Птица-пересмешник - Даррелл Джеральд

– По-моему, вполне уважительная причина,— сказал Питер.— А что, они на тебя обижаются за это?

– Да я вовсе не о том,— ответила Одри.— Просто мне так нравится обедать у губернатора! И его превосходительство, и его супруга — само очарование! Правда, у них немножечко не все дома, но в этом-то и вся прелесть! А какие истерики они закатывают во время обеда! Я столько теряю, когда пропускаю! Надеюсь, Ганнибал уже познакомил тебя с его превосходительством?

– Да, еще вчера пополудни. Это было нечто! Сколько я перевидал чопорных Домов правительства и губернаторов! А эти… Будто приходишь в гости к двум морским свинкам, живущим в кукольном домике.

– Ну, расскажи, расскажи,— с ехидцей попросила Одри.

Питер поведал о своих впечатлениях от обитателей Дома правительства, и его финальный штрих к портрету Изумрудной леди утонул в веселом смехе девушки.

– Да, премилая Изумрудная леди,— сказала Одри.— По-моему, она и впрямь с луны свалилась.

– Ну да,— сказал Питер.— Только я собрался объяснить, что я холостяк, как Ганнибал пронзил меня таким взглядом и так неодобрительно покачал головой, что я осекся.

– Да, она такая лапочка, такая симпатяга, хоть и блаженная,— сказала Одри.— Ее невозможно не полюбить! Кстати, ты встречался с адъютантом Диггори? Ганнибал называет его «австралийским бумерангом». Он примерно так же не в себе, как и его превосходительство, и ее милость. Вместе они составляют хорошенькое трио.

– Да нет, Бог миловал,— сказал Питер,— но боюсь, мне придается работать с ним при исполнении служебных обязанностей. А что, у вас тут, на Зенкали, все такие… с приветом?

– Ты имеешь в виду людей? — спросила Одри.

– Ну, естественно,— сказал Питер.— В конце концов, ни про Ганнибала, ни про Кинги, ни уж тем более про обитателей Дома правительства не скажешь, что у них все дома. Каждый по-своему с ума сходит.

– Да, конечно, они с приветом,— признала она,— но по здешним меркам это вполне приемлемо. По-моему, это такая болезнь, свойственная обитателям островов вообще и Зенкали в частности. Этакая «островная болезнь», когда любые выверты, причуды, заскоки и блажь раздуваются до небывалых размеров. Похоже, такие люди специально едут сюда, на Зенкали,— в здешнем климате все их странности расцветают пышным цветом, как в теплице. Поистине, чудаку и блаженному здесь полное раздолье!

Одри встала и отряхнула с ладоней крупицы песка.

– Сегодня я покажу тебе еще кое-кого из наших блаженных,— сказала она.— Впрочем, такими, как они, и живет наш остров.

– Так покажи скорее! — сказал Питер.— Ты еще обещала показать мне дерево омбу, я сгораю от нетерпения!

– Обязательно покажу,— сказала Одри.

Она приехала на видавшем виды, но еще вполне надежном «мини-моуке»; Питер увидел на заднем сиденье корзину с едой и портативный холодильник с напитками.

– Мы устроим неплохой пикник,— сказала Одри, показывая взятые в дорогу припасы. – Знаю одно чудесное местечко на Матакаме.

– Это что, возле той самой долины, которую прибрал к рукам Лужа?

– Именно так. Приятное местечко, возможно, одно из самых милых на всем Зенкали. Да вот беда: долину грозятся затопить, чтобы строить эту идиотскую электростанцию и аэропорт,— сердито добавила Одри.

– Так ты тоже против этой затеи?

– Еще бы! Жили себе простые, добрые, счастливые и в целом очень милые люди — и вдруг такое несчастье!

– Очень милые? И даже Лужа?

– В каждом эдеме найдется свой змей. Я не скажу, что на этом острове все святые, но все милые, все немножко не от мира сего — словом, все как дети. Затевать здесь строительство аэродрома — все равно что положить в ухоженной и благопристойной детской ящик с петардами и фейерверками, и коробок спичек в придачу. По-моему, Ганнибал прав. Понимает, старый дьявол, что к чему.

Впрочем, давай позабудем на время об этом дурацком аэродроме. Поехали кататься!

Они ехали по радующей глаз местности, а поскольку в Дзамандзаре в этот день была большая ярмарка, дорога была запружена местными жителями, везшими на продажу всякую всячину и гнавшими скот. Тут были почтенного возраста толстушки, завернутые в блестящий батик, с огромными корзинами манго, кокосовых орехов, ямса, ананасов и папайи, так ровно стоявшими у них на головах, будто они были приварены намертво; молодые люди, несшие длинные кипы золотого сахарного тростника или жерди с привязанными к ним рядком за ноги цыплятами, похожими на некие странные плоды с перьями. Деревянные повозки, запряженные горбатыми длиннорогими зебу, тащились с невообразимым грохотом и скрипом, поднимая облака розовой пыли. Еще бы им не греметь и не скрипеть, ведь их так тяжко нагрузили! Тут и корзины с фруктами, и сладкий картофель, и связки сахарного тростника, и мешки сахару и рису, и глиняные горшки. Седовласые старцы-пастухи, завернутые в алые одеяла, подгоняли палками стада коров и коз, а быстроногие мальцы, вооруженные палками, и стайки резвых голосистых палевых псов не давали животным свернуть с дороги и дерануть в кусты. Все вокруг кричали, рассказывали какие-то байки, смеялись и шутили. Многие пели веселые песни, а если руки у них не были заняты, играли на тонких дудочках из бамбука, бренчали на двенадцатиструнных валиа или били в небольшие пузатые барабанчики. Толстушки обменивались пошлыми остротами и хохотали так, что все жировые складки у них ходили ходуном. Стройные девушки ступали грациозно, словно газели, будто не замечая тяжелой поклажи у себя на голове; щебеча, словно попугайчики, они делились со своими спутниками свежими новостями и переглядывались между собою, блестя черными, похожими на тутовые ягоды глазами. Вереница красок, мелодичная музыка голосов и нехитрых инструментов плыли по красной дороге в облаке розовой пыли– по направлению к Дза-мандзару.

– В столице — большая ежемесячная ярмарка,— объяснила Одри, мастерски руля одной рукой и махая другой, отвечая на приветствия. Каждый махал, каждый улыбался, каждый кричал: «Доброе утро, мисси Одли! Доброго пути, мисси Одли! Вы будете сегодня на ярмарке, мисси Одли? Счастливого пути!»

– Это единственное на острове место, где торгуют? — спросил Питер, зачарованный людским потоком, текущим мимо машины.

– Нет, конечно. В каждой деревне есть рынки, открытые ежедневно, есть рынки в Дзамандзаре,— ответила девушка,— но только на такой вот ярмарке, которая бывает раз в месяц, можно купить все, что душе угодно — от коровы до мешка арахиса и от медной кровати до приворотного зелья.

– Я обратил внимание, какие они все чистые, опрятные, сытые и вообще довольные жизнью! Я бы даже сказал, они лоснятся, как конские каштаны,— заметил Питер.

Одри засмеялась и что есть мочи затрубила в клаксон — ей преградило путь стадо коров и коз.

– Да, они в большинстве своем не жалуются,— сказала она.— Почти у каждого есть небольшая ферма или какой-нибудь бизнес. Конечно, они не богачи, но и не бедствуют, особенно если сравнить с другими подобными островами. Но все держится на дереве амела, благодаря которому и не знает горестей наша экономика. А вдруг его не станет — что тогда? Мы слишком далеки от остального мира, чтобы к нам проявили хоть какой-нибудь интерес. Хорошо, когда ни от кого не зависишь, а если вдруг потребуется, чтобы протянули руку помощи, а в мире тебя не

знают и знать не хотят?

Тут в буром потоке коров и коз неожиданно образовался разрыв, и Одри мигом направила туда машину. Вскоре стадо осталось позади. У путников в горле першило от пыли, в носу стоял резкий запах козлов и сладковатый — коровьего помета. Одри свернула с главной дороги на проселок; по нему тоже брели на рынок люди, но их было куда меньше и появилась возможность прибавить газу. Руки Одри небрежно лежали на рулевом колесе; она быстро вела машину, но рулем владела ловко. На ней была голубая клетчатая рубашка, джинсы и сандалии, а волосы вольно развевались по ветру. Околдованный, Питер не мог налюбоваться ее профилем.

– Когда мне было девятнадцать лет,— сказала Одри небрежно, давая понять, что эта душевная рана у нее уже отболела,— я получила диплом художника в Дублинском университете. Ну, думаю, теперь прямая дорога — в храм славы! Пусть не такой громкой, как у Леонардо, но уж как минимум такой, как у Пикассо. Что поделаешь, в реальной жизни все оказалось куда прозаичнее! Да, мне приходилось