Летят наши годы - Николай Почивалин

- И что дальше? - спрашивает Костя; по-моему, как и я, он не верит ни одному слову заключенного.

- Известно, что дальше. - Андриасов удрученно вздыхает. - На вахте, должно быть, заметили, как я эту десятку в карман сунул. Только в проходную, а мне - покажи, что в кармане. И тут же позвонили вашему помощнику.

- Так что ж вы от меня хотите? - Костя спрашивает, явно досадуя, хмурится.

- Простите, гражданин начальник! - горячо просит Андриасов. - Ни одного же нарушения!

- Вы знали, что этого делать нельзя?

- Так точно. Знал.

- Зачем же вы тогда просите?

Я, кстати, тоже не понимаю этого, не понимаю, какое значение имеет для Андриасова, простит ему начальник или нет. Ага, вот, оказывается, в чем дело!

- Гражданин начальник! Меня же на досрочное освобождение представили. А теперь отзовут?

- Отзовут, - хладнокровно подтверждает Костя. - В следующий раз подумаете. Идите.

- Слушаюсь. - Андриасов, ссутулившись, поворачивается.

Пока он идет до дверей, я с неприязнью смотрю в его покорную спину, мысленно одобряю Костю: правильно, с такими нужно быть предельно строгим!

Костя куда-то звонит. Кладет трубку, с удовольствием распрямляет плечи.

- Кажется, все, первый поток схлынул.

- И всегда у тебя так?

- Ну, что ты! Сегодня день неприемный. Иногда, как волчок, крутишься с утра до ночи.

- А давно ты здесь? Рассказал бы, что ли, о себе.

Ну-ка, давай выкладывай послужной список.

- Милое дело! - смеется, прямо на глазах молодея, Костя. - Ты что отдел кадров?.. Изволь, если нужно.

Кончил войну в чине капитана-пехотинца. После демобилизации закончил Саратовский юридический институт.

Здесь пять лет. Что еще? Взысканий по работе не имею, наград - также. Под судом и следствием не был. К сожалению, занимаюсь подобными делами сам. - Улыбка сбегает с Костиного лица, заканчивает он совершенно серьезно: - И мечтаю, чтоб скорее пришло время, когда моя профессия не понадобится. Пошел бы сады разводить...

- А что, Костя, велика преступность?

- Статистикой не занимаюсь. - Костя уклончиво пожимает плечами и с суровой прямотой заканчивает: - Без дела, как видишь, не сижу.

- Живуч, значит, уголовный мир?

- Что?! - Светлые Костины брови изумленно поднимаются, сталкиваются и расходятся от легкой усмешки.- Господи, до чего ж все-таки у иных людей голова всякой дребеденью забита! - Костя не дает мне вставить ни слова. Ты такое выражение слышал: преступность в нашей стране как социальное явление ликвидирована?

- Ну, слышал.

- Не нукай. Это не просто фраза, а правда. И очень большая притом. От нужды, от нищеты - от несправедливости социального строя, что толкала человека на преступление, мы давно ушли. Понимаешь ты, что это значит?.. У меня в колонии главным образом по бытовым делам. Порядочно молодежи, и почти все они оступились с помощью водки. Да, да - это большое зло. Когда пить не умеют. Напьются - скандалы, драки. Иногда - с применением ножа. А потом опомнятся - поздно. Какой же это, я тебя спрашиваю, уголовный мир? Для общества они не потеряны. Отработают свое - поумнеют, наперед закаются. Мы ведь тут не только работать заставляем - учим, воспитываем, даем людям профессии. Но отнимаем у них на обусловленный срок самое дорогое - свободу.

Костя закуривает, смотрит некоторое время, как плывет, рассеиваясь, голубой дымок, и признается:

- Попадаются, конечно, отдельные типы. Последние из могикан. Жулье, рецидивисты...

- Этот, как его - Андрпасов - рецидивист, конечно? - убежденно спрашиваю я.

- Кто? Андрпасов? - по тому, как Костя начинает скалить свои белые крупные зубы, я понимаю, что снова попал впросак. - Ну, силен! Психолог, инженер человеческих душ! - издевается Костя. - Толковый, порядочный мужик - вот кто такой Андриасов. Допустил по халатности аварию на электростанции, за это и попал к нам. Великолепно работает. Расконвоированный. И все, что он говорил, правда. Устраивает тебя?

Со всеми своими теоретическими обоснованиями и привлеченным на помощь Ламброзо чувствуя себя постыдно, но, обороняясь, немедленно нападаю на Костю.

- Какого ж ты тогда черта разговаривал с ним так?

Отказал в таком пустяке?

- Это уже другой вопрос. - Костя сбивает с сигареты пепел, поднимает на меня спокойные, очень спокойные глаза. - Поступить иначе я не мог. Заключенный допустил проступок и будет наказан за это. Ненадолго, но с представлением на освобождение повременим. Закон есть закон, я стою на его страже.

Костя произносит все это невозмутимо и холодно - таким тоном, который исключает возможность спора, это уже что-то от служебного педантизма; губы его отвердевают, и я только сейчас вижу, как действительно немолодо он выглядит. Нет, думаю я, мы меньше изменились.

У Юрия Васина молодая душа, Шура потеряла мужа, но осталась все такой же сердечной, про Вовку Серегина я говорить нечего, я, кажется, и сейчас готов на любую глупость - только помани! А тут - нет. Тут каждое слово взвешено, тут все сухо и точно, как в аптеке. Мелькает вдруг мысль: может, не писать обо всем этом, обойтись в будущей книге без главы о Косте?.. Нет, все равно буду - из песни, говорят, слова не выкинешь.

- Так-то, брат, - не то оправдываясь, не то, наоборот, утверждая свою правоту, говорит Костя. Он поднимается из-за стола, шагает по кабинету.

- Можно? - Без предварительного стука в дверях появляется стройный черноволосый и чернобровый парен г..

на нем далее традиционная одежда выглядит щеголевато; впрочем, это, наверно, от молодости, оттого, что юношески свежее лицо его чуть не светится от какой-то радости или просто так, от избытка здоровья.

- Раз вошел, значит, можно, - полузамечанием, полуразрешенпем отвечает Костя; мне почему-то чудится, что голос его теплеет. - Входи, входи.

Бросив на меня быстрый выразительный взгляд:

"А, бог с тобой, сиди!" - так можно перевести его, парень выпаливает:

- Гражданин майор - сын у меня! Спасибо вам!

- Я-то при чем? - обычно невозмутимый майор в этот раз явно смущается. - Поздравляю, Петро.

- Вот, и Надя пишет! - Парень выхватывает из кармана письмо, глаза его блестят. - "Передай привет майору, скажи, что я запомню его на всю жизнь". И я, гражданин майор, запомню! Пусть я сейчас арестант, но я все чувствую. Эх! - счастливый папаша встряхивает смоляным чубом. - Честное слово, гражданин майор, не пожалеете вы за свою доброту! Слово даю вам!

- Да будет, будет! - Костя смущается все больше. - Видишь, как все хорошо устраивается? Сын родился, через два дня мы тебя расконвоируем, и опять за машину сядешь.

- Не сяду! - решительно, продолжая во весь рот улыбаться, отказывается парень. - Я от нее пострадал и шабаш! В слесарях останусь.

- Смотри, дело хозяйское, - покладисто соглашается начальник, - Будешь жене писать, передай от меня привет.

- Спасибо, сто раз спасибо! - растроганно говорит парень. - Побегу, гражданин майор, я у Михалыча только на минуту отпросился.

- Беги, беги, Петро. Счастливо.

Каким-то одним стремительным прыжком Петро достигает дверей, исчезает; не замечая, что я сгораю от любопытства, Костя подходит к столу, поднимает телефонную трубку.

- Три-двенадцать прошу... Андрей Никифорович - я, Русаков. Слушай, у Балакина сын родился. Поздравьте его вечером перед всеми... Вот, вот хорошо.

Положив трубку, Костя смотрит на часы, преувеличенно громко удивляется:

- Ого, час уже!

Все понятно: суровый "гражданин майор" расчувствовался, стыдится этого и, конечно, не собирается ни о чем рассказывать. Как бы не так!

- Случай, кажется, довольно любопытный, - как можно незаинтересованней говорю я. - Ты как считаешь?

- Я? - Костя медлит, взгляды наши встречаются, и по его улыбчивым глазам видно, что он, чертяка, все великолопно понимает. - Ты есть хочешь?

- Да ну тебя! Расскажешь, что ли?

- Расскажу, расскажу. Дверь вот закрою. Сейчас перерыв. Обедать поедем позже. Я нынче пораньше освобожусь.

- Да не тяни ты, пожалуйста!

Костя берет сигарету.

- Предупреждаю, что это будет рассказ о моем служебном проступке.

- Тем лучше, - смеюсь я. - Проступок правильного человека - это же здорово!

- Ладно, ладно, Костя присаживается на диван рядом, хлопает меня по колену. Ну, слушай тогда.

СЛУЖЕБНЫЙ ПРОСТУПОК

МАЙОРА РУСАКОВА

- По положению вновь прибывших принимает дежурный офицер. Я в этот раз в приемник случайно заглянул. По пути, из литейки шел. Вижу в окне - народ.

Ну и завернул.

Картина такая: дежурный стоит за столом, берет очередное "дело", выкликает. Кто-то из прибывших выходит на шаг вперед, отвечает. Кучкой сбились, человек пятнадцать прибыло.

Капитан Осипов, помню, дежурил. Увидел меня - докладывает. Я ему рукой махнул: не обращайте, мол, внимания. Работайте.

Сел в углу, разглядываю, что за люди прибыли.

Должен тебе прямо сказать - отношение тут у нас, службистов, к новичкам двоякое. По-человечески, конечно, жалко. Не по отдельности там каждого их ведь пока никого не знаешь, а так - всех скопом. Не тюрьма, так и не воля вольная. А люди... Это во мне одна часть жалеет. Общечеловеческая, которая - поменьше. А вторая моя часть - начальник колонии, эта побольше и интересы у нее - свои. У нас ведь производство, годовой план, на несколько миллионов рублей прибыли даем. И как по одной давней, но в общем-то верной, формуле кадры и тут все решают. Вот я и прикидываю, что за кадры к нам прибыли. Этот, по рукам, вроде слесарь или токарь - толково. Этот больше на шофера смахивает - хоть и в заключение ехал, а одет пофасонпстей. Шофер - тоже толково, на дороге не валяется. Хуже всего - с интеллигенцией. С этой прослойкой, пока ее к месту приспособишь, намучаешься. Претензий много, отдача - на мизинец. Да, чтоб не забыть: мы стараемся давать людям работу по профессиям. А не успел ее заиметь научим.