Франц Кафка - Вальтер Беньямин

В тот момент, когда Беньямин обратился к Кафке, пражскому писателю еще было далеко до того ореола всеобщего признания, какой окружил его имя впоследствии. До середины 1920-х годов имя Кафки упоминалось в критических и литературоведческих изданиях крайне редко, по большей части он удостаивался лишь кратких суждений и характеристик (даже отдельные рецензии были редкостью, чаще всего Кафка фигурировал в обзорах новых публикаций, вместе с другими авторами). В то же время уже в середине 1920-х годов, по мере публикации романов Кафки, творчество писателя начинает все больше занимать тот круг интеллигенции, к которому принадлежал и Беньямин (ср., например, упоминание о рецензии З. Кракауэра на «Замок» в открытке, отправленной Беньямином Кракауэру в январе 1927 года из Москвы).

Серьезная работа Беньямина над наследием Кафки начинается, по-видимому, в 1927 году, когда он посылает Шолему набросок «Идея мистерии» (см. Приложения, «Заметки»), написанный под влиянием «Процесса» Кафки. Попытка написать эссе о романе Кафки не была завершена, как не был реализован и появившийся примерно в это же время план книги о современных авторах («Пруст, Кафка и др.») для берлинского издательства «Ровольт», которое в этот момент публиковало книги Беньямина «Происхождение немецкой драмы» и «Улица с односторонним движением» (впрочем, уже в 1930 году Беньямин аннулирует первоначальный договор и подписывает с издательством новый контракт о сборнике литературоведческих эссе, среди которых эссе о Кафке больше не фигурирует). Первая публикация Беньямина о Кафке была скорее работой «на случай»: полемическая заметка «Ходульная мораль» (1929) появилась в немалой степени благодаря скандальной ситуации с завещанием Кафки, в котором тот требовал уничтожить все не опубликованные ранее тексты.

Небольшой текст для радио, посвященный только что вышедшему в тот момент томику малой прозы из рукописного наследия Кафки «Франц Кафка. Как строилась Китайская стена» (1931), приходится на время, когда Беньямин активно работал на радио, осваивая возможности еще достаточно нового средства коммуникации (он выступал, например, с литературными передачами для детей) и используя к тому же эту относительно свободную площадку для публикаций тогда, когда другие возможности оказывались по каким-либо причинам недоступными. Перспективы увидеть свои тексты напечатанными, и до того не слишком блестящие, сузились для Беньямина чрезвычайно после того, как к власти в Германии пришли нацисты и он оказался в вынужденной эмиграции. Эссе «Франц Кафка», наиболее обстоятельный текст из всех, посвященных Беньямином Кафке, было задумано еще в Берлине (не позднее начала 1933 года), однако завершать его Беньямину пришлось уже за пределами Германии. Возможность публикации эссе появилась – благодаря посредничеству Шолема и десятилетию со дня смерти Кафки – в «Jüdische Rundschau» (своего рода еврейском гетто в периодике нацистской Германии). Правда, с предоставлением рукописи Беньямин, как это с ним бывало, опоздал, так что напоминание о годовщине при публикации все же пришлось снять, к тому же газета опубликовала в конце концов лишь две главки. Беньямин писал вскоре после публикации М. Хоркхаймеру, что опубликованных фрагментов явно недостаточно, чтобы получить полное представление о его позиции, так что он лучше не будет посылать ему оттиск, а покажет при случае полный машинописный текст. Целиком текст был опубликован лишь посмертно, десятилетия спустя. Беньямин попытался переработать эссе, превратив его в книгу (для этого он даже завел папку с отзывами и замечаниями знакомых), однако завершить эту работу ему не удалось, да и надежда на издание была крайне слабой.

План прочитать о Кафке в Париже, где Беньямин проводил большую часть своей эмигрантской жизни, публичную лекцию в задуманной им серии «Немецкий литературный авангард» (согласно письму Беньямина Брехту от 5 марта 1934 года, основными фигурами этих лекций должны были стать Ф. Кафка, Э. Блох, Б. Брехт и К. Краус) не был реализован. Безуспешной осталась и попытка пристроить куда-либо рецензию на биографию Кафки, написанную М. Бродом (1938). Еще менее удачными оказались усилия Шолема использовать этот текст, чтобы добыть для Беньямина заказ на биографическую книгу о Кафке (в противовес книге Брода).

Работа Беньямина над Кафкой с полным правом может быть охарактеризована словами, которые сам Беньямин написал о Кафке в письме Шолему от 12 июня 1938 года, называя его «человеком, потерпевшим крах» (см. Приложение). Не только и не столько неудачные обстоятельства, явное неумение Беньямина наладить отношения с издателями и редакторами были виной тому, что его взгляды так и не получили полноценного отражения в печати того времени. Как показывает переписка Беньямина в течение 1930-х годов, в своих рассуждениях о Кафке, как и во многих других случаях, он пытался пройти своим путем, минуя все основные направления того времени. Его тексты нельзя было отнести ни к академическому литературоведению (которое в тот момент только начинало открывать Кафку), ни к успешным вариантам инновативной философии и философской эссеистики (примером которой среди его знакомых был Адорно).

Основная же проблема для Беньямина заключалась в том, что он постоянно нащупывал возможность совместить несовместимое: традиции мистического взгляда на мир (в иудейском варианте наиболее ярко представленного его другом Шолемом) и «левый» социально-критический подход, олицетворенный для него прежде всего Брехтом. Эти два полюса «эллиптического» творчества Беньямина никак не удавалось согласовать в жизни (и Шолем, и Брехт неизменно настороженно относились к его поискам, считая противоположную сторону виновной во всех грехах).

Не менее проблематичным было соединение этих двух позиций и в творчестве Беньямина. В какой-то мере сходную задачу решал Эрнст Блох, которого Беньямин считал не только крупным философом, но и наиболее значимым эссеистом своего времени. В работах Блоха традиция иудейской эсхатологической мистики сливалась с социальной теорией общественного преобразования, однако как раз эта ориентированность на прогресс вряд ли могла удовлетворить Беньямина, который в самом конце своей жизни все отчетливее поворачивается в сторону эсхатологии, не видящей возможности для поступательного совершенствования в человеческой жизни, но в любой момент готовой к завершению истории. Впрочем, Беньямин был одним из первых, кто наметил и еще одну точку зрения на творчество Кафки – универсальную, не связанную с отдельными культурными, религиозными или социальными позициями. Для этого он вводит в интерпретацию древнекитайское учение о дао – верном пути – и фигуру основателя даосизма Лао Цзы. Удивительная внешняя простота построения книги «Дао дэ цзин» стала для Беньямина прототипическим образцом парадоксального взгляда на мир через притчу, столь близкого ему в Кафке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});