Таинственный след - Кемель Токаев

Кое-где в окнах слабо замерцал свет. Можно бы и входить, но я задерживаюсь. На углу улицы давно уже стоят двое и о чем-то беседуют между собой. Не следят ли они за мной? В городе немало негодяев, прислуживающих оккупантам. Кажется, один из них изредка поглядывает на меня. На нем легкое пальто с приподнятым воротником, шляпа низко надвинута на глаза, и я не могу рассмотреть его лицо. Видно, он следит за мной. Это плохо. Но делать нечего, надо принимать какое-то решение. Я вхожу в дом. Если кто спросит, скажу, что живу здесь. Входя в дом, я заметил, как заметался человек на перекрестке. Быстро поднимаюсь на второй этаж. Навстречу мне идет старуха со свечкой в руке.

— Кого ищешь, сынок? — ласково спрашивает она.

— Врач мне нужен, где он? Зуб разболелся, никакого покоя нет, — ответил я и прислонил руку к щеке, изображая больного.

— Ох, милый, — вздохнула старуха, — давно уж немцы арестовали несчастного. Перед арестом он к нам заходил. Такой вежливый и добрый человек. «Много лет, говорит, были мы соседями. Простите, если в чем виноват перед вами». А в чем он виноват? Я, старая, больше ему мешала. Так ему и сказала тогда. На следующий день пришли немцы и увели его.

Я почти не слушал старушку, думая, где бы мне укрыться от преследования. Хлопнула входная дверь, я сделал знак старухе «молчать». Она очень перепугалась и попятилась назад, к своей двери. Мы быстро зашли в ее комнату.

— Этот проклятый пес, — сказал я шепотом, — ни на шаг не отстает от меня. Вы не бойтесь, я сейчас уйду.

Старуха поняла, что мне грозит опасность. Она тут же вышла со свечкой в коридор, я услышал ее громкий, ворчливый голос.

— Мария, где ты? Куда ты запропастилась, несчастная? Дома нет ни палки дров, а ты шляешься где-то.

— Не ори, нет тут никакой Марии, — раздался в ответ хриплый мужской голос. — Никто здесь не проходил? Я сейчас только разминулся с товарищем. А он города не знает, еще заблудится.

— Я девчонку свою ищу, — сказала старуха, — никого посторонних не видела. Если увижу, скажу.

Человек заторопился вниз по лестнице. Я слышал его частые, дробные шаги. Опасность миновала. Я попрощался со своей спасительницей и пошел по коридору во внутренний двор.

— Разве это жизнь? — проворчала мне вслед старуха. — Друг друга караулят, каждый всего боится.

В тот вечер я долго мотался по городу, путал свои следы. Наступила ночь, а я все еще не решил, куда мне податься. Наконец вспомнил адрес одного своего знакомого и пошел к нему проситься на ночлег. Мой знакомый хоть и жил в городе, но совсем не походил на городского человека. Он всего дичился, ходил небрежно одетым. Имя у него тоже было странное — Тик. Должно быть, даже не имя, а прозвище. Встретил меня Тик холодно и настороженно. После того как мы перекинулись парой ничего не значащих слов, он спросил:

— На старом месте работаешь?

— Да, на старом, — ответил я, как бы не замечая его подозрительности. — Приехал в Киев за медикаментами, да поздновато, никого из начальства не застал на месте.

— М-м, за медикаментами, — промычал Тик и заерзал на стуле. — Хорошая профессия — врач. На немца или на русского работать — все равно людей лечить. Я своему собачьему сыну Гришке сколько раз твердил: учись на врача, очень выгодное дело. Но разве будет толк в сыне, который не слушает отца. Не знаю даже, где его теперь черт носит.

Гриша, сын Тика, был пытливым и умным пареньком. Я видел его лет пять назад, и он мне очень понравился.

— Не отчаивайтесь, — утешил я Тика. — Сын ваш не пропадет. А что известий нет от него, так это понятно: немцы письма задерживают.

— Знаю, — Тик махнул рукой. — Просто так говорю об этом. Обидно мне, отцу, что сын непослушным вырос. Был бы врачом, работал бы спокойно, как ты. Немцы не всех же арестовывают да убивают. Им тоже специалисты нужны.

Я молча слушал болтовню хозяина, не возражал и не поддакивал ему. Тик заметил, что я не имею охоты поддерживать разговор, и нахмурился.

— Ну ладно, будем отдыхать, — сказал Тик и крикнул жене, гремевшей посудой на кухне: — Иди постели постель гостю. Устал господин доктор с дороги.

Тик, не попрощавшись, скрылся в другой комнате. У стены я увидел диван и стал устраивать на нем постель. Подложив под голову шапку и укрывшись шубой, я попытался заснуть. Но это не так-то было просто В комнате стоял собачий холод. Из щелей в окнах тянуло сквозняком. Я устал с дороги. Промерз, но Тик даже и не подумал предложить мне хотя бы стакан чаю. Война что ли огрубила людей, сделала их равнодушными к чужой беде. Так с этими невеселыми мыслями я и заснул. Утром меня разбудил Тик. Я подивился его игривому настроению. От вчерашней настороженности не осталось и следа. Тик просто расстилался передо мной.

— Ну, Алеша, и крепкий же сон у тебя. Еле разбудил. Посмотри, сколько уже времени. — Тик показал на часы. Был девятый час утра. Я увидел стол, заставленный всякими закусками. Посреди стола красовался большой медный самовар и поблескивала потными боками объемистая бутыль. Два дня я почти ничего не ел, и у меня от всего этого изобилия закружилась голова. Тик, вспомнил я, доводился мне дальним родственником. Видно, заговорила в нем совесть, проснулись так называемые родственные чувства.

— Вставай, Алеша, будем умываться, — Тик подал мне свежее, чистое полотенце. — Самовар давно уже кипит. Дважды свежих углей подсыпал, а старуха все не велит будить тебя. Пусть, говорит, поспит, пусть отдохнет хорошенько. А я не выдержал и разбудил.

Тик вертелся вокруг меня и покрикивал на старуху.

— Чего ты стоишь? Принеси подушку и положи на стул, чтобы гостю помягче было. Садись, Алеша, откушаем что бог послал.

Во время еды Тик говорил без умолку. Он все хотел угодить мне, сделать приятное.

— Давненько мы не виделись, — тараторил хозяин, — а мы ведь родственники. Мой дом — твой дом. Закусывай, не стесняйся. Сейчас водочки выпьем. Вы, врачи, спирт привыкли пить. Водка может показаться тебе горькой. Но у меня особая водка. Видишь, как роса чистая, хрусталем отливает.

— Пить мне нельзя, — сказал я. — Пойду в управление, неудобно.

— Господи, что тебе сделается от стаканчика? — удивился Тик. — Водку не так-то просто теперь найти. Старуха по соседям ходила. Сын, говорила, приехал, еле достала. Ты уж не обижай старуху, выпей.

Хозяин с хозяйкой почти насильно заставили меня выпить рюмку водки. После чая Тик пододвинул свой стул ко мне поближе и, противно хихикая, заговорил:

— Ты вчера сказал, что лекарства получать будешь? Много ли тебе причитается?

— Не знаю. Но все, что дадут, не откажусь, заберу, ничего не оставлю.

— Правильно рассуждаешь, — одобрил Тик, — сейчас каждый порошок — это капитал. Время, сам знаешь, какое.

— Как это — капитал? — удивился я.

— Наивный ты ребенок! Вот что значит молодость и неопытность, — хозяин взялся «просвещать» меня: — Сейчас война, и когда она кончится — один бог знает. Лекарства теперь — на вес золота. Страшная нужда на всякие порошки и пилюли. Взять этот, как его, сульфидин. Это же дефицит. Однажды ко мне приходил один человек, на коленях молил продать сульфидин. Часы золотые и кольцо предлагал. Ну я, конечно, не упустил такого случая. У старухи были какие-то порошки, пришлось отдать. Бедный рад был без памяти.

— Ты подумай об этом, — убеждал меня Тик. — Откуда в районе будут знать, сколько ты получил лекарства? Кто будет проверять в такое время? Продашь часть лекарства, и до конца войны можно лежать и в потолок поплевывать.

— Я вас не понимаю, — сказал я, поняв, куда клонит этот хищник.

— Ничего. Поймешь когда в кармане марки окажутся. — Тик даже подпрыгнул, предвкушая заработок. — А как все устроить, то ты об этом и не беспокойся. Я все возьму на себя. И покупателя найду подходящего, и о безопасности твоей позабочусь. Будут у нас деньги, самого Гиммлера купим. Согласен? Скажи только слово — и я все устрою.

— Разве можно менять лекарства, которые спасают людям жизнь, на какие-то марки? — возмутился я. — Деньгами здоровья не купишь.

— Почему не купишь? — испуганно спросил Тик.

— Война принесла много болезней, — спокойно сказал я хозяину, пытаясь убедить его не думать об этой позорной затее, — их не излечишь ни марками, ни золотом. Больным нужны только лекарства.

— Вот ты как рассуждаешь? — Тик даже позеленел от злости. — Понятно теперь, кого ты лечишь. К немцам в доверие влезаешь? Выслуживаешься? Не рано ли? А что ты скажешь, когда вернется Советская власть? Она не простит тебе измены.

— Посмотрим, — сказал я. — Как все, так и я оправдываться буду.

— Какое тебе дело до всех? Смотри, как бы беда не упала на твою голову.

— Запугивать хотите? — спросил я. Теперь я понял, почему Тик так ухаживал за мной. Он хотел просто нажиться. А когда увидел, что его надеждам не сбыться, Тик рассвирепел и готов был наброситься на меня. Он стучал зубами, брызгал слюной, его реденькая бороденка тряслась от злобы.