Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник) - Илиодор

– Ничего, я пойду к нему и изобличу его.

– Ну, ладно, пойди, пойди. Только ничего хорошего не услышишь. Он – плохой человек. Сердится на меня, так как я раньше изобличал его в том, что он опоганится с попадьей, а потом идет обедню служить.

К священнику меня повез духовный брат-ученик Григория – Илья Арапов. Как только я вошел к о. Петру, он, едва поздоровавшись со мною, спросил меня: «Зачем приехали сюда?»

– В гости, к другу.

– Не к другу, а к мерзавцу, развратнику!

– Что вы, батюшка, что?

(Признаюсь, я поехал к отцу Петру с намерением больше ему противоречить, чтобы он больше разгорячился и больше рассказал бы мне про Григория.)

– Да, к развратнику. Дали ему фамилию Новых. Истинно, он новый распутник.

– Но ведь фамилию дал царь?

– Так что же? Он и государыня – люди, мистически настроенные, вот и попались ему в когти, а нас не проведешь.

– Батюшка! Если вы знаете что плохое про брата Григория, то почему же не доведете до сведения царя?

– Много знаю, а до царя нам нет пути: побольше нас, да молчат, а нас не послушают. Вот Феофан епископ тоже сюда приезжал. Зачем? Увеличивал авторитет развратника? И вы приехали. Я что-то даже не верю, что вы священник; разве священник поедет к такому подлецу? Вы – беглый преступник?

– Батюшка! А вы зачем же сами вчера были в гостях у брата Григория?

– Зачем, зачем? Я не орехи щелкать ходил, а по поручению архиерея смотреть, что вы там делать будете. Ведь раньше там у него оргии были.

– Какие оргии?

– Самый форменный разврат. Наберет Григорий девушек, прыгает, прыгает, да начнет с ними свальный грех творить.

– Так он, значит, форменный хлыст?

– Да, да. Он во время странствований всякой пакости набрался; тогда же и подругами обзавелся: монахинями и разными девушками. А теперь к нему ездят петербургские дуры; он их в баню водит голыми, ложится с ними. А главное, ни в чем не сознается; есть здесь одна женщина – просфирня; она еле от него отбилась. Спросили Григория об этом, а он говорит, что ничего не было. И жена его отказывается от всего. А разве не она в прошлое лето за косы вытаскивала из двора петербургских барынь, которых захватывала с Григорием в постели. С Л. она разве не дралась?

– А до странствования он чем занимался?

– До странствования он был пьяницей и озорником. Его не иначе на всем селе звали как Гришка-вытул, Гришка-дурак…

Отец Петр горячился, а я краснел до самых ушей.

– Батюшка! А все то, что вы говорите, вы сами видели, хорошо знаете?

– Все знаю, все на моих глазах делалось. А если чего не видел сам, то другие видели. Его крестьяне покровские и теперь считают за жулика, а епископ так даже и на глаза к себе не пускает, а он сколько раз хотел ему представиться. Чтобы задобрить епископа, Григорий раздобыл 20 000 рублей на построение храма. Так что же вы думаете? Крестьяне не приняли от него денег; так и сказали: «Не надо нам твоих денег; знаем, как ты их достаешь».

– Он нас, священников, ни во что ставит. Ишь, выдумал учение, что благодать с недостойных пастырей отлетает и ложится на простецов… На нем всего больше, и ему даже поэтому не грешно женщин и девушек пробовать. Еще говорит, что он своим совокуплением освящает их и снимает страсти. Вот подлец! Да вы присмотритесь получше к Григорию, и вы сами увидите, что он мошенник.

И многое, многое еще говорил о. Петр про Григория. Я попрощался с ним, поблагодарил и ушел, думая: присмотрюсь, присмотрюсь, батюшка; сюда я и приехал, чтобы присмотреться.

Когда я садился в сани, брат Илья, притворно, тяжело вздохнувши, простонал: «Ох, и тяжело же у меня было на сердце, когда вы с о. Петром беседовали…»

Я промолчал, а сам думал: и Илья, получающий от Григория малую толику, должно быть, скрывает про похождения Григория, а может быть, и в самом деле ничего он худого не знает, а быть может, этого худого нет совсем, быть может, батюшка клевещет, ведь попы злы, а особенно на тех, кто подрывает авторитет их среди прихожан. А Григорий такой. Его все-таки многие простецы считают святым. Попам это и не нравится – вот они и бесятся.

Встретил меня Григорий с большим смущением.

– Ну, что, небось, с три короба наврал?

– Да, много говорил.

– Что же, что же однако? – приставал Григорий.

– Да вот говорил, что жена твоя дралась с дамами из-за тебя.

Из другой комнаты выбежала Прасковья Федоровна и закричала:

– Врет он, косматый, никогда ничего подобного не было!

– Вот подлец так подлец! – добавил Григорий. – Не верь ему, ты сам знаешь, что попы злы и клеветливы. Разве ты мало от них зла натерпелся. Не верь им, а то мне это будет обидно.

Я прямо-таки растерялся и не знал, кому же верить: Григорию или Петру? Размышлял: попы вообще злы и клеветливы, а Григорий мой благодетель. Как же надо поосторожнее отнестись к тому, что о нем говорят, чтобы не бросать зря камень в своего друга и благодетеля и не замарать его грязною клеветою.

Я повторил Григорию, хотя нехорошие мысли о нем начинали уже одолевать меня.

Прогостивши у Григория целых 10 дней, я 15 декабря поехал обратно в Царицын. Со мной поехал и Григорий с женой.

До самой Тюмени (80 верст) думал я о своем друге, который сидел рядом со мною. Думал, кто он: бес или ангел?

В Тюмени опять ночевали у сундучника. И опять Григорий на ночь куда-то убегал, а в храме не молился, хотя был канун воскресного дня. Да и вообще Григорий, как я наблюдал, нигде не молился: ни в Саратове, ни в Царицыне, ни в одном монастыре, куда мы с ним заезжали… Он все бегал, ловил женщин, девушек и давал им наставления…

Переночевавши у сундучника, мы сели в поезд и направились на Саратов. Перед отходом поезда, когда из нашего купе вышел, попрощавшись с нами, сундучник, Григорий говорит мне: «Мотри! Вот чудак-то, этот Дмитрий Дмитриевич. Говорит: Григорий, возьми меня к царям; я тоже могу советовать не хуже тебя. Вот чудак: как будто это так просто: «возьми». Как будто каждому Бог дал такие таланты».

При этом Григорий так улыбался, что нельзя было не заметить, что в этой улыбке сказывалось полное сознание своего превосходства, убеждение в своем посланничестве от Бога для великих царей и убийственное осуждение желания бедного, с большим сизым носом-картошкой, Дмитрия Дмитриевича, которому только и нужна была, для расширения маленького сундучного дела, всего-навсего какая-нибудь одна лишняя тысяча рублей. Вот на эту-то тысячу он и хотел царям хоть что-либо посоветовать; но мечта его не осуществилась!

20 декабря приехали в Саратов. Жену Григорий проводил в Питер, обещаясь к Крещению сам приехать. Григорий до Нового года собирался пробыть в Царицыне. В Саратове жили только полдня. Все это время он бегал в квартиру эконома.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});