Лучик и звездолёт - Анастасия Перфильева

— Туда можно? — Иринка показала на главное здание бегов.

— Можно, — бухнул Женя: будь что будет!

По дороге их окликали рабочие: зачем бегают, кто разрешил? Женя с отчаянно-решительным лицом отвечал:

— Мы с Ильёй Ильичом привезли с завода рысаков в тренотделение к Анне Ильиничне!

Эти слова были как пароль.

Ребята очутились возле трибун. Это было красивое здание — величественное, строгое.

— Гляди! — Иринка задрала голову, прикрыв ладошкой глаза.

Высоко на тонком шпиле чернела над крышей крошечная лошадка с пышным хвостом. Подул лёгкий ветер — лошадка медленно повернулась, ещё, ещё…

— Это фрюгел, фрюгел, я знаю! — запрыгала Иринка. — Показывает, куда дует ветер! На север, на юг…

— Не фрюгел, а флюгер, — поправил проходивший рабочий с лестницей на плече, наверно монтёр, потому что, взгромоздившись на лестницу, он стал чинить репродуктор на столбе.

Жёлтое здание с открытыми трибунами было пусто.

— А вон ещё лошади! И ещё! — закричала Иринка, увидев на остеклённой башне светлых коней. — А вон ещё!

Снизу лепных лошадей над крышей видно было плохо: они украшали фасад здания. Разве такая уж беда — выбежать на минутку из главных ворот ипподрома? Так и сделали, не без страха перед Александрой Петровной. Перед главным зданием оказалась площадка и сквер, а уже дальше гремящая, в потоке машин и прохожих, московская улица.

В сквере стояла скульптура: два голых каменных мальчишки верхом на жеребятах. Точь-в-точь Женя и Щербатый! Из сквера и остальное разглядели отлично. Насчитали на крыше главного здания целых четырнадцать лошадей.

Возвращались ребята через ипподром притихшие. Устали. А может, почувствовали себя такими маленькими среди громады города?

— К Урагану пойдём? — спросил Женя. — Или нет, погоди. Илья Ильич сказал, тут манеж есть… Пошли? Видишь, за конюшнями, круглый?

3

Манеж гудел.

Здесь москвичи — ребята, взрослые, даже старики — учились верховой езде. В утренние часы всегда больше было мальчишек, девочек. Ох, сколько же их набилось у окошка, где выдавали талончики с именем лошади!

Манеж, с куполом-крышей, с высокими окнами, был густо засыпан опилками. На кругу стояли красные фанерные тумбы, с боков шли два коридора к денникам. Ребята у окошка галдели:

— Куда?.. Я первый!

— Хитёр! Мы с десяти часов ждём…

— А мы во дворе были, у левад.

— Сатурна бы опять!.. Прошлый раз на нём ездил…

— Я — на Колядке. Мировая кобылка, послушная!

— Тише вы, будете шуметь, вовсе лошадей не дадут! Знаете, тренер какой строгий?

Очередь смолкла мгновенно.

— Ты тоже стоишь? Ты последний?

Черноглазый мальчишка в тюбетейке и клетчатой ковбойке тронул Женю за плечо.

— Нет. Мы просто так, смотрим.

Женя потянул Иринку, они отошли к стене, на которой висели правила верховой езды, рисунки лошадей в сбруе, с наездниками. Под одним рисунком было подписано: «После езды не забудь угостить лошадь сахаром или хлебом!»

Окошко отворилось, очередь зажужжала, задвигалась. Ребята с торжественно-строгими лицами спешили к денникам. И вот уже, отстукивая копытами по асфальтовому полу, стали появляться осёдланные лошади. Спокойные, привычные к шуму. Девочка чуть постарше Иринки провела большого вороного коня; черноглазый мальчишка в тюбетейке — рослого серого жеребца в светлых яблоках. Чок-чок-чок! — пробили копыта.

Садились в сёдла кто как мог: с земли, с табуреток, с фанерных тумб. Стали выстраиваться по кругу.

Вышел тренер. Коренастый, крепкий, ноги чуть колесом, наверно, бывший кавалерист. В руке он держал хлыст. Тренер был язвителен, беспощаден, замечал всё:

— Что сидишь крючком? Прямее! Повод, повод отпусти, дай коню волю… Ноги правильно в стремя! И не горбись! Который месяц учишься, а не знаешь, как седло класть! Та-ак. Начали!

Медленно, потом быстрее, быстрее замелькали по кругу всадники. Тренер хлопал бичом:

— Перемена направления! Направо назад!.. Та-ак. Огладим лошадей! Начали снова!.. Молодцы! Галопом марш!..

Рябило в глазах. Опилки взлетали из-под копыт, шлёпались в лицо. Конские хвосты стегали по барьеру. Черноглазый мальчишка в тюбетейке промчался — посадочка у него была что надо. Женя впился глазами. Эх, ему бы!..

А Иринка… Она всё на свете позабыла! Она глаз не сводила с черноглазого! Вскрикнула, когда его бойкий конёк грохнул копытом по фанерной тумбе и та отлетела.

Мгновенно выстрелил бич. Мальчишка, отвалившись в седле, натянул поводья — конёк присмирел. Понеслись снова. Всадники подскакивали в сёдлах, вот-вот выскочат. Иринка вцепилась в барьер: черноглазый летел по кругу как птица, раскинув руки, отпустив поводья, сияющий, смелый.

— Я к Урагану пойду. Ну, едут и едут, — не выдержал Женя.

— Ой, подожди! Ой, ещё немножко! — взмолилась Иринка.

И как раз в эту минуту занятие кончилось. Тренер скомандовал что-то, лошади пошли тише, тише… Наездники стали разводить руками вправо, влево, дыша глубже, сгибаться, как на уроках физкультуры в школе. Спешились, потянулись обратно к денникам…

Иринка как заворожённая пошла за черноглазым и его коньком. Чок-чок-чок! — стучали копыта. Топ-топ-топ! — догоняла Иринка. Что же оставалось делать Жене? И он пошёл тоже.

Приоткрыв рот, Иринка стояла у денника, в который мальчишка в тюбетейке уже завёл коня, снимал с него седло, сбрую, аккуратно вешал на крючок в двери. Конь был вспотевший, разгорячённый. Черноглазый — румяный, распаренный, как из бани. Вот он вынул из кармана бублик, разломил, стал угощать коня, нежно охлопывая его.

— Поить лошадь сразу после бега нельзя — может ослепнуть, — громко сказал Женя. — А в тренотделениях у рысаков денники с автопоилками.

— Я знаю, что нельзя. — Черноглазый живо обернулся. — Разве ты бывал в тренотделениях?

— Конечно. — Женя стоял к деннику вполоборота, точно и не интересовался вовсе. — Мы рысаков с конного завода привезли.

— Кто — вы? С которого завода? К кому?

— Мы, с Ильёй Ильичом. В тренотделение к Анне Ильиничне. — Жене хотелось сразить его хоть чем-нибудь. И сразил!

— К Анне Ильиничне? Уй ты!.. Знаешь её?

— Конечно. Урагана привезли, Колосника, Янтарную. Двухлеток. Наш завод у станции Воронки. Рысистый.

Иринка слушала почтительно, а сама так и бегала глазами с Жени на черноглазого.

— Ты тоже оттуда? И Гордого знаешь? Я читал про вашего Драгуна! Его видел? — быстро спрашивал черноглазый.

— Драгун-четвёртый. Сын знаменитой Дармоедки и внука Геркулеса Глобуса-второго. — У Жени чуть сердце не выпрыгнуло, пока он говорил эту замечательную фразу.

— Уй ты!.. А я всего только один раз на конном заводе был. Здесь, под Москвой… — Скормив бублик, мальчишка целовал, гладил своего конька. — А ты верхом можешь?

— Могу. Только не тренировался давно, — поскромничал Женя. — Я без седла больше.

— Ну, это нетрудно, седлать. Хочешь, помогу? Ты… вы где сейчас живёте? (Вы — относилось и к Иринке.)

— Здесь. При ипподроме. — Эти слова прозвучали тоже здорово!

— Приходи… приходите послезавтра, в это же время. Хорошо? Тебя как зовут? А тебя? Меня — Коля. Фамилия Отважный…

Женя сказал неторопливо, с достоинством:

— Коротков Евгений.

А Иринка… Батюшки мои, что же случилось с Иринкой? Сначала она побледнела. Потом стала как маковый цветок. Попятилась… И вдруг, всплеснув руками, бросилась к черноглазому мальчишке, повторяя в страшном волнении:

— Это… ты? Ты? По поручению клуба… юных… космонавтов? Ученик пятого класса? Что мне ещё рано звездолётом? И «приветствуем»!.. Ты?

Мальчик отчего-то смутился, заулыбался. У него была чудесная улыбка, он был такой простой, славный, приветливый.

— Постой… Так ты звездолёт? — Он засмеялся весело, открыто. — Это ты написала нам: «Решила стать звездолётом навсегда!» Я запомнил… А зовут — Ира Лузгина, верно?

— Верно! — закричала в восторге Иринка. — Это я! Это я!..

Бедный, бедный Женька!

Весь этот вечер Иринка только и делала, что трещала о Николае Отважном.

Николай обещал показать им с Женькой клуб юных космонавтов во Дворце пионеров! Николай сказал, что подарит им книжку о ракетостроении. Николай обещал сводить обоих на Красную площадь и в Парк культуры!.. Всё Николай, Николай. Женя готов был уже разозлиться.

Погоди, Женька, ты несправедлив.

Какие-нибудь полмесяца назад ты точно так же потерял голову от приехавшей на завод маленькой надменной Леры! За что же ты сердишься теперь на Иринку? Разве ей не интересно поговорить с человеком, уже состоящим в клубе космонавтов? Разве плохо обрадоваться ему, как старому знакомому, когда дома лежит присланное им отпечатанное на машинке письмо?

Ты, Женька, забыл и ещё очень существенное: Коля Отважный, московский школьник, увлекается не только космонавтикой. Он по-настоящему знает и любит лошадей. Ты же сам видел, как старательно рассёдлывал, убирал он своего конька, как нежно гладил, угощал его… Разве это не хорошие черты у двенадцатилетнего мальчишки?