Точка росы - Дмитрий Черкасов

— Что — и? Ты лопухнулся!

Рома на экране поежился, снял очки и протер их краем шапочки. Потом оглянулся по сторонам и пригнулся пониже. Оперативный пощелкал кнопками управления камерой, добавил увеличение. Завалишин, над головой которого нависал Лехельт, поднял задумчивые глаза от экрана и взглянул на маленького разведчика.

— Неизвестно, что он тут успел наснимать, твой приятель... Бдительность внешней охраны сегодня не на высоте.

— Пошлите Рубцова, Виктор Петрович! Он у этого дурака камеру вмиг отберет! — отдуваясь под Лехельтом, предложил Морзик. — Или давайте я сбегаю!

— Рубцову я уже сказал пару ласковых. А этого не в меру любознательного товарища надо бы проучить как следует... — задумчиво сказал начальник отдела. — Костя, ты продумай, как нам от него избавиться. Есть предложения?

— Мы его в армию пробовали спровадить, Виктор Петрович, — послышался откуда-то из толпы голос Кляксы. — Даже на флот. Уже с военкомом договорились — да он откупился, паршивец. Так и не поняли, кому дал.

На пульте зазвонил городской телефон, и в комнате вмиг стало тихо. Будто и не толпилось вокруг длинного стола два десятка мужчин и женщин. В абсолютной тишине оперативный снял трубку.

— База слушает. Да, да... принял! Мы знаем! — он прикрыл трубку рукой, наклонился к Завалишину, сказал вполголоса: — Миша Тыбинь докладывает! Вскрыл внешнее наблюдение за КПП “кукушки”!

— Есть! — крикнул Морзик и подпрыгнул так, что у Лехельта зубы клацнули от неожиданности. — Костя, Миша его засек!

— Он один? — задумчиво спросил Завалишин, пресекая вспыхнувшее было ликование одним движением пухлой руки.

— С ним Кобра... Кира Алексеевна.

— Это хорошо. Пусть выйдут на связь через десять минут. Мы приготовим этому “папарацци” сюрприз. Все свободны! — повысил он голос. — Готовьтесь к работе! Никому за ворота базы не выходить до моего распоряжения. Языками на стороне об этом не трепать! И позовите ко мне техника по видеоаппаратуре! Срочно!

Оживленно переговариваясь, разведчики повалили в коридор. Три наряда пошли экипироваться, получать оружие. Группа Кляксы задержалась. Ждали опера, Бориса Моисеевича, и Кобру со Старым, занятых Завалишиным в его задумке по нейтрализации Ромы. Зимородок сказал Лехельту безжалостно:

— Твой чирей нас беспокоит — ты и думай в первую голову, как от него избавиться. Что ему от тебя нужно?

Если дело коснулось службы — у разведчиков нет личных тайн. Пришлось Андрею кратко все рассказать.

— Милое дело, — фыркнул Клякса. — Будем всей группой устранять твоего соперника. Забот у нас больше нет! Все думайте. Ролик, нечего скалиться!

— Поощряю мыслительный процесс оперативного состава, — раздался у них за спиной тенорок Лермана. — Что за кипишь у вас сегодня?

— Так... пустяки, — хмуро ответил Клякса, одним взглядом остановив открывшего было рот Морзика. Он помнил распоряжение Завалишина, да и сам не любил выносить сор из избы, хотя принципом их службы была максимально точная и правдивая информация.

— Я так и подумал, — проговорил себе под нос Борис Моисеевич, стаскивая беретик, стряхивая снег и неторопливо разматывая пестрый шарф. — Как увидел журналиста с видеокамерой у КПП, так и сказал сам себе: Боря, не нервничай, это пустяки. Ребята, наверное, уже что-то предприняли.

— Это не журналист, — сказал Зимородок со вздохом уважения к профессионалу. — Это ревнивый Отелло. Выводит на чистую воду нашего Андрея. Скоро мы попадем в питерские путеводители, и нашу “кукушку” будут за баксы показывать туристам всего мира. Как место ужасных пыток несчастных диссидентов. Новохаткина тотчас вспомнит, что именно здесь ее трижды лишали невинности.

— И что же вы придумали?

— Радикального — ничего.

— Так давайте его завербуем! Это же готовый агент! Как красиво сидит — настоящий “наружник”!

Клякса глянул на старого опера недоверчиво, Лехельт — с надеждой. Рома достал его.

Разведчики окружили Лермана. Одна только Людочка-Пушок осталась в стороне.

— Когда стареешь, — улыбаясь и протирая очки, начал опер, — позволяешь себе быть честным с собой. Люди чаще всего порицают то, к чему тайно тяготеют. К чему неравнодушны, понимаете?

— А Константин Сергеевич осуждает распущенность молодежи! — ехидно ухмыльнувшись, встрял Ролик.

— О начальстве, как о покойниках: или хорошее, или ничего! — поднял вверх сухой перст Лерман.

— Спасибо на добром слове... — поежился Зимородок.

— Пожалуйста, Костенька. Кстати, я теперь тоже порицаю распущенность. Годы-то ушли! А когда-то я был даже очень терпимым! Но ты, конечно, другое дело...

— Давайте ближе к теме, Борис Моисеевич.

— С удовольствием. Предлагаю провести липовую вербовку. Пусть человек согласится стать платным агентом. Он студент? Посулим ему что-нибудь эда-кое... перспективное. Подсунем бумажку подписать... о неразглашении и прочее, а там видно будет. Мне почему-то кажется, что у него у самого пропадет охота выводить Андрея на чистую воду. Не дурак же он, в конце концов. Демократические страшилки про месть чекистов должен был читать. Суть человека — его страхи, друзья мои. И это не смешно, большеротый юноша, это, чаще всего, печально. Наш будущий агент 007 тщеславен? — спросил Лерман, обращаясь к Андрею.

— Думаю, да.

— Хорошо. Тщеславие — тоже страх, и весьма распространенный. Страх забвения. Ты сейчас набросай мне его психологический портрет, все, что знаешь из биографии, а пока кто-нибудь угостите старого еврея его любимым национальным напитком — чаем.

— Чай — индийский национальный напиток, — буркнул Зимородок. — А у нас чайник вчера накрылся.

— Пора тебе, Костенька, знать, что все лучшее в этом мире Бог сотворил для евреев. Значит, и чай тоже. А про чайник постыдились бы, молодые распущенные люди! Вы что — только филерствовать умеете?

— Я починю! — вызвался Морзик. — Я знаю, чего вы ржете!.. Там вилка треснула... я на нее вчера вечером наступил... нечаянно.

— Умница! Сразу видно, что у вас золотые руки.

— Может, и золотые... только немного не по этой части, — с сомнением сказал Зимородок, провожая взглядом убегающего по коридору Морзика. Навстречу им в комнату дежурного спешил хихикающий от возбуждения техник видеоаппаратуры с портативной кассетой в руках.

В скором времени к замерзшему, но настроенному сидеть дотемна Роме спешным шагом приблизилась невысокая стройная женщина и, захлебываясь в истерике, закричала:

— Сюда! Сюда! Помогите!

К ней подбежал грузный мужчина угрюмого вида.

— В чем дело, дамочка?! Чего орете?

— Я его узнала! Подонок! Этот негодяй в очках... он меня изнасиловал! Он вот так же снимал на камеру...

— Вы не ошиблись? — подозрительно глядя на онемевшего Рому, переспросил мужчина, засучивая рукава куртки маленькими крепкими руками. — Точно он?

— Я его на всю жизнь запомнила! Такая мерзкая образина!

— Эй, эй, эй!.. — заорал уже Роман, когда Тыбинь поволок его из сугроба. — Мужик, я в морду дам! Она сумасшедшая! Товарищ охранник! Кто-нибудь! На помощь!!!

Прапорщик Рубцов тотчас подбежал, громадной пятерней натянул бедняге шапку на лицо, а второй рукой вырвал из рук камеру.

— Посмотрим, что ты тут наснимал!

Рома дергался и мычал. Тыбинь кистевым захватом с трудом удерживал парня на коленях, пока Рубцов с Кирой меняли кассету.

— Вот гад! — громыхнул гигант вполне искренне, сдерживаясь, чтобы не отвесить виновнику всех бед полновесную затрещину, от которой Рома вряд ли скоро оправился бы. — Держите его, я милицию вызову!

Милицию уже вызвал Завалишин, наблюдающий всю эту сцену на экране монитора. Желто-синяя “коломбина” появилась в конце улицы, едва Рубцов огромными шагами достиг проходной. С переднего сиденья вывалился одетый в бронежилет поверх шинели подполковник Шишкобабов.

Шишкобабов был трезв, серьезен и подтянут. Его светло-голубые кальсоны, которые он натянул на себя вместо форменных брюк, еще будучи в сильном подпитии, были размера на два меньше нужного и как-то по-балетному обтягивали грузное тело подполковника. Резинки у кальсон не было, но Шишкобабов с честью вышел из положения, прикупив в подвернувшемся магазинчике дешевые, но очень симпатичные розовые подтяжки. И сейчас, брошенный гатчинским УВД на подкрепление питерским ментам, полковник вел себя корректно и дружелюбно.

— Взять его! Кто пострадавший? Вы, гражданин?

Тыбинь отрицательно хрюкнул.

— Вы, гражданка? Проедем с нами, составим заявление! А вещественные доказательства акта насилия у вас при себе?

— Все у него! — ткнула Кира гневным жестом в сторону обезумевшего “папарацци”.

— Вы, гражданин начальник, камеру посмотрите, — льстиво подсунул воинственному подполковнику “вещественное доказательство” Старый.

Камера у Ромы была с гандикапом. Всю дорогу непривычно трезвый Шишкобабов, ерзая на сиденье и хихикая, просматривал запись на миниатюрном экране. Потом ее, не отрываясь, крутил ночь напролет весь дежурный наряд отделения милиции, где до прихода следователя разместили в одиночном боксе опасного маньяка в очках: пленка, которую подсунули бедолаге-Роману Кира с Рубцовым, представляла собой крутую немецкую порнуху из жизни горнолыжников и альпинистов.