Клонинги - Весела Люцканова

Старик отказался мне помочь, только следил за мной. Я переселил трех девушек в наше здание, чтобы как-то избавиться от его любопытства. Жалко было зеленоглазую, ведь она носила моего ребенка, но я любил Елену, я всегда любил только Елену и для нее готов был на все. Долго я готовился к этой ночи, почти всю свою сознательную жизнь, но теперь, напуганный собственной смелостью и неуверенный в успехе, я откладывал опыт, потому что от его результата зависело мое счастье. Тогда я еще не знал, насколько Старик прав.

Операции прошли удачно, мы осторожно извлекли эмбрионы и на их место ввели оплодотворенные соматические клетки. Ни о чем не подозревая, девушки очнулись после наркоза, нам не составило труда обмануть их, самое трудное было впереди. Я лично следил за их питанием, они поправились, но не выглядели счастливыми. Только зеленоглазая улыбалась. Мы почти не разговаривали с ней, с какой-то непонятной жаждой набрасывались друг на друга, такого я никогда не испытывал с Еленой, но это не было любовью.

Сейчас я спрашиваю себя: был ли я богом? Или Старик был прав! Он ни на минуту не выпускал меня из поля зрения. Но не это было самым страшным. Страшнее был тот, внутри меня, который постоянно задавал мне вопросы и от которого никуда нельзя было скрыться. Страшной была и тоска Елены. Невыносимая тоска живой покойницы. Я обещал ей снова сделать ее счастливой. Возможно, если бы не мое обещание и не ее страдания, все пошло бы по другому пути, и я никогда не отважился бы на подобную дерзость. Нет, нужно быть честным до конца – я все равно бы отважился. Все было в моих руках. А человек начинает чувствовать себя богом, когда все в его руках. И позволяет себе непозволительные вещи.

Девушки родили точно через девять месяцев. Роды прошли с разницей в несколько дней после чего я сразу отделил детей, но потом вернул их матерям, детям нужно было молоко, а с матерями мы могли расправится в любую минуту.

Дети росли не по дням, а по часам. Я приходил к ним усталый от маршировок, экзекуций, хвалебных передовиц и продолжительных опытов в лаборатории. С ними я отдыхал. С ними становился добрым, возвращаясь назад в детство собственных сыновей и к улыбке Елены. Старик несколько раз пытался поговорить со мной. Я не допускал его к себе. Я всего достиг сам, опыт получился удачным. После тщательного осмотра я убедился, что дети совершенно нормальные. Во время осмотра я никак не мог успокоить сердцебиения, а потом мне пришлось прилечь в кабинете на кушетку. Я долго лежал и улыбался. Я чувствовал себя богом, больше чем богом. В эту минуту я вновь поверил, что для меня нет ничего невозможного, что я сильнее жизни, сильнее смерти, сильнее судьбы. Пока еще я держал это в тайне от Елены, но сообщил ей, что готовлю сюрприз.

Дети быстро росли, а дни летели еще быстрее. В лагерь поступали новые заключенные, я убивал новыми способами. Профессора я пока не трогал. Наступит день – и я вызову его к себе в кабинет. Этот день будет самым счастливым в моей жизни, ради одного такого дня стоит прожить целую жизнь.

11

Старик вошел в кабинет с иронической улыбкой на устах.

– Садитесь, – предложил я ему.

Он продолжал стоять посреди комнаты, даже не посмотрел в мою сторону, не вздрогнул, как будто ничего не слышал. Я мог бы повторить, но не было смысла. Я мог ударить его стулом по голове, в этом тоже не было смысла. Пока мы некоторое время молчали, я смотрел на него, а он улыбался своей иронической улыбкой, замкнувшись в себе. Я ждал, что через минуту на этих сжатых в иронии губах мелькнет удивление. Наконец пришло это время, я не спешил, возможно, именно из-за этой минуты я еще не покончил с профессором.

Я торжествующе объявил ему, чего я добился. Но Старик не посмотрел на меня. Я повторил, но он снова не посмотрел в мою сторону. И ничего не сказал. Это уже переходило всякие границы. Я подошел ближе, всмотрелся в его окаменевшее лицо и выкрикнул, чего я добился.

– Не кричите! Я не глухой, – буркнул Старик. Он медленно повернулся и окинул меня презрительным взглядом.

– Ну и что же вы сделали, несчастный, что?

Я повторил, подчиняясь силе его голоса, подчиняясь его привычке брать надо мной верх, и это меня раздосадовало. Теперь Старик улыбнулся грустной сочувственной улыбкой. И это окончательно вывело меня из терпения. Я нажал на кнопку в стене. Молодой солдат принес одного за другим троих детей.

– Ну и что? – Старик бросил на них беглый взгляд.

– Они во всем копируют умерших.

– Ну и что? – Старик снова улыбнулся широкой улыбкой.

Мы стояли друг против друга. Я весь кипел. Старик сохранял спокойствие. Его строгое лицо внушало уважение. Я снова почувствовал себя его ассистентом, ожидавшим похвалы. То, что я проделал сам, равнялось чуду. Доброе или злое, но это было чудо! Чудо! Он не мог этого не понимать. И не оценить. Как ученый. И как человек.

– Я сам добился того, чего вы не посмели сделать, потому что струсили. Я сам всего добился, – закричал я.

– Несчастный, ты понимаешь, что ты сделал?

– Понимаю.

– Если бы ты понимал, ты бы прямо сейчас, сию минуту, пустил себе пулю в лоб.

Я рассмеялся. Я вдруг понял, как мы далеки друг от друга, никогда не сможем друг друга понять. Никогда он не сможет признать моего превосходства. Я медленно вытащил из кармана пистолет и направил ему в лицо. Он даже жестом не попытался меня остановить. А потом произнес:

– Несчастная Елена!

Его слова пронзили меня.

– Обещаю тебе, – медленно сказал я каким-то незнакомым и твердым голосом, – первые сто гениев будут сделаны из твоей прекрасной кожи. И твой великолепный логический ум наконец-то начнет работать на нас.

Он раскрыл рот, чтобы мне ответить, но его слова слились с выстрелом, и я их не услышал.

12

Прошло девять месяцев со времени рождения детей. Мне предстоял отпуск. Я заранее сообщил Елене, и она с нетерпением ждала моего приезда. Она ничего не знала.

Елена встретила меня на вокзале. Я все продумал, до мельчайших подробностей. Вышел из вагона один. Она бросилась мне на шею, уткнулась в плечо, но не заплакала. Обнявшись, мы медленно двинулись в сторону дома. Елена была все такой же грустной, пыталась улыбаться, но ей это плохо удавалось. Мы сидели в пустой гостиной, почти не разговаривали, только смотрели друг на друга. Елена немного постарела, первые морщинки прорезались вокруг уставших от плача глаз, уголки губ слегка опустились вниз, лицо осунулось. Я положил ей руку на колени. Бедная моя, то, что я тебе обещал…

Как сейчас все помню. В дверь позвонили. Я знал кто это. Елена встала и направилась к двери. Перед тем как открыть, обернулась. Я помню ее глаза. Помню движение ее руки. Помню даже цветок за ее спиной, обои на стене… Я ждал. Что-то должно произойти. Какое-то чудо, которое вернет мне Елену, мою жизнерадостную Елену, молодую и красивую, Елену тех беззаботных и радостных лет… Или же… Почти одновременно я вспомнил и слова Старика…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});