В кольце врагов (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Ополченцы третьего поселка успели изготовиться к бою — и именно поэтому часть его жителей сумела спастись бегством. Сотня трапезитов, ведомых Андроником, старшим сыном Александра, поспешила им на помощь, пока отец спешно мобилизовал скутатов Офа — тогда еще точная численность врага была неизвестна. В город вернулось всего два десятка израненных воинов, привезших посеченное тело своего декарха*26 и черную весть о численности нападавших: не менее полутора тысяч воинов. Вскоре прибывшие с побережья гонцы доложили, что в нескольких местах видели касожскую флотилию в тридцать кораблей, чем подтвердили слова уцелевших трапезитов: Александр знал, что одно касожское судно способно вместить до полусотни воинов.

Оценив ситуацию, турмарх с глубоко потаенным удовлетворением принял решение выступить навстречу врагу. Он остро жаждал мести, однако не смел поставить собственное желание и отцовскую боль выше долга. Но ведь долг турмарха заключается в защите вверенной ему земли и людей! Будь касогов больше, и Александр, трезво оценивая свои шансы, заперся бы в городе — на каменных стенах Офа он сумел бы выдержать штурм и трехтысячного войска. Но, имея в своем распоряжении полнокровную хилиархию*27 в восемь сотен скутатов, да триста токсотов, турмарх не сомневался в победе над плохо организованным отрядом разбойников. Тем более что Александр был просто обязан защитить жителей деревень в долине реки! И потому, оставив в Офе всего сотню новобранцев-стратиотов, он выступил навстречу врагу, в душе молясь о том, чтобы касоги приняли бой.

Поначалу, однако, войско разбойников поспешно отступало — по всей видимости, налетчики были не готовы к тому, что ромеи так быстро организуются и дадут отпор. Какое-то время враг уходил к побережью, и, плюнув на все, турмарх скорым маршем погнал войско вперед, силясь настигнуть касогов. Бойцы понимали своего командира, и не только потому, что сочувствовали его потере — смерти старшего сына. Но вид сожженных дотла деревень вкупе с истерзанными трупами жителей (в основном, правда, погибших в бою мужчин, бесполезных стариков, да изредка замученных грубой «лаской» женщин) разжигал в душах воинов жажду скорого возмездия. Все, как один, византийцы спешили вперед, настигая врага — и прижали касогов у самой кромки моря, всего в паре верст от их кораблей.

Войско устало, но мужи были разгорячены возможностью поквитаться и воодушевлены тем, что не дали разбойникам уйти. Все же Александр сумел найти в себе силы не спешить и развернул хилиархию в фалангу глубиной в восемь шеренг, разместив по сотне токсотов на флангах и еще сотню позади скутатов. Касоги, поняв, что деваться им некуда, приняли бой — дико вопя, они устремились прямо на копья бронированной первой шеренги, чьи бойцы плотно сомкнули щиты и выставили свои длинные, двухметровые пики-контарионы. Не отступив ни на пядь, византийцы погасили первый, самый сильный удар горцев, после чего принялись методично теснить их к воде, яростно коля копьями и засыпая стрелами. Касоги же дрались лишь изогнутыми мечами и топорами, и вскоре десятки трупов их устлали песок…

Боль, стиснувшая сердце Александра при первом взгляде на тело сына, начала понемногу отпускать. Видя, как неотвратимо скутаты давят врага, турмарх позволил себе шумно, облегченно выдохнуть и вспомнить лицо младшего сына, Константина. Он только-только взял в руки легкий однолезвийный меч-парамерион… А еще вспомнил лица малышки дочки Ксении, и верной, надежной что в радости, что в горе жены Марии. Как бы ни было жаль сына, у него еще есть семья, так что…

Додумать Александр не успел: в тылу, в двух сотнях шагов позади раздался утробный рев рогов и дикие, яростные крики сотен горцев. Обернувшись, турмарх обомлел: сзади на его хилиархию накатывало еще одно касожское войско, числом не меньше им атакованного! И только тогда Александр понял, почему разведчики с прибрежных постов видели флотилию касогов в разных местах практически одновременно. Ведь поначалу убитого горем турмарха это несколько насторожило. Но для самого себя он нашел простое объяснение, списав все на скорость гребли горцев и то, что дозорные слегка ошиблись со временем. Теперь же Александр осознал, что флотилий было две. Вожак горцев обманул его, заманил в ловушку и незаметно зашел в тыл, проведя людей за песчаными дюнами у побережья…

Турмарх успел развернуть задние шеренги скутатов, а меньшую часть лучников спрятал в глубину фаланги. Большая же часть, увы, вынужденно приняла рукопашный бой на флангах и вскоре была истреблена. Оставалась надежда на то, что атака второго отряда касогов будет также погашена на щитах и копьях стратиотов. Вот только сзади Александр поставил наименее подготовленных и защищенных бойцов… И первый же залп горских лучников вкупе с ливнем дротиков, метаемых практически в упор, расстроил построение ромеев. А десяток секунд спустя в еще незакрытые бреши ворвались касоги — к слову, лучше подготовленные и закованные в кольчуги. Они быстро смешали ряды более или менее обученных драться строем ополченцев, однако мало на что способных в индивидуальной схватке.

И вскоре началась резня.

Вожак касогов переломил ход боя за считаные минуты. Вот ощетинившаяся копьями фаланга неотвратимо истребляла прижатых к воде горцев, а вот уже зажатая с двух сторон хилиархия сломала строй, разорванный клиньями врубившихся в нее врагов, закованных в кольчуги. Совсем недавно горевшие праведной местью ополченцы потеряли всякое мужество, оказавшись в западне и лишившись преимущества длинного копья. Лишь бойцы первых рядов, отбросив бесполезные теперь контарионы, обнажили мечи и сбились в круг, сомкнув щиты. К одной из таких «черепах» пробился и турмарх с десятком ветеранов.

Они сражались дольше всех… Особенно же яростно бился сам Александр, когда-то шедший впереди своего отделения и первым принимавший на себя ярость вражеской атаки. Однажды, будучи еще лохагом, в бою с арабами он сумел остановить бегство остатков своей хилиархии, рассеянной стрелами врага. Сплотив вокруг себя скутатов, будущий таксиарх сумел остановить удар восточной конницы, построенной клином, заслужив свое звание. Теперь история повторялась, вот только шанса на счастливый исход уже не осталось…

Турмарх бился тяжелым мечом-спатионом, надежно прикрытый соратниками с тыла и флангов, и каждый его точный укол или удар находили цель. Много раз на его прочный, каплевидный скутон обрушивалась сталь касожских мечей и топоров, но верный щит держал их напор, как и ламелляр брони-кливания. Но один за другим пали соратники-ветераны и стратиоты-ополченцы. Треснул щит — и, отбросив его в сторону, Александр с ревом бросился в гущу врага, навстречу их клинкам, навстречу собственной смерти. Смерти, избавившей честного человека и воина от мучительных угрызений совести. Ведь он привел на гибель сотни доверившегося ему людей и обрек гораздо большее их число на рабство и страдания…

Долго стоял касожский вождь Ахсар над изрубленным телом турмарха, даже после смерти не расцепившего пальцев на рукояти сломанного клинка. Нечасто видел он подобное мужество и не был уверен, что способен на такое же. Хотя сам никогда не избегал схватки, а в детстве, будучи от природы слабее сверстников, был вынужден каждый день драться с более сильными соперниками. Сила пришла с годами упорных тренировок, а вот смекалка, хитрость, сообразительность и безжалостность ко всему и всем остались в нем с детства.

— Этого… похоронить в земле и заложить камнями. Пусть будет… пусть будет крест на его могиле. Такой воин заслуживает достойного посмертия!

Обернувшись к окружившим его притихшим воинам, Ахсар тихо, но веско добавил:

— Семью ромейского воеводы не трогать! Чтобы ни один волос с головы не упал!!!

Воины, привыкшие к нраву беспокойного, часто впадающего в ярость вождя (еще одно детское наследие) лишь безмолвно склонили головы.

Птицы летели над Офом… Птицы улетали из города, охваченного огнем и людскими криками. Криками жертв — ограбленных, истязаемых, убиваемых — и их палачей, чей безумный хохот и рев утратили все человеческое.