Непрошеная повесть - Нидзё

«Дело вот в чем, — прислала ответ монахиня. — Двух лет Нидзё потеряла мать; отец, дайнагон, жалел девочку, Души в ней не чаял и чуть ли не с пеленок отдал ребенка во дворец. Я была уверена, что она получит там образцовое воспитание, лучше, чем дома, среди нас, неразумных, и уж никак не думала, что она превратится в столь необузданную особу. Это упущение государя, который ее воспитывал. Не потому ли не научилась она отличать высших от низших, что ее слишком баловали, во всем потакали? Вот она и вообразила о себе невесть что! Я за это не в ответе. Позволю себе дерзость заметить, что если государь считает меня виновной, пусть соизволит прислать ко мне посланца непосредственно от своего высокого имени. В противном случае я не собираюсь иметь к этому делу ни малейшего отношения. Будь Масатада жив, он искупил бы вину дочери, поскольку безрассудно ее любил. Что же до меня, то я вовсе не чувствую особой жалости к Нидзё, и если бы, к примеру, государь приказал мне вообще порвать с ней всякую родственную связь, я была бы готова выполнить это его приказание так же послушно, как любое другое!»

Когда дайнагон Дзэнсёдзи привез это письмо во дворец и прочитал его государю, вельможи сказали:

— Госпожа монахиня не так уж не права… Она вполне резонно ссылается на обстановку, в которой Нидзё росла во дворце. Да, недаром сказано, что если человек взвалил на себя заботу о женщине, ему придется таскать это бремя на спине вплоть до Трех переправ в подземном мире!

— Но что ж получается? — сказал государь. — Выходит, я потерпел урон и мне же следует его возместить?

— Когда правители упрекают подданных, вполне естественно, что подданные пытаются оправдаться… — заявили вельможи. Тут все начали высказывать разные суждения по этому поводу, и в конце концов дело кончилось тем, что государю тоже пришлось вносить выкуп. По его поручению Цунэтоо вручил дары. Вельможи получили каждый по мечу, а женщины по набору косодэ. Все это было так забавно, что словами не описать!

* * *

В третью луну, в день поминовения государя-монаха Го-Сиракавы, по заведенному обычаю состоялось пятидневное чтение сутры. Часовня, воздвигнутая этим государем при дворце по Шестой дороге, сгорела в 10-м году Бунъэй, и служба совершалась во временном молельном зале при дворце Огимати. В последний день чтений к нам во дворец прибыл гость — духовное лицо, принц-епископ Седзё [56], настоятель храма Добра и Мира. Государь отсутствовал, он находился на богослужении во дворце Огимати.

— Подожду августейшего возвращения! — сказал настоятель и расположился в одном из залов.

Я вышла к нему, сказала, что государь, должно быть, скоро вернется, и уже хотела уйти, когда он попросил: «Побудьте немного здесь!» — и я осталась, ибо в общении со столь высокой персоной было бы неприлично вдруг ни с того ни с сего убежать, хотя меня несколько удивило, зачем я ему понадобилась. Его преподобие повел речь о разных стародавних делах.

— Я как сейчас помню слова вашего покойного отца, дайнагона… — сказал он.

Мне было приятно это услышать, я почувствовала себя свободнее и, сидя напротив настоятеля, с удовольствием внимала его речам, как вдруг — что это? — услышала признание в любви, чего уж вовсе не ожидала.

— С каким презрением, наверное, взирает Будда на мое греховное сердце… — сказал он.

Это было так неожиданно и так странно… Я хотела как-нибудь замять разговор и уйти, но он не пустил меня, удержав за рукав.

— Обещай улучить минутку и прийти на свидание! — сказал он, утирая рукавом рясы неподдельные слезы. В полном замешательстве я пыталась встать и уйти, как вдруг раздался голос: «Возвращение его величества!» — послышался шум, шаги. Воспользовавшись этим, я вырвалась и убежала. У меня было такое чувство, будто мне привиделся удивительный, странный сон…

Государь, ничего не подозревая, приветствовал настоятеля: «Давно не видались!» — предложил ему вино и закуску. По долгу службы я присутствовала при этой трапезе. Навряд ли кто-нибудь догадывался, что при этом было у меня на душе…

Надо сказать, что в это время отношения между двумя прежними государями — Камэямой и Го-Фукакусой — были более чем прохладны. Стало известно, что правители-самураи в Камакуре, весьма недовольные этой размолвкой, предложили, чтобы государь Камэяма нанес визит старшему брату, дабы весь мир увидел, что все недоразумения уже в прошлом. Тут начали обсуждать, чем и как развлечь гостя — показать ли ему сады или, может быть, устроить в его честь игру в мяч.

— Как бы получше его встретить? — стал совещаться государь с министром Коноэ.

— Как только он пожалует, надо как можно скорее предложить ему угощение… А когда во время игры в ножной мяч понадобится немного передохнуть и поправить одежду, следует подать разбавленный сок хурмы, настоянный на сакэ… Поднести напиток лучше всего поручить кому-нибудь из придворных женщин… — сказал министр.

— Кому же, вы советуете? — спросил государь.

Эта обязанность была возложена на меня — дескать и возраст, и происхождение у нее подходящие. Я надела шаровары-хакама из шелка-сырца, семислойное косодэ красного цвета разных оттенков, другое — желтое на зеленом исподе и светло-зеленую парадную накидку. Под всем этим было тройное узорчатое косодэ с узкими рукавами розовых и красных оттенков и двойное одеяние из китайской парчи. Наконец, государь Камэяма прибыл и, взглянув на сидение, поставленное для него рядом с сидением нашего государя, сказал:

— При нашем отце, покойном государе Го-Саге, я, как младший, всегда сидел ниже вас. А здесь этот порядок нарушен… — и приказал поставить свое сидение пониже.

— В «Повести о Гэндзи» описано, как прежний государь Судзаку и император Рэйдзэй, посетив усадьбу принца Гэндзи, увидели, что принц Гэндзи поставил свое сидение ниже… Тогда они особым указом повелели ему всегда садиться рядом, наравне с ними… — ответил наш государь. — Почему же вы хотите сесть ниже меня, хозяина? — И все нашли такой ответ весьма изысканным и удачным.

Потом был устроен пир по всем правилам этикета, а когда пир закончился, пришел наследник и началась игра в мяч.

Примерно в середине игры государь Камэяма прошел в зал для короткого отдыха, а в это время госпожа Бэтто, распорядительница, принесла на подносе чарку и налила в нее золоченым черпачком сок хурмы. На ней было пятислойное одеяние зеленых и пурпурных тонов, а сверху — белое на зеленом исподе. Поверх она надела парадную накидку желтого цвета. Я подала напиток экс-императору. Камэяма настоял, чтобы я пригубила первой. Потом опять до самых сумерек продолжалась игра в мяч, а с наступлением темноты государь Камэяма при свете факелов возвратился к себе.

На следующий день Накаёри принес мне письмо.

Что делать, не знаю.Твой образ является мне,на явь непохожий, -но если я вижу лишь сон,к чему с пробужденьем спешить!

Письмо было написано на тонкой алой бумаге [57] и привязано к ветке ивы. Было бы невежливо оставить без ответа это послание, я написала на бледно-голубой бумаге стихотворение и отослала, привязав письмо к ветке сакуры:

Ах, право, что явь,что сон — все равно в этом мире,где вечного нет,ведь и вишен цвет, распустившись,снова тотчас же опадает…

Государь Камэяма и после этого неоднократно писал мне письма, полные сердечных излияний. Но вскоре я попросила приготовить карету и на время уехала из дворца в усадьбу моего деда Хёбукё.

* * *

Меж тем в четвертую луну закончилось восстановление храма Зал Поучений, Тёкодо при дворце на Шестой дороге, туда перенесли священные изваяния и разнообразную священную утварь. Состоялась церемония освящения, службу отправлял преподобный Кого, молитвы распевали двадцать священников младших рангов. Затем состоялось освящение павильона Дзете, службу отправлял преподобный Кэндзити. Придворные дамы прибыли на эту церемонию в пяти каретах, я ехала в самой первой, на почетной левой стороне; на правой стороне сидела госпожа Кёгоку. На мне было семислойное косодэ, расцветка постепенно менялась от нижнего красноватого к последнему, зеленому, а сверху я надела светло-голубое длинное одеяние на розовом исподе. У госпожи Кёгоку косодэ было пятислойное, тона переходили от лилового к синему. Для последующих праздничных служб, которые должны были продолжаться в течение трех дней, я приготовила парадную накидку густого алого цвета, шаровары-хакама, белое верхнее косодэ и длинный шлейф.

Государь пожелал устроить соревнование — кто сумеет лучше всех убрать миниатюрный садик — и всем вельможам и дамам двух старших рангов назначили маленькие участки во внутреннем дворе. Мне достался участок, обращенный к востоку, такой же, как перед моими покоями во дворце Томинокодзи. В моем садике я установила маленький крутой мостик, красиво изгибавшийся над миниатюрным потоком… Но самое забавное, что ночью дайнагон Дзэнсёдзи потихоньку унес этот мостик и установил на своем участке, в своем саду.