Книга царя Давида - Стефан Гейм

Что же касается перехода царя Давида на службу к врагам Израиля филистимлянам, то, как уже указывалось выше, этот вопрос слишком сложен, чтобы оставлять его на благоусмотрение раба вашего, а потому низкопокорнейше жду от господ членов комиссии их решения на сей счет.

СЛОВОПРЕНИЯ ЧЛЕНОВ ЦАРСКОЙ КОМИССИИ

ПО СОСТАВЛЕНИЮ КНИГИ ОБ УДИВИТЕЛЬНОЙ СУДЬБЕ И Т. Д. ОТНОСИТЕЛЬНО ВКЛЮЧЕНИЯ ИЛИ НЕВКЛЮЧЕНИЯ В ИСТОРИЧЕСКИЙ ТРУД НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫХ ФАКТОВ, А ТАКЖЕ О ВОЗМОЖНЫХ СПОСОБАХ ИХ ОТОБРАЖЕНИЯ; ЗАПИСАНО ЕФАНОМ, СЫНОМ ГОШАЙИ

Иосафат: Господа члены комиссии, вы заслушали сообщение Ефана, нашего редактора. Есть ли у кого-либо возражения? Замечания? То есть все согласны с включением разноречивых свидетельств в Книгу царя Давида?

Ахия: Согласны. Иосафат: Тогда переходим к следующему вопросу. Слова просит господин Садок? Са до к: Как насчет ужина? Иосафат: Вечером во дворце состоится прием в честь египетского посланника, будут напитки и барашек на вертеле. Разве господин Садок не получил приглашения?

Садок: Когда, наконец, жена избавится от проклятой привычки наводить порядок на моем рабочем столе, хотел бы я знать…

Иосафат: У нас еще осталось немного времени до начала приема. Полагаю, суть дела членам комиссии известна. С шестью сотнями сподвижников Давид перешел к царю гефскому Анхусу, одному из пяти царей филистимского союза. Некоторое время Давид жил в Гефе, сам и люди его, каждый с семейством своим, затем Анхус поселил его в Секелаге. За получение Секелага Давид обязался исполнять для филистимлян военную службу, о чем сам объявил народу. Садок: Учитывая щекотливость этого шага, хотелось бы знать, как Давид объяснял его.

Ванея: Ход мысли Давида вполне понятен. Рано или поздно я попаду в руки Саула. Так не лучше ли перебежать к филистимлянам? Садок: Все верно, однако простолюдин скажет: «Достоин ли такой поступок благонравного человека, вождя Израиля, помазанника Божия? Допустимо ли вступать в сговор с врагом против собственного народа?» Что на это ответишь? Надо заткнуть рот болтунам. Может, написать, что такова была воля Господа? Не намекал ли Давид как-либо на подобное повеление Господне?

Иосафат: Царь Давид редко говорил об этом шаге, а если и говорил, то было не похоже, чтобы он им тяготился. Нафан: А чем тут тяготиться? Первый долг помазанника Божия — сохранить собственную жизнь. Разве иначе смог бы Давид исполнить волю Господа? Разве иначе он смог бы стать царем Израиля и отцом царя Соломона?

Садок: Тебе это понятно, и мне понятно, но поймет ли народ? Не лучше ли… вообще не упоминать сего факта? Кстати, сколько времени провел Давид на службе у филистимлян? Иосафат: Год и четыре месяца. Садок: С тех пор как Ной причалил к вершине горы, прошло два тысячелетия. Что значит для Истории один-единственный год? Нафан: В отличие от моего друга Садока я не кормлюсь от пожертвований. И с Богом я общаюсь напрямую. Поэтому считаю, что мы должны быть последовательны. Раз Давид — избранник Божий, а сомнений в этом ни у кого из нас нет, то все его деяния служат благу и славе Израиля. Но поскольку факты сами по себе могут привести к опасным умозаключениям, нужно преподнести факты так, чтобы направить умозаключения в верное русло. Садок: Кто только не пытался делать это с тех пор, как Господь сообщил кое-что Адаму. И всегда находится змий, способный извратить любое, самое благонамеренное слово. Ванея: Интересно, как это господин Нафан собирается изложить ту историю так, будто она служила благу и славе Израиля? Ведь у Давида и его людей, пока они сидели в Секелаге, не было иного способа добывать себе пропитание, кроме грабежа. Грабить-то поблизости некого, только собственных соплеменников из колена Иуды. Вот и приходилось убивать в каждой деревне всех до единого — и мужчин, и женщин, и детей, ибо если хоть кто-нибудь останется в живых, то он раз несет дурную молву о Давиде по всей стране. Именно на это гефский царь Анхус и рассчитывал. Недаром он говорил: «Опротивел Давид народу своему Израилеву и будет слугою моим навек».

Нафан: Если бы я не слышал голоса господина Ваней, то подумал бы, что это говорит клеветник, желающий опорочить Давида, отца царя Соломона. Ванея: Я лишь последователен, как желает того господин Нафан. Господь наш знал, что делает, когда поставил Давида, сына Иессеева, царствовать над Израилем. А раз так, то и царь Саул, и сын Саула Ионафан устранены по воле Господа. Значит, правильно поступил Давид, предавшись Анхусу и отправившись с отрядом сражаться за филистимлян в битве при Афеке, где войско Израиля было разбито, а Саул и Ионафан погибли. Если же путь, коим Бог повел своего избранника к цели, кажется вам чересчур извилистым, то наш друг Ефан сумеет подправить его для Книги царя Давида.

Садок: Возможно, путь Давида не совсем прям, но он никогда не был путем бесчестья. Ванея: «Путь бесчестья»! Я сражался за Давида, когда против него восстал его собственный сын Авессалом, сражался и после; я видел Давида в деле, когда ему приходилось принимать мужественное решение. Он прекрасно понимал, что значит взять власть и что значит удержать ее. Если же слово Господа не вполне отвечало тому, что, по мнению Давида, надлежало предпринять в данном случае, то он обращался к Богу, беседовал с ним и слово Божье сообразовывал с обстоятельствами.

Иосафат: Вижу, господа члены комиссии приумолкли. Тогда пускай Ефан доложит о своих выводах из наших словопрений и расскажет, как будет редактировать соответствующий раздел Книги.

Едва я раскрыл рот, чтобы обратиться к членам комиссии, как послышался шум, двери распахнулись, вошел слуга и возвестил о приближении царя Соломона. Дееписатель Иосафат глубоко поклонился, остальные пали ниц, а в следующую минуту слуги внесли в зал царя, сидевшего промеж двух херувимов искусной работы.

Царь велел нам подняться. Он еще больше обрюзг, но настроение у него было великолепное.

— Замечательный день для Израиля, — сказал он, — ибо комиссия в полном сборе и трудится во славу Господа, а кроме того, сегодня прибыло египетское посольство, дабы предложить мне в жены дочь фараона. По сему случаю будет пир с барашком на вертеле и бодрящими напитками.

Последовала пауза, приличествующая тому, что великий муж высказал значительную мысль. Затем Иосафат спросил, не желает ли царь осведомиться о работе комиссии; Соломон ответил, что желает; тогда Иосафат вкратце изложил суть словопрений, а в заключение сказал:

— Теперь же, о мудрейший из царей, мы хотели бы заслушать нашего редактора Ефана, сына Гошайи.

Царь захлопал в ладоши и воскликнул:

— Чудесно, недаром говорят, будто никого нет мудрее Ефана во всем Израиле от Дана до Вирсавии.

Я склонил голову.

— По сравнению с великой мудростью моего господина скудный разум мой ничтожнее мыши по сравнению с громадным слоном, что водится в царстве Савском.

Царь погладил драгоценные каменья на крыльях херувима.

— Ладно, послушаем, что ты скажешь, Ефан, о том, как подаются в исторических трудах неприятные факты и стоит ли их вообще упоминать.

Вначале я выразил свою глубочайшую признательность членам комиссии за высказанные ими суждения, которые позволили четко обозначить проблему. По итогам словопрений, пояснил я далее, мне удалось составить перечень возможных способов подачи неприятных фактов, а именно: 1) полное изложение, 2) частичное изложение, 3) полное замалчивание. Полное изложение (способ 1) представляется неразумным, ибо народ склонен к поспешным и ложным выводам, что грозит ущербом для репутации персон, заслуживающих особого почтения. Полное замалчивание (способ 3) также неразумно, ибо молва живуча и люди все равно рано или поздно узнают то, чего им не полагалось бы знать. Что касается частичного, точнее говоря — тактичного изложения, то его ни в коем случае нельзя отождествлять с обманом. Да и разве стал бы мудрейший из царей Соломон потворствовать обману в Книге о своем отце, паре Давиде? Такт же — это правда в поводьях мудрости.

— С высочайшего дозволения и согласия господ членов комиссии, — сказал я, — попытаюсь обрисовать, каким образом можно было бы с необходимым тактом поведать о непростом пути избранника Божьего. Возьмем, к примеру, вышеупомянутые набеги, совершавшиеся из Секелага. Утверждают, будто Давид на вопрос царя Анхуса, где, мол, ты разбойничал сегодня, отвечал: «На юге Иуды». Но что значит подобный ответ в устах человека, оказавшегося в таком положении, как Давид? Не уловка ли это? Ведь неизвестно, правду он сказал Анхусу или обманул, свидетелей все равно нет, ибо все до единого жители разграбленной деревни убиты. Так почему бы не намекнуть в нашей Книге, что Давид совершал свои набеги не против собственного народа Иуды, а против вражеских племен гессурян, гирзеян и амаликетян? Теперь об участии Давида в сражении при Афеке против Саула и народа Израиля. Да, по долгу перед своим сюзереном, гефским царем Анхусом, Давид был в Афеке. Но участвовал ли он в сражении? Разве не естественно предположить, что между филистимскими князьями началась смута, из-за чего они обратились к своему царю Анхусу примерно с такими словами: «Не тот ли это Давид, которому пели в хороводах: Саул поразил тысячи, а Давид — десятки тысяч? Отпусти ты этого человека, пусть он сидит в своем месте, которое ты ему назначил, чтобы он не шел с нами на войну и не сделался противником нашим на войне. Единокровника тянет к единокровникам, и если он хочет помириться со своим царем Саулом, то чем он может умилостивить своего господина, как не головами наших воинов?..» Ясно одно: в последние часы битвы, когда войско Израиля было рассеяно по Гелвуе, а тела Саула и Ионафана оказались прибитыми гвоздями к городской стене Беф-Сана, отряд Давида поспешил в Секелаг, на который напали полчища амаликитян. Давид и его люди настигли разбойников, истребили их, спасли своих жен, в том числе Авигею, и взяли столь богатую добычу, что Давид смог разослать подарки старейшинам Иуды; при этом он велел говорить: «Вот вам подарок из добычи, взятой у врагов Господних».