Семнадцатая жена - Дион Страда

ломившейся в экстазе к сцене, на которой творилось что-то невообразимое. И не только на сцене.

Юлия Девил, женский лик антихриста, Ева нашего времени, пятый всадник апокалипсиса, исполняла заключительный номер своего концерта, поднявшего цунами протестов и восхищений, едва стало о нём известно. Исполняя песни в причудливой смеси рока, готики и электроники, она за почти шестьлет своей карьеры превратилась в кумира миллионов, её тексты стали одним большим гимном вошедшему в моду само разрушающему безумству. Все общественные деятели и церковь ненавидели Юлию Девил, вся молодёжь боготворила.

И сейчас, это бледная как мел девушка с длинными, тёмными, как уголь, волосами, доходившими до пояса, вытянутым и немного угловатым лицом, придававшим любому её выражению свойственные только Юлии шарм и изящество, аристократичность и холодность, исполняла на роскошной сцене Парижской оперы переписанную в угоду ведомой ею же самой моде арию из «Призрака оперы». Чёрное длинное облегающее платье, начинавшееся высоким стоячим воротом и заканчивавшееся длинным шлейфом, занимавшим пятую часть сцены, с цепями, идущими по манжетам, от талии и к краям освещённого пространства переливалось своей иссиней чернотой под тысячей огней. Огромные гротескные декорации, представлявшие собой смесь изображений, сошедших с картин Босха, выступали из глубины сцены. Электронные инструменты и мощные усилители заняли оркестровую яму, танцоры, одетые в одни лишь цепи и обрывки ткани, занимали не только всё свободное от шлейфа платья пространство, но и вращались на цепях под потолком, на огромной хрустальной люстре кувыркалось не меньше трёх акробатов. Пару раз безумное, словно в экстазе тело пролетело прямо перед глазами Мины, и она не могла точно сказать, в себе был этот человек, и вообще было ли это ещё человеком разумным. Ария предусматривала партнёра, и им был оперный певец с великолепным голосом и какой-то известной итальянской фамилией, но на него практически никто не обращал внимания.

Но следовало отдать должное Юлии — на сцене ей не было равных по голосу и экстравагантности. Её мелодичные, слегка звенящие, и тихие во время интервью интонации, покорившие не одного мужчину, на сцене исчезали. Она входила в своеобразный творческий экстаз, её голос, словно поток наркотического варева, отравленного нектара, заполнял каждую клетку слушателя. Невероятный, сакральный и вкрадчивый, при этом насыщенный и сильный, голос Юлии, тёмной дивы как её любили называть журналисты, заражал, делал зависимым, необъяснимое чувство толкало слышать его вновь и вновь. Немецкая сирена завлекала в свои сети всё новых и новых слушателей, делая из них одержимых, они ловили каждый её вдох и выдох. Количество покончивших жизнь самоубийством поклонников, не редко во время самого концерта, судебных тяжб из-за бесцеремонного обращения с репортёрами, обслугой и фанатами, скандалов из-за сектантских и оккультных собраний во славу Сатаны или кого ещё по хуже сложно было перечислить по памяти.

Но главную роль в созданном образе, конечно же, играли исполняемые песни. Юлия сама писала тексты, ложившиеся на переработанные оперные арии и произведения для органа, порой изменённые на столько, что за электронными скрипками и синтезаторами было невозможно угадать извращённый оригинал. Певица была знатоком латыни, свободно общаясь на мёртвом языке, но в песнях звучала не только она и родной для неё немецкий язык. Испытывая болезненное пристрастие ко всему умирающему или забытому, дива была знакома с целым рядом исчезнувших диалектов и наречий, периодически используя их в своих песнях. В самих текстах было довольно сложно разобраться, критики называли это вульгарной и пошлой тарабарщиной, исполнительница делала акцент именно на звучании своего голоса и слов в сочетании с музыкой, создавая гимны, которыми словно звучат церковные фрески страшного суда и кругов ада с котлами с тысячами грешников. Однако Юлия утверждала, что поёт о тщетности, славе и упадке, величии и низости, выражая своим творчеством всю гамму человеческих чувств и пороков. Всё это дополнял образ злой королевы из страшной детской сказки в вольном пересказе для взрослых.

Вот и сейчас, сменив несколько роскошных платьев, являвших собой смесь викторианской эпохи, готики и модерна, выполненных из парчи и шёлка, украшенных драгоценными камнями, подчёркивавшими благородные оттенки тканей, Юлия под конец эффектно появилась из мрака в центре сцены запутанная в цепях. Их постепенно размотали многочисленные танцоры, образовав подобие ритуальной пентаграммы, в центре которой тёмная дива исполняла свою партию, а итальянец всё пытался вступить за условную запретную черту, но каждый раз театрально терпел неудачу. Гитары и ударные сплелись в диком вальсе, усиливающуюся мелодию подхватывали клавишные, грянули утробные и мощные звуки органа, на мгновение, перекрыв все прочие, но затем отступившие, как вода при отливе. Всё смешалось в колдовском шабаше тонов и мелодий. Меццо-сопрано Юлии, насыщенное и полное, но при спуске до грудных нот мягкое и объёмное, было древним драгоценным камнем, оправленным в современную и причудливую оправу электронных звуков. Не смотря на отвращение к самому действу, Мина невольно восхищалась исполнением дивы.

Танцоры стали перетекать со сцены в зал, прыгая в оркестровую яму и из неё выбираясь к зрителям. Безумные пляски стали распространяться по всему партеру, из которого и так была вынесена большая часть кресел, дабы вместить больше людей, но теперь толпа была готова смять и оставшиеся немногочисленные ряды. Кто-то из зрителей попытался прыгнуть с балкона на кувыркавшееся на цепях тело, но его вовремя поймали. Акробаты стали постепенно снижаться, исполняя кульбиты практически над головами восхищённых поклонников. А Юлия Девил продолжала петь, перейдя на коверканную латынь, словно собиралась призвать Вельзевула. Наконец цепи натянулись в последний раз, носитель итальянской фамилии отступил вглубь сцены, певицапод громогласный реквием органа исполнила последнюювысокую ноту, и обезумевший зал взорвался аплодисментами, свистом, криками, кто-то всё-таки спрыгнул с балкона и стал прорываться к сцене, но дива уже отступила во мрак потухших декораций, а вперёд выступил полк охраны.

И тут Мина увидела её, проскользнувшую как тень за задвигающийся занавес в глубину лабиринта сцены, белую как мрамор девушку в неуместном здесь белёсом длинном пальто, бросившую мимолётный взгляд на взбудораженный зал. Но этот беглый взгляд пронзил Мину, разбил толстый лёд прошедших лет, растопив воспоминания, хлынувшие потоком из-под замёрзших корок памяти, затапливая душу. Всего один взгляд горящих расплавленным янтарём глаз. Глаз, которые она так пыталась забыть в течение долгих десяти лет, но которые непрестанно посещали кошмары и, то шептали, то кричали голосом Виктора.

Ноги подкосились, дрожащими руками Мина схватилась за стену, стараясь не упасть. Возможно, ей только показалось, последствия буйного концерта или это был кто-то из танцоров или безумная фанатка, специально вырядившаяся столь необычным образом, чтобы поразить своего кумира. Не разбирая дороги, ничего не видя перед собой,