Семизвездное небо - Герай Фазли

Не желая скрывать от Шахназ все еще не проходящего волнения, Айхан тихонько проговорил:

- Хорошо, будь по-вашему, я прочитаю и все верну вам. Таким образом, вы и себя избавите от труда - устранитесь от дачи мне советов, - улыбнулся Айхан.

- Вовсе нет, напротив. Прочитав письма, у вас может возникнуть ко мне еще больше вопросов. В любое время я к вашим услугам, сосед!

Сердечно произнесенное слово "сосед", еще более теплое выражение глаз будто вопрошали: "Айхан-гардаш, а как ты на это смотришь, как расцениваешь мое соседство?"

Айхан, хоть и понял намек, был не в состоянии ответить: письма, которые он держал, жгли ему руки, влекли в далекие годы детства. Что написано в этих письмах? Что могли они ему сообщить? Ведь самое страшное - небытие Гюльназ ему уже известно.

Печальная тишина, к счастью, была прервана криком со стороны родника Шахназ:

- Шахназ-муэллима, эй! Шахназ-муэллима!..

Айхан со скрытым беспокойством выглянул в окно. Шахназ со словами "К добру ли в такой час..." вышла на веранду.

Под ивой стояла старая "Волга", возле нее, горделиво обняв открытую заднюю дверцу, стоял служащий правления колхоза - Вели.

- Вели? Это ты? Что прикажешь?

Послышался раскатистый хохот:

- Что я могу приказать? Я сам приказ выполняю, Шахназ-муэллима... Приказ Рамзи Ильясоглу. Он просит, если вам нетрудно, прийти в правление колхоза. И послал за вами свою машину. Вот я...

- Рамзи-муэллим? - переспросила Шахназ и непроизвольно посмотрела на Айхана.

А он, слушая высокопарную речь весельчака Вели, приложив руку к шраму на губе, следил только за Шахназ, пытаясь что-то понять по ее глазам, лицу, голосу. Откуда в эти счастливые минуты возник этот человек по имени Рамзи Ильясоглу? Это имя он уже слышит во второй раз, и во второй раз грудь его наполняется трепетом. Что их связывает с Шахназ?

Услышав взволнованный голос Шахназ, каким она произнесла "Рамзи-муэллим?", он внутренне сжался. И, чуть не выдав себя, торопливо спросил:

- Кто такой Рамзи-муэллим, Шахназ-ханум?

- Заместитель председателя райисполкома. И еще мой... - она запнулась, - наш... приятель... наш с Эльдаром... - она снова запнулась, еще с юношеских лет... Рамзи-муэллим тоже из этого села, теперь он работает в районе.

Мысли Айхана путались так же, как речь у Шахназ.

Спустившись с веранды, Шахназ направилась к ожидавшей ее "Волге". Айхан смотрел ей вслед. Что еще уготовила ему судьба?

4

Тот, кто любит, богат;

тот, кого любят, еще богаче.

В день освобождения из "заключения" нас ждала ошеломляющая новость: повсюду только и разговору было, что сын пастуха Ильяса Рамзи приезжает из Ленинграда на летние каникулы. Эту новость из районного центра сообщили моему отцу по телефону.

Поскольку подобные события случались в нашем селе не часто, все Чеменли было в ожидании. Шутка ли, сын неграмотного пастуха учится в таком большом городе, как Ленинград! После Салимы Рамзи был вторым, кто уехал учиться в Ленинград.

Назавтра, после полудня, на единственной проезжей дороге, делившей Чеменли на две части, показалась легковая машина.

Это само по себе было для нашего села большой неожиданностью. Машины к нам приходили очень редко. Вот почему все взоры были устремлены на нее, когда она двигалась по дороге, поднимая клубы пыли. Все, кто был в чайхане над Бешбулагом, заслышав ее шум, спустились вниз и выстроились на обочине.

Я тоже был среди них. Изредка я слышал возгласы, в которых зависть, удивление, радость - все было перемешано: "Молодец, пастух Ильяс, вон сам райком везет к тебе твоего сына...", "А как ты думал, Мурад, в Ленинграде учиться, по-твоему, шуточное дело?..", "Да пойдет тебе впрок наш хлеб, Рамзи, сынок...".

Что думал, что переживал сидевший на плоском камне у Бешбулага и слышавший весь этот разговор дядя Ильяс, сказать трудно. Наконец машина остановилась у родника. Хозяина машины видно не было. Впереди - рядом с шофером - сидел Рамзи. Я с трудом мог разглядеть его в кольце обступивших его людей.

Выйдя из машины, Рамзи поздоровался сначала с отцом, потом с другими мужчинами. Увидев моего отца, он ласково взял его под руку: "Привет, уста! Как дела?" А я, не желая попасться им на глаза, постарался стушеваться в толпе. Но именно в этот момент дядя Ильяс дрожащим от счастья голосом произнес:

- Поздравь дядю Алмардана с новой должностью, сынок. Он теперь у нас в селе местное правительство.

- Да ну, а ты не шутишь, отец?

- Какие могут быть шутки с правительством, сынок? Теперь мы зовем его не уста Алмардан, а председатель Алмардан.

- Правда? - На этот раз я ясно разглядел, как сдвинулись - широкие брови Рамзи. Подозрительно взглянув сначала на моего отца, потом на дядю Ильяса, он изрек: - Ты хочешь сказать, что дядя Алмардан теперь председатель сельского Совета в Чеменли? Странно. - Но тут же, взяв моего отца за руку, он крепко пожал ее. - Поздравляю, дядя Алмардан, поздравляю!

А я, расслышав в его голосе скрытую иронию, растерянно смотрел на отца.

- А что ж тут такого странного, детка? - спросил отец таким серьезным, таким уверенным тоном, что на красивом лице Рамзи выступили красные пятна. Ты хочешь сказать, что мастер не может занять пост местного правительства?

- Нет, нет... Что ты говоришь, председатель? - несколько растерянно проговорил Рамзи. - Наоборот, я очень рад, что выдвинули такого труженика, как вы.

Мне показалось, что, произнося эти слова, Рамзи хотел дать всем почувствовать, что в этом вопросе главным является вовсе не то, что моего отца избрали председателем, а его, то есть Рамзи, отношение к случившемуся. Смысл диалога постепенно начал доходить до меня. "Рамзи просто смеется над отцом, не может поверить в то, что именно его избрали председателем. А отец понял это сразу. Хотел тут же, при людях, ответить ему, но сдержался. Видимо, пожалел пастуха Ильяса". На этом я и остановился в своих размышлениях, пойти дальше не хватило смелости. Необычность костюма, походка Рамзи очаровали меня. Сверкающие на новом летнем костюме пуговицы слепили глаза. Шелковая сорочка с нежным рисунком была такого приятного цвета... На талии вместо пояса шелковый шнурок с мягкими кисточками на концах. Костюм был расстегнут, и эти кисточки, колеблющиеся на ветру, походили на белые полевые цветочки. На ногах блестящие красивые туфли кофейного цвета. А самым удивительным было то, что при каждом шаге Рамзи эти туфли скрипели, и этот скрип походил на звук зерноочистительной машины, что стояла у дровяного сарая в нашем дворе. Таких скрипучих туфель я, по правде говоря, еще ни у кого не видел. Здороваясь с земляками, Рамзи каждому говорил что-нибудь приятное и всем одинаково улыбался, при этом сверкали его белые как эмаль зубы.

Потом по просьбе дяди Ильяса взрослые собрались в его обнесенном большим каменным забором дворе. Прямо на зеленой траве была расстелена широкая скатерть, под тутовым деревом дымил самовар. С засохшей ветки старой груши свешивались две половины бараньей туши, от них еще шел пар. Сегодня дядя Ильяс, которому от радости вся долина Агчай была тесна, в честь сына устроил грандиозный званый обед; значит, таким цыплятам, как я, вертеться под ногами хозяина дома неприлично. Поэтому, выйдя на большую сельскую дорогу, я решил пойти к Искендеру.

Я шел медленно. Вдруг позади послышался голос Гюльназ

- Ай гагаш, куда направляешься?

Гюльназ была не одна - Шахназ держала ее под руку.

- Наверх, к Искендеру.

- Он только что пошел к Бешбулагу, - пояснила Шахназ.

- А вы куда собрались?

- К тете Ясемен. Давно с нею не виделись.

Ясемен была родной теткой Шахназ, она хорошо знала и меня и Гюльназ.

- Идем с нами, - Гюльназ схватила меня за руку. - Знаешь, говорят, сын пастуха Ильяса приехал из Ленинграда на каникулы. Может, увидим его с балкона тети Ясемен.

- Это так важно? - почему-то раздраженно спросил я.

- Не важно, а интересно, - на этот раз ответила Шахназ.

Не знаю, что со мной случилось, но, проклиная себя, я все-таки пошел с ними.

... Тетя Ясемен встретила нас радостным криком, каждого обняла, прижала к груди.

- Какие к нам гости пожаловали! Это откуда же солнышко взошло? засуетилась она.

- Тетя Ясемен, ты разве не знаешь, что сегодня солнце взошло со стороны Ленинграда? - засмеялась Гюльназ, взглядом показывая на шумный двор дяди Ильяса. - Вот мы и пришли полюбоваться им.

Место действительно было очень удобным. Уставленная цветочными горшочками веранда тети Ясемен выходила прямо во двор дяди Ильяса. Цветы скрывали нас, но мы отчетливо видели все, что там происходило. Я сидел на веранде на плоском табурете, пил чай и мог наблюдать.

Через некоторое время до нас донеслись звуки кеманчи. Значит, дядя Мурсал был уже там. Поставив кеманчу на колено, он спокойно настраивал ее.

Пир разгорался. С веранды тети Ясемен, наполненной ароматом цветов, я видел только его - сидящего во главе пиршества, только Рамзи. Все сидели на коврах, расстеленных на зеленой траве, кто скрестив ноги по-турецки, кто опершись на мутаки. Только Рамзи почему-то сидел на стуле, покрытом старой оленьей шкурой. Перед ним на маленьком столике стоял горячий крепкий чай. Рядом стояла ваза, наполненная фруктами. Отец его, дядя Ильяс, хоть и вел приятную беседу с гостями, все время поглядывал на сына. В эту летнюю жару на голове у дяди Ильяса была большая папаха из бараньей шкуры, черная чуха, на ногах чарыки. Хилый, с заросшим щетиной лицом, безграмотный пастух - и ослепивший Чеменли своим блеском сын-студент! Будто на засыпающем дубовом пне зазеленела ветвистая чинара. В сердце моем появилось непонятное ощущение, объяснить которое я не мог. Что бы это могло означать? Не звуки ли кеманчи привели меня в такое состояние? Я видел белые длинные, покрытые лишаем пальцы дяди Мурсала, взгляд мой задержался на стоявшей перед ним начатой бутылке вина. Но почему-то эта бутылка сейчас не имела никакого отношения к дяде Мурсалу. Только кеманча принадлежала ему одному. Когда его лишайные пальцы перебирали струны кеманчи, а смычок касался их, лицо дяди Мурсала светлело, прекрасная улыбка озаряла его. В другое время, когда кеманча молчала, такого не случалось. Руки его вызывали брезгливость, и никакая сила не могла заставить меня назвать его дядей Мурсалом. Он становился им только тогда, когда ставил на колено кеманчу. В такие часы он был всеми любим, он превращался в самого уважаемого человека. Никто не мешал ему пить вино, не обращал внимания на его лишайные пальцы. Вот так, подперев подбородки руками, все молча его слушали. Уже во второй раз звуки кеманчи потрясли меня. Прямо как в сказке, я был очарован их божественной силой. Что находило на меня в такие моменты, я понять не мог.