Рожденные Смершем - Николай Николаевич Лузан

Гриша Буяновский. К ним присоединился сам начальник 3-го отделения Яков Кадашевич. Суровый внешне, на самом деле — душа нараспашку, когда в распутицу Антонине он подарил сапоги-«хромочи». И не важно, что они были 42-го размера, она чувствовала себя офицером.

— Подъем, наши прекрасные дамы! Вас ждут великие дела! — призвал Козаченко и расплылся в широкой улыбке.

«Кнопка» капризно поджала губки и ворчливо заметила:

— Тоже мне «лыцари» нашлись. Откуда только вас в такую рань принесло?

Козаченко нисколько не смутился и заявил:

— Кто рано встает, тому сам Бог подает.

— Что? Что? И это говорит орденоносец! — не унималась «Кнопка».

— Передовик-комсомолец?! Возмутительно! — присоединилась к ней Зоя.

— А наша партийная организация поддерживает комсомольца Козаченко! — пришел к нему на выручку Кадашевич.

Зоя всплеснула руками и в ужасе воскликнула:

— Что я слышу?!

— И что же ты слышишь, Зоечка?

— А то, Яков Иосифович, что Козаченко вас до монастыря доведет!

В Антонине любопытство взяло верх над атеистическим воспитанием, и она поинтересовалась:

— Ребята, а что такого вам послал Господь? Выдержав многозначительную паузу, офицеры переглянулись, а затем, как по команде, припали на правое колено. В следующее мгновение в их руках, как из воздуха, возникли скромные букеты из нежных подснежников и фиалок. Зоя, Таня и Антонина ахнули. Первой вспомнила о празднике Татьяна и воскликнула:

— Девчата, так сегодня же 8 Марта!

— Поздравляем! Поздравляем и удачи желаем! — дружно повторили офицеры и подали цветы.

Прошли многие годы, а этот трогательный эпизод из войны они сохранили на всю жизнь.

В тот тяжелейший год весна не спешила вступать в свои права. В начале марта она слегка побаловала слабым теплом и снова скрылась в туманах. И только к апрелю ветра, подувшие со стороны Средиземного моря, разогнали плотные облака и открыли солнце. Под его жаркими лучами природа яркими, сочными красками стремительно пробуждалась к новой жизни.

Степь северного Крыма, высушенная лютыми февральскими ветрами и казавшаяся безжизненной, в считаные дни преобразилась. Изумрудная зелень молодой травы покрыла вспучившуюся холмами-морем землю, и она заполыхала розовыми, красными, фиолетовыми кострами распустившихся тюльпанов и маков. Над ней величаво парили ястребы и высматривали в зарослях кустарника и травы добычу: куропаток, перепелов и сусликов. Порхающей, скачущей и ползучей живности было великое множество, она трещала и посвистывала на разные голоса.

Еще раньше весна пришла на юг Крыма. Пестрый ковер из белоснежных подснежников, примул и нежно-фиолетовой сон-травы устлал южные склоны гор. Ниже, на побережье, весна расплескалась настоящим буйством красок. Нежная вуаль цветущего миндаля, алычи и японской айвы укутала сады. В воздухе витал сладковатый аромат ранних цветов. Кроны деревьев гудели от гомона птиц, они вили гнезда и готовились к рождению новой жизни. Вопреки войне Черноморское побережье Крыма в это время года напоминало земной рай.

Бурная весна пробудила в душах командования Крымским фронтом надежду на то, что новая наступательная операция наконец увенчается успехом. Но ни они, ни тысячи обреченных на смерть не предполагали, что возвращение в земной рай — Крым обернется дорогой в ад. Ничто так остро и точно не может передать весь ужас трагедии, произошедшей на крымской земле в апреле-мае 1942 года, как те несколько строк, что написал Леонид Георгиевич:

«…мне довелось немало исходить дорог Великой Отечественной войны. <…> Но ни в обороняющейся Одессе, ни в истекающем кровью Сталинграде, ни под Берлином, доставшемся нам столь дорогой ценой, не было так отчаянно тяжело, так беспросветно, так обидно, как в 1942 году под блокированной немцами Керчью…»[18].

Усугубило трагедию назначение Ставкой ВГК очередного своего уполномоченного начальника Главного политического управления Красной армии армейского комиссара 1-го ранга Льва Мехлиса. Политик, далекий от военной стратегии и тактики, неуравновешенный, нетерпимый к чужому мнению, он бездумной, жестокой рукой принялся тасовать командные кадры. По его требованию был снят с должности начальника штаба Крымского фронта генерал-майор Федор Толбухин, будущий маршал Советского Союза, фактически изолирован сам командующий генерал-лейтенант Дмитрий Козлов. Все это привело к дезорганизации управления войсками и хаосу в боевых порядках. Новое наступление советских войск натолкнулось на хорошо организованную оборону противника, ценой огромных потерь лишь на отдельных участках им удалось углубиться всего на несколько километров. К началу мая советское наступление в восточной части Крыма окончательно захлебнулось, и дальше разразилась чудовищная катастрофа. Немецкое командование, массированно применив авиацию, артиллерию и танки, перешло в контрнаступление.

Измотанные боями, потерявшие значительную часть личного состава войска Крымского фронта не смогли оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления. С потерей боевого управления их охватил хаос. Попытки отдельных командиров остановить его и навести порядок в своих рядах не только не получали поддержки со стороны вышестоящего командования, а наоборот, они вместе с подчиненными становились жертвами бездумных, а нередко и приступных приказов и действий.

Леонид Георгиевич, находившийся в передовой цепи 3-го батальона 13-й стрелковой дивизии, одной из лучших, оказался под плотным огнем противника. Атакующие цепи залегли, а затем попятились назад. Он вместе с батальонным комиссаром с трудом смогли поднять бойцов в атаку, попали под ураганный огонь артиллерии и дальше нескольких десятков метров не сумели пробиться. Стреляли свои?!

«…как впоследствии выяснилось, начальник артиллерии бригады был пьян и не мог управлять огнем. На следующий день он был расстрелян перед строем начальником Особого отдела Нойкиным. Наш батальон понес большие потери — около 600 человек убитыми и ранеными»[19].

К сожалению, то был далеко не единичный случай. Вырываясь из немецких котлов, они пробивались к Керчи. У многих, измотанных боями, голодом и жаждой, уже не оставалось сил бежать от бомбежек и артобстрелов.

Леонид Георгиевич давно уже потерял счет пройденным километрам и двигался, как автомат. Кровь запеклась на растрескавшихся от жажды губах. При каждом вдохе горло драло, словно наждаком. Соленый пот ел глаза, их застилала туманная пелена. Он смахнул его рукавом гимнастерки, и она рассеялась. Впереди зыбким миражом возникла серая громада элеватора. Справа от него блеснула морская гладь. Иванов тряхнул головой и протер глаза. Нет, это был не мираж и не обман зрения. Перед ним находилась Керчь. Внизу у причалов роились баржи, сейнеры и катера, перед ними суетился людской муравейник.

Близость к своим придала ему и красноармейцам дополнительные силы. Через сотню метров