Современная болгарская повесть - Стефан Дичев

Мрачный, неприятный субъект. Глаза его исподтишка и, пожалуй, не слишком почтительно изучали нас — он явно забывал, кто он и кто мы. Нет, нет, Мишель, не смейтесь! Мне заранее известны ваши возражения: свобода, мол, равенство, братство! Боже правый, да когда же эти слова не были всего лишь словами? История с поваром — лишнее подтверждение тому, что между цивилизацией и дикостью — глубочайшая пропасть…

— Простите, что перебиваю вас, Фрэдди! Если говорить о вас и вашем приятеле Стамо — то здесь и впрямь возразить нечего. Но Сулейман — это ведь тоже цивилизация? — Миллет откровенно поддразнивал англичанина.

Барнаби только пожал плечами.

— Если вы все еще не уразумели, что налицо был, как выражаются юристы, преступный умысел… — сказал он.

— А как тогда назовете вы «керосиновую» стратегию турецкого главнокомандующего? Гуманной? Да? На ваш взгляд, предавать огню города и села — не преступление?

— Это совсем иное. Это и впрямь стратегия — возможно, неверная и в какой-то мере преступная, возможно, бесплодная, но все же стратегия, тогда как повар явно замышлял убийство.

— А что из чего проистекает, по-вашему, уже вопрос другой?

Мы напряженно следили за их спором. Чувствовалось, что узел этого двойного повествования вот-вот будет развязан. Но многое еще оставалось недосказанным. Карло не выдержал:

— Расскажите лучше, что было дальше! — взмолился он.

Общество дружно поддержало его.

— Я не должен был вмешиваться, но это было выше моих сил, — виновато проговорил Миллет. — Продолжайте, Фрэдди. Нет, нет, я молчу! Рассказывайте так, как вам все это представляется. К счастью, нравственные категории, о которых шел наш спор, вскоре превратились в категории житейские! Однако — вам слово!

— Мне остается только поблагодарить вас. Очень мило с вашей стороны, вы очень любезны… И все же позвольте сказать еще несколько слов о Стамо. Не скрою, леди и джентльмены, я ненавижу этого субъекта! Вы спросите: за что? Какая может быть связь между англичанином моего ранга и поваром-болгарином, чтобы я возненавидел его? В том-то и дело, что связь возникла, и связь роковая, предугаданная мною в первый же миг! Инстинкт, интуиция — назовите, как угодно.

Я вам опишу его: сухощавый, смуглолицый брюнет, вид хмурый, замкнутый. Взгляд, ощупывающий все и вся. Уши торчком. Меня не покидало ощущение, что он прислушивается к тому, о чем говорится за столом. И вдруг мелькнула мысль: уж не шпион ли он? Русский шпион?

Помню, как ни был мне антипатичен этот субъект, мысль показалась мне потешной. Я обернулся к доктору Джилу (который на этот раз явился не один, а вместе с розовой мисс Грей, сестрой милосердия) и спросил:

«Отчего, собственно говоря, этот повар оставил ваш лазарет?»

«По правде сказать, Фрэдди, я и сам толком не знаю, — отвечал Джил, вероятно удивленный проявленным мной интересом. — Помнится, у нас исчезли тогда кое-какие медикаменты, и мы были вынуждены обыскать младший персонал. По этой или по иной причине он оскорбился. Заявил: „Больше мне у вас делать нечего“. Я уговаривал его, убеждал — где в теперешние времена найдешь такого повара? Но он — ни в какую. Чудак. Синьор Винченцо, натурально, воспользовался случаем… Однако почему вы спрашиваете?»

«Да так… Действительно чудак… Не нравится мне что-то его физиономия. Будто сердит на весь мир…» — Я хотел придать разговору шутливый оборот.

Доктор не поддержал этого тона:

«Я слышал, он перед началом войны потерял всех своих близких… Быть может, вы знаете: здесь было восстание, потом резня…»

«Да, я знаю из газет…» — прервал я его с притворным безразличием, потому что много, слишком даже много читал об этой чудовищной истории и старался не думать о ней.

«Итак, завтра в полдень ваш лазарет снимается с места?» — обратился я к сестре милосердия, за которой усиленно ухаживал Валентин Бейкер. Мне не столько хотелось получить ответ, сколько поддразнить своего приятеля.

Мисс Грей ответила мне улыбкой и кивком головы.

«Ради сестер милосердия и мы с пашой, возможно, ускорим наше стратегическое отступление, — сказал я, подмигнув Валентину. — Направление — восток. Пункт назначения — Адрианополь. Никаких изменений не предвидится?»

«Я предпочла бы сразу вернуться домой, мистер Барнаби. Неужели вам не наскучило тут?»

Разговор велся по-английски. Зная, что главнокомандующий и его генералы не понимают нашего языка, мы чувствовали себя некими конспираторами. Но мне почему-то казалось, что один человек все же подслушивает нас: повар Стамо. Разумеется, сейчас я понимаю всю нелепость этого подозрения. Стамо был всего лишь тем, кем он был. Мое воображение преувеличивало его интеллект. Однако тогда я не спускал с него глаз. Наблюдал за тем, как он вносит очередное кушанье, как окидывает нас взглядом, будто пересчитывая, как ставит блюда на стол, и уши у него при этом оттопыриваются еще больше; как он неслышно пятится, а затем исчезает за дверью. «Какого дьявола? — думал я. — Неужели никто из них не придал значения тому, что повар этот — болгарин, да еще лишившийся семьи во время восстания?» Но мысли эти мелькнули и исчезли. И подобно всем, кто сидел за столом, я тоже тянулся к блюду, чтобы положить себе в тарелку очередное кушанье. Таков в тех странах обычай подавать на стол. Я налег на еду. Вошел во вкус. Выпил глоток вина. И, как и все, молча уступил ненасытному своему аппетиту.

Но тут-то и послышались ружейные залпы.

Сначала мы не придали им значения. Выстрелы были далекими, едва различимыми. Однако вскоре они умножились, стали громче. Перестав жевать, мы слушали и невольно переглядывались между собой.

«А-а!..» — произнес главнокомандующий. И немного погодя снова: «А!..» — И остался сидеть с разинутым ртом, словно так было лучше слышно.

«Это не русские, — затем уже уверенно объявил он. — Быть того не может!»

Два корпусных командира, ужинавшие с нами, поспешили с ним согласиться. Однако выстрелы не умолкали. Весь город, казалось, гудел от них.

«А вдруг опять облавы?» — тихо произнес доктор Джил, обращаясь, вероятно, к сестре милосердия, — та в ответ кивнула своей русой головкой. У этого моего соотечественника были довольно своеобразные убеждения. Наподобие ваших, Мишель. А возможно, он был квакером, не берусь судить. По окончании войны я узнал от мисс Грей, что все его симпатии были на стороне болгар, но он умел это скрывать.

«Сдается мне, русские штурмуют город, — произнес Бейкер, вставая из-за стола. Он отворил окно, и в залу хлынули ружейные залпы, еще более громкие и пугающие. — Вопрос лишь в том, где стреляют».

«Они! Это они! — заявил Сулейман так же уверенно, как только что утверждал обратное. — Трубить тревогу! Всем — к своим частям! Во имя Аллаха, отбейте их, окружите, уничтожьте!..» — с обычной горячностью командовал он.

«Во имя Аллаха! Во имя Аллаха!» — с этими восклицаниями корпусные командиры поспешили на улицу, вскочили на коней и в сопровождении адъютантов неправдоподобно быстро растаяли во тьме.

Я не знал, где стоят их части, в городе либо за его пределами, но они, видимо, это знали.

«Я выступаю!» — провозгласил Сулейман.

Выпученные его глаза сверкали, борода воинственно вздернулась, но в выражении лица была некая обреченность. Мы не спросили, куда вознамерился он выступать. Было ясно, что оставаться в бездействии он не мог.

Офицеры штаба ожидали его на улице. Прежде чем отбыть, главнокомандующий осведомился о намерениях Бейкер-паши.

«Я почитаю первым своим долгом проводить мисс Грей в лазарет, ваше высокопревосходительство, а затем — как вам будет угодно мне приказать».

«Машаллах! Машаллах!» — Сулейман просиял. Будучи сам кавалером высокого класса, он ценил подобные ответы. Но все это было для него лишь эпизодом. Подлинной его стихией был воинский долг.

«За мной!» — скомандовал он и пришпорил коня. Я подивился тому, что он не взмахнул саблей — столь решительный возглас должен сопровождаться и подобающим жестом.

«А мы, Фрэдди, проводим наших друзей, не так ли?» — обратился ко мне Валентин, когда главнокомандующий и его штаб скрылись из виду.

Я удостоверился в том, что Рэдфорд привел мою лошадь, и готовился уже сесть в седло, когда почувствовал вдруг резь в животе. В этом минутном спазме не было ничего необычного — напоминание об определенной физиологической потребности, и только. Но не мог же я сказать мисс Грей и доктору: «Подождите минутку, я сейчас». Вам известно, каковы мы, британцы, на этот счет. Я предпочел погрешить против истины:

«Я вынужден задержаться, необходимо окончить кое-какие дела. Тысяча извинений и до скорой встречи в Адрианополе!.. — И, кивнув своему другу, удивленному, но умеющему не выказать удивления, добавил: — Буду ждать вас здесь, паша».