уехали на Север и в ближайшее время возвращаться не собирались.

Но Золтан забрал Элю. Конечно, Ингрида не слишком этому радовалась, однако с Золтаном спорить было бесполезно — он не уступал никогда и ни в чем, тем более, если дело касалось его сестры. У Ингриды хороший характер, и Эля понимала, какие чувства та к ней испытывала. Если от домашнего животного нет возможности избавиться, нужно сделать так, чтобы сосуществование с ним доставляло минимум неудобств. Ингрида взялась за нее, а Эля лезла вон из кожи, чтобы остаться с ними. Эля убирала во всем доме и готовила еду, читая здоровенную книгу рецептов. Она старалась сделать все раньше, чем за это возьмется Ингрида, и со временем Ингрида к этому привыкла — не могла не привыкнуть!

Эля нравилась Ингриде: непосредственная, забавная черненькая мартышка, преданно смотрящая на своего хозяина, строгого Золтана. Ингрида покупала ей модные вещи, иногда дарила свои и заставляла за собой следить, а могла сделать и более ценный подарок: например, это тоненькое золотое колечко с красным камешком. Эля думала, что наконец-то ее жизнь наладилась. Это были лучшие ее годы, тогда она была по-настоящему счастлива, пока все внезапно и страшно не закончилось: не стало Золтана…

Конечно, она не расскажет об этом Данилу. Она вообще никому не расскажет. Просто не сможет рассказать.

Она должна думать только о будущем. Ей надо поступить в институт и уехать. Ингрида поможет ей — ведь Ингриде и самой не терпится избавиться от Эли, этого драгоценного наследства, доставшегося от Золтана. Эля снова чувствует себя лишней, никому не нужной, ведь Ингрида снова вышла замуж. За бывшего приятеля Золтана, который работает в руководстве их города, и именно он со своими связями должен помочь Эле с поступлением в Москве. Сейчас Ингрида с мужем уехала отдыхать куда-то в горы, оставив Элю у этой тетки, дальней родственницы новоявленного супруга, которой нет дела вообще ни до чего в этом мире, кроме заветной ежедневной бутылки. И сидеть здесь Эле, наверное, до конца летних каникул…

Она услышала, что Данил спускается вниз. Что ж, она уже не плачет. Она уже совсем спокойна и может продолжить эту болтовню, хоть как-то убивающую время.

— Хочешь, сходим вечером в кино? — неожиданно спросил он.

— А на какой фильм? — улыбаясь, повернулась к нему Эля.

— Ну… господи ты боже мой! — развел руками Давыдов. — Ну не вижу я отсюда афиш! Извини! Мы пойдем в город и посмотрим.

— Хорошо, хорошо! Только не надо так нервничать! В шесть часов приходи. До