Вексельное право - Георгий Лосьев

– Молчать! Слышите: прекратить истерику!

Такие окрики на нервных людей в патетические мгновенья действуют двояко: или слезы переходят в ярость (но это редко), или истерика прекращается…

Было очевидно, что она не в состоянии писать, и еще в комнату заглянули хозяева: это совсем не входило в мои расчеты!

– Извольте завтра в полдень явиться в город – Угрозыск, комната восемь, и принести все документы и письма, все, что у вас есть по делу Андреева. Слышите – я верю вам и поэтому делать обыск в городской квартире не буду. Не стану позорить вас перед соседями… Вот вам расписка на бумажник отца. Вот повестки – вам и отцу.

Она ответила тихо:

– Спасибо… Все будет, как вы скажете.

Я вывел велосипед со двора…

В городе вспомнил, что в бумажнике, лежавшем теперь в моем портфеле, есть любопытный для советского служащего документ:

«Предъявитель сего Кружилин Е. А. является членом «Общества Взаимного кредита» и юрисконсультом такового, что подписом и приложением печати Кредитного товарищества удостоверяется».

Да, еще и эта новость! Что ж, заедем…

Повернул руль.

Сейчас в этом доме на углу проспекта и улицы, носящей имя великого писателя, – «Гастроном».

Тогда сидели и щелками костяшками счетов и вертели ручки арифмометров благообразные старички, некоторые в мундирных сюртуках, оставшихся от империи…

Над фасадом дома была вывеска: «Общество Взаимного кредита».

Полукооперативный, получастный банк.

Главбух встретил меня как родного: дал как-то старичку заработать на одной сложной экспертизе бухгалтерской.

– А-а! Сколько лет, сколько зим!.. Садитесь, садитесь, пожалуйста… Курьер – чаю!.. Что прикажете: ромца или коньячку?

В частных предприятиях – свои порядки…

– Кружилин? Да, Евгений Александрович, «Евгеша» – его так многие зовут – служил у нас, но потом расстались: очень уж любил бронзовые векселя и дважды пытался учесть, да я не проглядел…

– Выгнали?..

– Да, как вам сказать?.. У нас ведь нет в обращении такой грубой терминологии, как в вашем государственном банке… Всегда надо помнить, что человек – сегодня не подходит, а завтра может оказаться пользительным. Просто – расстались по-хорошему…

– Что такое «бронзовый вексель»?

– А-а… Это такая штука, вот, глядите сюда, – старичок достал из ящика стола заполненный вексель, – взгляните на этот, с позволения сказать, документик: «Лихачев Михаил Никитич повинен уплатить по сему векселю Смирнову Павлу Николаевичу или его приказу триста рублей в сроки по указанию заимодавца»… Видите? А знаете, кто такой этот Лихачев? То-то и есть: мелкий служащий в кооперации, получает тридцать целковых в месяц, обременен семьей и никакой собственности, кроме пары потертых штанов. Под такое «обеспечение» мы вексель принять к учету или акцептовать не можем, конечно!..

– Что же, Кружилин – ростовщичал?

– А уж это бог его знает! – благодушно рассмеялся главный бухгалтер кредитного. – Икс выдавал Игреку, тот акцептовал векселек у Зэта, а очутился документ у Евгения Александровича! Вот и делайте какие хотите выводы. Но смею повторить: все векселя у него были – «бронзовые»… Чем еще могу служить?..

– Спасибо. Всего хорошего.

– Взаимно… Что же, арестуете Евгения Александровича?

– Помилуйте, за что?

– Да, знаете, двадцатый годок на нас такого страха нагнал, что до сих пор невесть что мерещится… – Тут старый главбух подмигнул мне. – Заходите, если вам лично понадобится ссуда, под векселек – милости просим. В разумных пределах, разумеется, ну, скажем, рублей двести…

– Так ведь и мой вексель будет – бронзовый?

– Не скажите… У вас служебное положение… особенное.

– Значит – под служебное положение?

– А как же? Те же денежки. Заметьте: о-со-б-е-н-н-о-е служебное положение – всегда и ныне, и присно, и во веки веков, если не дурак – доходное дело… Заходите; коли что – спротежируем.

– А после – опротестуете вексель?

– Ну, что вы!.. Умные люди всегда найдут выход из самого безвыходного положения!..

– Еще раз: всего хорошего!..

– Взаимно…

Кружилин с Софьей явились аккуратно в назначенное время. Он, как всегда, по-молодому, высокий, стройный, подтянутый, радушный, но без тени фамильярности.

На левом рукаве – повязка: черный траурный креп.

И Софья – в глубоком трауре, даже с вуалью, которые нэп возродил к жизни.

– Здравствуйте… мы ведь немного знакомы. Помните?

– Помню, помню. Садитесь, Евгений Александрович. А вас, Софья Евгеньевна, прошу подождать на диванчике в коридоре… Письма принесли?

– Да… – сказала и держит пачку писем, прижимая к груди, как сокровище. – Вы ведь отдадите мне их обратно?

– Вполне возможно…

Кружилин вмешался:

– Не нервничай, Сонечка, возьми себя в руки. Ничего уже не поправишь. – И мне: – Мы сейчас прямо с кладбища…

– Нашли?..

– Да, сторож указал… Как все это ужасно!.. Я так любил покойного… А Софья – если бы сейчас были монастыри – как в омут головой кинулась бы… Иди, иди, Сонечка, походи часок.

Он брал на себя «руководство» служебной встречей.

– Итак, приступим, товарищ Кружилин. – Я раскрыл дело, когда Софья вышла. – Для начала следующий вопрос: может быть, вам известно – откуда у Андреева было вот это ружье? – я кивнул на смежный столик, где лежала «кочерга, осыпанная бриллиантами».

– «Голланд»-то?.. Он что же – из него?.. Как ужасно!..

– Да, из него.

– «Голланд» – мой подарок Володе в день помолвки…

– Так, отлично. Значит, ружье номер 453 – ваше? Откуда оно у вас?

– Мне продал инженер Туренко. Знаете его? Вот-вот, он самый.

– Когда?

– В колчаковщину… Точнее – в тысяча девятьсот девятнадцатом. А он что, отнекивается? Вы же были у него?

– Был. Туренко утверждает, что продал вам это ружье в прошлом году. За полсотни рублей. Врет?

– Безусловно!

– А какая ему цель врать?

– Просто: о самоубийстве Андреева уже ходит по городу много слухов. Кому охота служить мишенью для сплетников?

– А-а!.. Что ж – возможно, возможно. И еще сведущие лица утверждают, что «Голланд» – не «Голланд», а тулка, и что это не гладкостволка от рождения, а сверленый штуцер. Ну, как?..

– «Сведущие лица»! Пьяница, выживший из ума, Русанец, и лесник Потапов!.. Нашли авторитетов!..

– А все же?

– Говорю вам: чушь, ересь!.. У «Голланда» великолепный бой! Бесподобный бой, только ружье старинное, под черный порох, и требует применения концентраторов: ведь мастер Голланд сделал эту двустволку задолго до бездымного пороха.

Я опять сказал:

– Возможно, возможно, – и всматривался в его глаза, показавшиеся мне теперь рысьими.

А Кружилин наглел с каждой минутой.

– Не «возможно, возможно», милейший мой, а так точно!.. Если бы я не был стар и Володя Андреев не был моим зятем, я бы не расстался с этим сокровищем! Я бы в гроб с собой его унес, пусть черви источили бы его, как скоро источат меня самого!..

Мы помолчали.

Я соображал: значит, уже побывал и у Туренки, да там не сговорились, и у Русанца побывал. И Потапов оказался честным малым.

Итак – один на трех! Мужественный старец!..

Он становился наглее, я – злее: для меня уже было совсем ясно, что охотовед Кружилин, милый и добрый Евгений Александрович – прохвост!.. Я сказал ласково-ласково:

– Мы решили отправить этот… эту тулку на экспертизу, на Тульский оружейный завод.

Кружилин рассмеялся:

– А что вам даст такая экспертиза? Ну, предположим, что я ошибся при покупке ружья, еще во времена колчаковщины. Спешка, знаете ли: снабжение партизан – дел, пахнувшее тогда виселицей… Учтите: снабжение партизан. Что меняет экспертиза?

– Вот что, дорогой Евгений Александрович… Помните кремневый пистолет, принадлежавший «порутчику Лермонтову» без твердого знака?.. «Кинжал Шамиля», припоминаете? И еще: нож, «изготовленный Артари Коломбо»? И вот эта старинная пороховница с автоматической меркой – я изъял ее из комиссионного магазина. Сдана – Кружилиным. На медяшке вырезано: «1823 год. Некрасов»… Этакая многозначительная игривость мысли у покупателя: «Неужели сам поэт? А может – его отец? Беру. Заверните»… У меня порядочно накопилось… И все – по новой орфографии. Без твердого знака.

Он рассмеялся. Своей прежней, добродушно-милой улыбкой… Мне сразу так и вспомнилось: «Спасибо, спасибо, роднуля, за приглашение: но – не могу, решительно- не могу… Хлеб насущный добывать надо».

Но глаза – бирюзовые глазки Софьи Кружилиной- еще больше позеленели: совсем стали кошачьими.

– Ну-те-с? Что еще скажете, милейший инспектор?

Я открыл Уголовный кодекс на статье о мошенничестве.