Рассказы - Юхан Пээгель

"Андре Педо ......... 3 коп. за пиво

Ридо Лаузе .......... 12 коп.

Ларратс Рида ......... 30 коп.

Тэнно Эрма .......... 17 коп.

Редик, сын Михкеля Лазо .... 2 Лисфунта Овса".

Но тут есть далеко не все буквы, к тому же буквы прописные и строчные пишутся по-разному.

И снова он со злости дергает себя за вихры, состругивает ножом с белой щепки неправильно написанное и, вполголоса чертыхаясь, опять берется за перо. Хочешь не хочешь, приходится признаться: да, рвения и злости у него хватает, а вот соображает он туго. Это злит его еще больше, подчас он ну просто падает духом. Нет, что ни говори, а письмо осилить куда труднее, чем чтение. И он вновь начинает все сначала.

- Ты что тут делаешь, сколько щепок настругал! - говорит как-то жена, не замечая на столе баночки с чернилами и гусиного пера.

- Надо, - односложно отвечает он, едва сдерживая злость.

И вот наконец-то он отваживается: пододвинув к Библии выструганную дощечку с тщательно выписанными словами, он переписывает их на чистую белую бумагу на внутренней стороне переплета:

"Я Карел Жена моя Реэт. Наши дети Матис Юрри Эдо. Весна пришла рано на Егорья березы оделись Листвой".

Эта запись была сделана, когда стали сеять ячмень, в такой день сеятеля потчуют за обедом свиным хвостом, чтоб колосья ячменя выросли такие же длинные.

Хозяин не уверен, помогает ли свиной хвост росту ячменя. Главное, конечно же, в том, как поле возделано, сколько в него труда вложено. Только трудом, работой на совесть вырастишь урожай. Однако и против старинного обычая хозяин ничего не имеет. Он берет из деревянной миски свиной хвост, и хозяйка подмечает, как муж при этом благодушно усмехается.

- Дай бог осенью полные закрома, - тихо говорит хозяйка, и семья принимается за еду.

РЫБАК И МОРЕ

Видел ли ты когда-нибудь руки старого рыбака? Скрюченные от весел, огрубевшие пальцы не разогнуть и в гробу.

Его звали Теэтель, это был бедный рыбак в бедном Яановском приходе. Рано утром, еще до рассвета, вот такими рыбачьими руками он сталкивал свою лодку на воду и шел на веслах выбирать мережу. У Теэтеля было еще несколько сетей, доставшихся ему от отца: невод для камбалы и донные уды для трески. Десятину улова он отдавал церкви. Его жена Мари и старший сын ходили на барщину. Младший сын и дочь, с волосами, от морской воды и солнца белыми, как чертополох, помогали ему вынимать рыбу из сетей и натягивать чистые снасти на вешала. Трудно жилось Теэтелю, слишком мало было у него земли, чтоб прокормиться, и море помогало скупой рукой. А дети росли, они хотели есть, и посконные рубахи уже не годились, нужно было думать о штанах и юбках.

Лето стояло засушливое: солнце, как раскаленный красный шар, исчезало по вечерам в знойном мареве за лесами Карьяласма, а утром снова всходило на голубом небе, на котором не было ни единого облачка. Только роса поила каменистую землю. Но разве этого достаточно! Весной Теэтелю удалось получить несколько лофов зерна в обмен на отборную подледную салаку. Теперь время лова прошло. Когда же настанет осенняя путина, наверняка не будет ни одного покупателя, потому что в засуху крестьяне на материке берегут до последнего зернышка свои запасы. А на новый урожай во многих местах вовсе надеяться не приходится. У Теэтеля на его лоскутке земли вся ботва на картошке поникла, ячмень с вершок, так что навряд ли будет колоситься, а на чахлых стеблях ржи шелестели колосья с несколькими зернами.

Трудно жилось Теэтелю, бедному рыбаку Яановского прихода.

"Придется мне, видно, больше на море надеяться, - думал Теэтель, - если хлеба нет, так хоть рыба не даст голодать". И он ходил вместе с детьми ставить невод, и кое-что все-таки попадалось, хотя казалось, что засуха забрала из моря всю камбалу.

По утрам рыбак, сутулясь, спускался с берега, тревога пригибала его к земле сильнее, чем самый тяжелый мешок с рыбой. Но как только отпотевшая капельками смолы лодка начинала носом резать воду в проливе, у Теэтеля распрямлялись плечи. Земля уходила от него, а вместе с ней - и земные заботы. Вместо них появлялась надежда, а это уже само по себе другое. Даже церковь и церковная мыза отсюда, с моря, казались крохотными. До тех пор пока под ним морская глубь, а над головой морское небо, нет над ним ни церковной, ни баронской власти. Вода свободна. Эта самая вода омывает и очень далекие берега, где живут язычники, которые ходят голыми, где цветы в рост человека и где бродят львы. Хорошо думать, что хоть все это где-то, на другом конце света, но по этой самой воде туда можно добраться.

У воды свои законы, свой разговор, своя воля, согласно которой она раздает дары. У земли своя жизнь, а у моря - своя. На земле все происходит медленно, вот, к примеру, мыза, она переходит от одного поколения к другому, никто уже не помнит, когда ее построили. И церковь торчит здесь неведомо как давно, только пасторы меняются: один приходит, другой уходит. Правда, на земле растут деревья и зерно растет, если выдается урожайный год, и дети у Теэтеля растут. Но все это происходит неторопливо, глазом этого не видно, ибо таковы законы земли.

А у моря жизнь другая. Здесь ты каждое мгновение видишь, как оно живет. Вот, опять же, к примеру: идет волна, она растет, набирает силу и потом, охая, опускается. Если день ясный, море сверкает, бесчисленные солнечные блики на нем меняются быстрее, чем вертушка вертится на ветру. Ты своими ушами слышишь, какой у моря голос: при каждом ветре он другой, в каждое время года - особый. Ты видишь, какого цвета море, и опять же: в каждое время года у него свои краски, разные они утром, в полдень и на закате, под облачным небом одни, под безоблачным - другие; в штиль или при ветре, когда с берега глядишь или из лодки, - всегда разные. И в каждом месте море другое: вода в Пискуском проливе отличается от воды у берега Соэла, у Мустъялаского берега море не такое, как в Ансекюла, где на песчаном дне водится камбала. Другое лицо, другое движение, другой цвет и голос.

И дарами своими море награждает иначе, чем земля. В засуху она может просто отнять зерно, а в хороший год вернуть с лихвой, это так, а все же и здесь есть предел: сам сто не даст ни один злак! А в море может случиться, что оно сразу заберет не только рыбу, но и снасти, лодку и даже самого человека. Земле этого не дано, правда, она может медленно убивать, до смерти замучить. Море же бывает более снисходительным, и в гордом шторме более гневным, чем земля, ибо в нем сильнее движение жизни.

Море иначе, чем земля, отбирает людей. Для него пригодны только умные, сильные, честные, чистые люди. Барон и бурмистр умеют орать на мызном поле, пастор - разоряться в церкви с кафедры, ну, а окажись они в море, что тогда? Были бы как жалкие мочалки. Они боятся моря, потому что, попробуй они перекинуть трясущуюся ногу через борт лодки, море тут же превратит их в никому не нужные отбросы. А каких же недотеп, трусов, тщедушных хлюпиков носит на себе земля!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});