Память (Братья) - Марина Болдова

– Мариш, а где мама? – в кабинет заглянула мамина сестра тетя Ляля. За ее спиной стоял Березин.

– Вышла куда – то, – рассеянно ответила Маринка.

Лялька внимательно посмотрела на племянницу.

– Ты ей сказала?

– Сказала. Только не спрашивайте меня, как она отреагировала.

– Почему?

– Я ничего не понимаю. Она спокойно приняла новость о ребенке, а потом устроила мне форменный допрос об отце.

– Ну, это естественно. Должна же она знать, за кого ее дочь собирается замуж.

– Да не собираюсь я замуж! Я просто хочу родить здорового малыша.

Лялька и Березин переглянулись. Оба одновременно подумали об одном: у Галины появилась еще одна головная боль.

Дверь кабинета распахнулась.

– Владимир Сергеевич, вас вызывают в реанимацию, к Беркутову. Похоже, там проблемы, – секретарь Березина Светочка выглядела испуганной.

– Что там могло случиться, все же было в порядке?!

Березин выбежал из кабинета. Лялька потянула Маринку за руку.

– Пошли, маму поищем.

Маринка согласно кивнула головой: Галина ушла из кабинета Березина, не сказав дочери ни слова.

Глава 27

Он очнулся и попробовал пошевелить рукой. Не получилось. Закрыл и открыл глаза. «Я еще не совсем умер», – констатировало вернувшееся сознание. Тут же пришел страх, что он долго не сможет встать с постели, да и сможет ли вообще. Как раз об этом ему говорила эта чертова врачиха. Накаркала, старая ворона! Волноваться ему нельзя! А зачем тогда запугивала, спрашивается? Что толку от их процедур! Кроме боли и унижения ничего. Хватит, один раз уже поддался на уговоры, да и уговаривать в тот раз не нужно было. Когда он узнал о диагнозе, паника охватила его целиком, готов был ухватиться за любую возможность продлить свою жизнь. Хоть на сколько. Он тогда даже не догадывался, что в моменты острых приступов будет просить Бога иль Черта забрать его прямо сейчас. И молился и чертыхался, неистово богохульствуя. Все напрасно. Слегка помогали пилюли, прописанные все той же докторицей. За это спасибо. Но теперь и они не помогают. Как все некстати! Опять все отодвигается на неопределенное время. Стрельцов уже собрал для него достаточно информации, чтобы он мог начать действовать. Беркутов должен за все заплатить сполна, за себя и за своего папашу. За их общего папашу. За его, Дубенко, голодное и злое детство, за вечно битого и униженного Ваняшу. Так звала его мама, пока они жили вместе в добротной деревенской избе на краю большого села.

Его мать Сулико, как он узнал позже от отчима, приехала к ним в село уже беременной. Ее приютила старая тетка Оксана, одиноко живущая в своем доме. Хозяйство у нее было богатым даже по гуцульским меркам. Кроме того, что она разводила кур и индюшек на продажу, она считалась лучшей мастерицей на селе. Тканные цветастые коврики разных размеров, рушники, расшитые красными петухами расхватывались заезжими туристами в один момент. Поговаривали, что в захоронке у тетки Оксаны припрятаны даже иностранные деньги. Своих детей у нее не было, в городе жила вдовая сестра с сыном и малолетней дочерью. Отчимом только что родившегося Вани и стал городской племянник тетки Оксаны. Приехав однажды к ней в гости, Иван Дубенко, только что отслуживший в армии молодой красавец, без памяти влюбился в теткину постоялицу. Сулико была до того хороша собой, что парня не оттолкнул ни выпирающий животик, ни грузинская кровь девушки. На все уговоры и плач матери он твердил только одно: другой жены мне не надо, жить без нее я не буду. Первой сдалась тетка Оксана. Она уже успела привыкнуть к Сулико, та была девушкой скромной и работящей. А это в деревне считалось главным. Однако перед свадьбой она заставила рассказать Сулико, как и где она жила до своего появления у нее в доме. Рассказ девушки окончательно растопил сердца тетки и матери Ивана, а для него Сулико стала еще дороже. Свадьбу сыграли уже после рождения Ваняши, богато и широко угощая всех желающих. То, что тетка Оксана в открытую признала чужеродную невестку, заткнуло рот даже самым досужим сплетницам. Иван усыновил Ваняшу, дав тому свою фамилию и отчество. Мальчик родился светловолосым, с глазами, больше похожими на кошачьи. До пяти лет у Вани были любящая его мама, отчим и две бабушки. В тот год, когда ему исполнилось пять лет, умерла тетка Оксана. Сестра пережила ее всего на несколько месяцев, оставив сиротой дочь – школьницу.

Дубенко отчетливо помнил тот день, когда в их доме появилась Леся. На время похорон за ним присматривала соседка, мать троих детей – погодков, младший из которых был ровесником Вани. Ваня не очень расстраивался, что его не взяли в город, Лада была женщиной доброй, да и «пухлики», как называли ее дети сдобные булочки с начинкой из повидла, она пекла очень вкусные. Мамы и отчима не было целую неделю. Однажды около их двора остановился большой грузовик. Из кабины легко выпрыгнула его мама, за ней – Леся. Ваня ее видел всего несколько раз, когда она приезжала в гости к его отцу. Она никогда с ним не играла, чаще всего убегая к подружкам в соседние дворы. Отчим и водитель грузовика стали вытаскивать из кузова чемоданы и узлы. Сулико подошла к сыну и, подхватив его на руки, поцеловала. Поставив его на землю, она сказала: «Вот, Ваняша, Леся теперь будет жить с нами».

С этого дня в жизни маленького Вани наступил перелом. Отчего, взрослая уже девочка, возненавидела беззащитного малыша, было непонятно. Сулико, глядя, как Леся бросает злые взгляды на мальчика, очень переживала. Все попытки поговорить с мужем об этом натыкались на стену непонимания. Иван и сам не был сильно привязан к пасынку, только выполняя свой долг перед любимой женщиной. Искренне полюбить чужого ему ребенка он так и не сумел. Он никогда не играл с ним и вообще старался не подходить к мальчику. Ваня же тянулся к мужу матери, как к единственному мужчине, живущему рядом с ним. Иван – старший сильно переживал, что у них с Сулико не получается родить общего ребенка, он очень хотел дочь, похожую на свою красавицу жену. Но Сулико после родов сыном больше не беременела. Иван винил во всем ее, но, похоже, проблема была с ним: служба на подводной лодке не прошла даром. Леся, чувствуя, что брат равнодушен к пасынку, всячески старалась задеть ребенка. Она побаивалась Сулико, точно знала, что та может ей сделать больно, если она обидит ее сына. Поэтому обзывала его безотцовщиной только, когда никого взрослых рядом не было. И еще она сильно щипала его за руки, толкала, когда он спускался с лестницы и отнимала сладости, тут же выкидывая их в помойное ведро на глазах у малыша. Ваня бежал к матери, которая молча вытирала его слезы, бессильная сделать что – либо.

Мама Сулико слегла неожиданно, однажды потеряв сознание прямо посреди грядок с цветущей клубникой. Перепуганный Иван отвез ее в городскую больницу. Обратно Сулико уже не вернулась. На похороны пришли почти все жители села. Сулико успели полюбить, к ней на чашку кофе бегали и молодые девчонки погадать на жениха и деревенские кумушки, у которых мужья прикладывались к бутылке или погуливали на сторону. Она давала им воду, на которую что – то наговаривала, и в разрушенные семьи вновь возвращалась любовь и достаток. Сами мужики побаивались «грузинскую ведьму», но и уважали ее, признавая ее правоту.

Маленький Ваня сначала не понял, что мамы больше с ним не будет. Глядя на лежащую в гробу женщину, он думал, что это чужая тетя. Ведь его мама была красивой и веселой. Он знал, что мама заболела, и терпеливо ждал, когда она вернется из больницы. Леся после смерти Сулико немного поутихла, видимо даже ей стало жалко осиротевшего ребенка. Иван же медленно спивался. Все чаще он вваливался в хату, едва держась на ногах, матерясь и проклиная судьбу. Леся, напуганная и растерянная, хватала Ваню и запиралась с ним в маленькой комнате в мансарде. В нечастые минуты просветления Иван покупал детям сладости и даже пытался выполнять какую – то работу по дому. Чувствуя себя виноватым, он мог даже приласкать мальчика. Леся, которая осталась за хозяйку, готовила и убирала дом, в меру своих сил ухаживала за огородом и живностью. Как – то раз, разбирая оставшиеся вещи Сулико, она наткнулась на фотографию. На снимке рядом с Сулико, обняв ее за тонкую талию, стоял улыбающийся парень. Леся сразу догадалась, что это отец Вани, до того похожими у них были глаза и улыбки. Вечером Иван пришел почти трезвым, донеся полученную зарплату до семьи. Отдав девочке деньги со словами «припрячь, у тебя целее будут», он сел к столу. Ваня, чувствуя, что отчим сегодня не злой, забрался к нему на колени. Леся молча положила фотографию перед братом и вопросительно посмотрела на него. Иван вздохнул, взял карандаш и написал на обороте «Щеглов Иван Петрович», а чуть пониже – незнакомое название – «Гуданай». Рассказ его был коротким: этот Щеглов служил в части рядом с селением, в которым жила Сулико с родителями и братьями. Как у них все сладилось, Иван не знал. Но, когда у Щеглова закончился срок службы, он уехал, ничего не сказав Сулико. А она уже носила под сердцем его ребенка. Чтобы избежать позора, а, может быть и смерти, Сулико сбежала из дома. Деньги на дорогу ей дала бабушка, пожалев единственную внучку. Так Сулико оказалась в Карпатах. Ваняша почти ничего не запомнил из рассказа отчима. Но фотография с того дня лежала на его тумбочке около кровати.