Болиголов (СИ) - Леус Сергей

Кристоф поинтересовался у старосты, успеют ли починить их повозку, если подмастерье кузнеца поет, а остальные подмастерья и сам кузнец танцуют. Староста ответил, что потому они и собирались заняться повозкой ночью, чтобы не пропустить танцы. У подмастерьев есть подруги и своя жизнь, но пить им сегодня кузнец запретил. Так что не стоит переживать — к утру все будет сделано. Кристоф не представлял, как уставшие кузнецы будут работать ночью, но пересказал это Джофу. Тот предположил, что, возможно, не спать им поможет очередная магия.

— Ну что, есть еще желающие спеть балладу? — спросил лютнист. Но тишина была ему ответом. Баллады — это, конечно, хорошо, но так и до танцев дело не дойдет.

— Может, наши гости привезли нам какую-нибудь новую песню? — поинтересовался староста. — Кузнецы заметили у вас лютню в повозке.

— Это наша красавица Хлоя радует нас в дороге, чтобы мы совсем в тоску не впадали от монотонных переездов, — ответил Джоф и повернулся к девушке: — Хлоя? Не хочешь спеть им свою веселую дорожную? Или какую-нибудь из баллад, которым тебя барды в городах научили?

— Да все эти баллады старые, все их здесь знают. А дорожная наша — там только пара веселых куплетиков, это даже не песня вовсе. Да и за лютней идти надо, — Хлоя могла просто сказать «нет», но почему-то сказала очень много слов. И только Анна услышала настоящий ответ.

— Спой им… спой… — лицо Балды вдруг исказилось гримасой боли и страха. Он рылся в глубинах памяти в поисках слова, но потерялся.

— Успокойся, Балда, — Джоф хлопнул его по плечу. — Наша девочка не хочет петь.

Хлоя отвернулась и пошла к столу за вином. Но Анна успела заметить и эту неуверенность, и сомнение, будто прекрасное мгновение времени вдруг выскользнуло из пальцев судьбы, оставив лишь пыль разочарования. Анна подошла к Балде и коснулась его виска своими волшебными пальцами. Его лицо вдруг расслабилось, словно от озарения. Он обернулся к Хлое, которая уже налила вино и собиралась выпить.

— Хлоя! Спой им «Стрелу»! — Балда крикнул громче, чем хотел, но он просто боялся, что Хлоя не услышит. Джоф промолчал, заметив, что Хлоя поставила вино назад.

— Что за «Стрела»? В городе появилась новая баллада? — спросил один из музыкантов.

— Не помню в нашей программе такой песни! — воскликнул уже хорошо подвыпивший Кристоф. — Но я с удовольствием послушаю голос нашей прекрасной лучницы.

— Хлоя! Я тоже хочу услышать, — сказал Роджер. Он всегда знал, что нужно сказать.

Хлоя обернулась к ним и молча кивнула. Она подошла к музыкантам и минуты две-три объясняла лютнисту, какой мотив у ее песни, какие аккорды, какое вступление и как нужно играть куплеты и припевы, пояснила переходы и немного напела под его игру. Лютнист задал пару уточняющих вопросов и сказал, что все понял, и они могут попробовать. Хлоя стала чуть впереди музыкантов и ощутила на себе все взгляды сразу. Ей стало ужасно страшно от такого внимания неизвестных ей людей и захотелось убежать, но она вдруг поняла, что сейчас бегство со сцены будет позорным для нее самой, даже если никто другой ее не осудит и не попрекнет. Она старалась не смотреть на своих друзей, но все-таки нашла улыбчивое лицо Анны, — ее глаза успокоили Хлою добрым магическим светом. Хлоя повернулась к лютнисту и кивнула, он с добродушным от выпитого вина лицом начал играть вступление. Хлоя откашлялась и по привычке чуть не сплюнула на землю, но вовремя спохватилась и проглотила слюну. Первые строки пошли с отступом.

Я не умею петь,

Я не умею пить. (знакомый смешок в толпе)

Я не боюсь сгореть.

Я не боюсь любить.

Я не могу заснуть.

Я выхожу во тьму.

Я все могу вернуть

К истоку своему.

Она посмотрела на лютниста, кивнула ему, что все хорошо, и он кивнул в ответ, что все хорошо. Дальше музыка ускорилась.

На небе россыпь звезд,

Но вдалеке одна

Зовет меня к себе,

А вдруг я ей нужна?

Я поднимаю лук,

Кладу в него стрелу,

И легким взмахом рук

Спускаю тетиву.

Лютнист замолк и отпустил струну так, словно это была настоящая тетива.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лети́, стрела́, дава́й, лети́, дава́й,

Напе́регонки́ с ве́тро́м.

Лети́, стрела́, за кра́й, лети́ за кра́й

Прямо́ за самый кра́й све́та́.

Не́ отставай, не́ отступай, не́ опускай

Свои́ ве́ки́.

Сча́стье пойма́й и не́ отпуска́й

Его́ во ве́ки́. Хмммм…

Весе́лый сме́х, босы́е но́жки мча́тся по́ траве́.

То́ озорна́я де́вушка́ с искри́нкой в го́лове́.

Семья, мальчишки, игры и без счета добрых дней.

Чего же не хватило в этой славной жииизни ей?

Нельзя измерить цель ее монетой золотой,

Нельзя найти замену цели непоняяятной той.

Умеет танцевать она, смеяться, петь и пить.

Боится признаваться, но ведь не боится жить. (дзынь)

Лети, стрела, давай, лети, давай…

Здесь к лютнисту присоединились флейтист и скрипач, уже понявшие мелодию припева и решившие подыграть. Даже барабанщик несколько раз попал в такт.

Хлоя повторяла припев уже более уверенным голосом, и всю песню пропела в едином эмоциональном порыве, вложив в нее много душевных сил. Джоф отошел в сторону, чтобы никто не заметил его слез, которые непонятно отчего хлынули у него из глаз и которые он тайком вытер, но никому и дела не было до чего-то за пределами импровизированной сцены и вдали от Хлои и ее песни. Кристоф свои пьяные слезы не скрывал, потому что сам не замечал, настолько он был поглощен и ошарашен душевной силой и голосом Хлои. Роджер и Балда с восторгом слушали: один впервые, другой — снова, но как будто в первый раз. Все присутствующие слушали с неподдельным интересом уже с первого припева, — это была такая песня, а, скорее, даже ее исполнение, подобного которому им еще слышать не доводилось. Но больше всех была поражена Анна: ее тело пронизывал такой душераздирающий трепет, что волосы ее начали светиться магическим светом, а лицо сияло от переживаний и восторга.

Когда песня закончилась, все зааплодировали, и женщины начали подходить к Хлое поближе, чтобы прикоснуться к ее руке и сказать теплые слова, мужчины, как более скромные в таких делах, ограничились рукоплесканиями. Хлоя пробралась к своим, по дороге отвечая на благодарность благодарностью. Маленький квартет музыкантов был рад записать в свой репертуар еще одно произведение, хотя они еще не представляли, кто мог бы исполнить его подобным образом, но так или иначе они воспользовались образовавшимся перерывом, чтобы выпить по стаканчику вина, а заодно обсудить музыку и песню. Лютнист считал, что песня была очень удачной, а исполнительница достойна комплиментов и нежного ухаживания, но, взглянув на ее друзей, решил воздержаться от последнего. Хлоя стала маленькой звездой вечера. Она подошла к своим спутникам и начала говорить извиняющимся голосом.

— Вы уж простите. Наверное, я должна была сначала спеть ее вам, но я все не знала, как вы отнесетесь, может быть, даже боялась ваших шуточек, мы же всегда шутим друг с другом, а мне так не хотелось и… Вот Балда слышал один раз припев, еще зимой, но…

Джоф подошел и со всей своей нежностью обнял Хлою.

— Все замечательно! Теперь ты самый настоящий бард, и песня твоя превосходна. Что бы ни думали все остальные, а я никогда не слышал ничего подобного.

— Уверен, что такого чуда не исполняли последние три тысячи лет, — сказал Роджер и тоже обнял Хлою в свою очередь. Она поблагодарила за лестные отзывы, потому что сама не была уверена, что так хорошо получится исполнить. Она подошла к Кристофу и тоже обняла его, и он тоже сказал ей на ухо много теплых слов. Она нашла взглядом Балду и подошла к нему.

— Спасибо, что напомнил и заставил меня спеть. Не знаю, как ты вспомнил, но спасибо! Мне было очень хорошо, — и она прижала его к себе сильно, не боясь его недопонимания.

— Я не заставлял, просто песня красивая. Благодари Анну: ее магия вытянула из меня название, — он аккуратно положил ладони на лопатки Хлои и был готов убрать руки, как только она отстранится. Хлоя отпустила его, а со сцены уже зазвучало что-то веселое и бойкое, и народ потянулся танцевать парами. Хлоя заметила подошедшую Анну. Анна ничего не сказала, а ей ничего и не нужно было говорить, все и так было написано на ее лице. Она взяла Хлою за руку и тихонько сказала «спасибо!», и Хлоя обняла ее и прижала к себе, как самое дорогое и бесценное, как сестру или как маму, она не могла сейчас объяснить.