Леннар. Чужой монастырь - Роман Злотников

Наполнившие площадь и подступы к ней толпы народа были в полнейшем восторге.

Девушки-жрицы на ребрах пирамиды вращали бедрами в прихотливом ритуальном танце. Несколько гареггинов во главе с новым любимцем Акила гареггином Ноэлем непрерывно парили над лобным местом на высоте двадцати — тридцати анниев, реяли по ветру длинные стяги, размалеванные в цвета сардонаров и украшенные довольно похоже выписанными ликами Акила и Грендама. (Живописец, в свободное от казней время пробавлявшийся окраской стен в серый и черный цвета, уж расстарался.) Нескольких осужденных, выведя на самое навершие пирамиды, напоили из резного ковшика прохладным питьем, зачем-то придавшим им сил. Питье тоже было частью ритуала, как несложно догадаться, потому что варили его по старинным рецептам бывшие повара Храма, ныне перешедшие на службу к сардонарам. Питье было великолепным, одним из его компонентов была желчь червя гарегга. И — вопреки затерянному в далеких и неизвестных здесь мирах изречению «Рожденный ползать летать не может» — именно эта желчь червя, часть того, кто ползает, вызывала у осужденных желание взлететь. После напитка все было легко, все было забавно, и даже то, что привязали осужденных к особым образом обтесанным бревнам и сбросили вниз по ступеням пирамиды, не вызывало вопросов… А смотрелось со стороны очень эффектно! Увлекались даже те, кто был осужден… Приветствовали катящихся к подножию пирамиды восторженными криками. Те отвечали снизу, еще не чувствуя и не осознавая, что в теле не осталось практически ни одной целой косточки. Только несколько счастливцев не прокатились до последней ступени пирамиды живыми — размозжили череп. Конечно, это была недоработка, но осужденных на смерть было достаточно, для того чтобы не почувствовать досадную недостачу…

Вокруг пирамиды были расставлены на возвышениях орудия пытки. И зрителям, и одурманенным напитком осужденным они казались игрушками, сущей забавой. Характерно, что к этим снарядам не полагалось профессиональных палачей, а орудовали (под зорким присмотром гареггинов, конечно) выборные либо добровольцы из числа зрителей. Помнится, такую же штуку вводил у себя в государстве Петр Алексеевич, когда заставлял своих приближенных и бояр собственноручно рубить головы мятежным стрельцам. Правда, в отличие от земляков Акила и Грендама относился он к этой самодеятельности со всей серьезностью…

Горнская толпа выла от удовольствия и перекатывалась волнами. Расчлененное на хитрой конструкции, предназначенной для пытки, тело бывшего Ревнителя разорвали, так сказать, на сувениры. Кроме того, в столице процветало людоедство… К чему пропадать свежему мясу?

Стоя над бушующим людским морем, Акил жестом велел Ноэлю подлететь к нему:

— Свяжись с Таэллом и скажи ему, пусть подготовит своих пленников. Будем красиво представлять. Пора.

В то время как Ноэль отправился улаживать вопрос с Леннаром и его высокочтимым по канону убийцей, Грендам приказал возвести на пирамиду первую партию из числа захваченных в шлюзе землян. С них предварительно сняли скафандры, оставив, однако, оранжевые комбинезоны, частью забрызганные кровью. Красное и даже багрово-бурое красиво смотрится на оранжевом, решили местные эстеты.

— Это кто ж такие?

— Да, говорят, сам многоустый Акил захватил в битве. Там в пещере, где отлетела жизнь самого Леннара.

— Болтаешь…

— Если бы я, сынок, болтал, так не дожил бы до седых волос.

— Вона какие яркие-то, ткань на одеждах-то как будто из лавки толстого Векки, а у него на входе-то три зеленых фонаря висят, первая гильдия-то! Не укупишь…

— Толстого Векку позавчера зарезали, а весь скарб растащили, так что, может, и твоя правда.

— Во имя Леннара!..

— Ну ты лучше язык придержи. Не дело тебе высокое имя произносить, это уж пусть сильные да власти предержащие балуются, а мы лучше старыми божками божиться будем. Не зевай, Коро! Бери секиру, руби ему сначала руку, а потом и голову. Вон как смеется!

— Опоили, знамо… Такое пойло, из Илдызовых подвалов. Веселящий напиток. От него боль как рукой снимает, хоть по живому режь, а все ничего не чуешь… Но недолго.

Одного из землян, канадского медика Саньоля, привязали к бревну и скинули с пирамиды. Тут его уже ждали любопытствующие. Одурманенный напитком, чувствующий во всем теле приятное жжение и покалывание, медик Саньоль выплюнул изо рта кровь и улыбнулся лохматой и страшной толпе. Его подхватили и, на пути к одному из пыточных снарядов вырвав из ляжки здоровенный кусок мяса вместе со штаниной комбинезона, подвесили кверху ногами к станине. Саньоль раскачивался, и по его горлу непрерывной теплой, тошнотворной волной текла кровь. Несмотря на эту легкую тошноту, Саньолю не было больно, приступала скорее легкая досада: дескать, что это вы со мной делаете, господа? Нельзя ли как-то поприличнее обращаться с гостями?

Бортинженера Корнеева скатили с пирамиды так удачно, что у него даже не замутилось сознание и он видел смеющиеся, свежие лица и белые зубы, обнаженные женские руки, плечи и груди, едва прикрытые редкой сеточкой с приплетенными к ней ритуальными амулетами. Корнеев равнодушно смотрел на то, как его подхватывает толпа, двумя взмахами кривого черного ножа, верно выточенного из обломка скальной породы, отделяет от бревна и тащит по кровавым следам, оставленным вот уже почти десятком предшественников Корнеева, пущенных вниз с пирамиды. Двое невысоких волосатых бородачей с руками узловатыми и мощными, как корни деревьев, просунули ноги Корнеева в какие-то петли, нисколько не смущаясь тем обстоятельством, что правая нога с открытым переломом берцовой кости болтается как косичка у тряпичной куклы. Корнеев тоже не чувствовал… Боль накатила вдруг и сразу, она была такой, что бортинженера перекрутило и разорвало, и он был счастливец, что не успел прожить еще хотя бы десять секунд и что даже не успел пискнуть «Мама!» и зареветь дико, утробно, на одной ноте.

Астроному Дж. Кейхелу, которого разрезали на части, пришлось хуже. Еще хуже пришлось следующим трем жертвам, на которых натравили низкорослых, уродливых псов с мощными челюстями. От тварей пришлось отбиваться уже после того, как закончилось обезболивающее.

Те из осужденных, что стояли на вершине пирамиды, приглядывались к происходящему возле ее основания с явным ИНТЕРЕСОМ. Кто-то из землян даже заметил деловито, что против собак следовало применить другую тактику.

С таким же выражением на Земле обсуждались футбольные матчи или плановые постановления правительства.

Напиток, танцующий в ковшике в нежных руках жриц, действовал так же безотказно и пленительно, как и сотни лет назад.

И не все видели, как рыжеволосый соправитель Акил, получив коротенькое сообщение от оказавшегося возле него гареггина, переменился в лице. Перепрыгнув на гравиплатформу, рядом со своим любимцем Ноэлем он пролетел над запруженной площадью, над крышами примыкавших к ней домов. И, снизившись до двух анниев над уровнем мостовой, исчез в полуразрушенной арке Реббо-бер-Дар (Справедливости), уже переименованной в арку Сардонаров.

Не заметив того, что Акила уже нет за его спиной, Грендам под грохот инструментов, большинству из которых он не знал и названия, вещал:

— Наше дело истинное! Не поколеблемся! Убей бога — освободи бога! Крови, храбрые мои соплеменники!..

Пламенная эта речь не мешала ему ковырять в зубах желтым, твердым ногтем на правом мизинце. На завтрак было нежнейшее филе собственного Грендамова охранника, накануне несчастливо наткнувшегося на саблю…

Прорицатель Грендам наслаждался и этим своим исключительным правом потреблять в пищу себе подобных. По установившемуся закону людоедами могли быть только сардонары, впитывающие таким образом достоинства употребляемого ими в пищу субъекта и переваривающие (а следовательно, уничтожающие) его недостатки и откровенные пороки. Как то: непокорство, лень, гордыня, злоба и зависть, да и мало ли грехов в этом и иных мирах! Усваивая мясо мертвеца, легитимный каннибал тем самым улучшает покойного посмертно, оставляет о нем добрую память. Очень милосердное отношение к людям… Сардонары считают ТАК на полном серьезе. Если вам придется оказаться в желудке высокопоставленного сардонара, знайте, что это высокая честь.

2

— Ну подходите, что ли, — тихо проговорил Костя Гамов, неподвижно глядя на то, как в пиршественный зал, ныне ставший местом бойни, по одному втягиваются желтоглазые, низкорослые воины, похожие на ту парочку стражников, что освободили его из узилища и под сопровождением гареггина привезли сюда. А может, эти двое тут и присутствовали. — Посмотрим, какие вы…

Но те не спешили «смотреть». Входя в зал, они один за другим выстраивались в шеренгу, все удлиняющийся фланг которой упирался в окровавленный ковер посреди зала. На Гамова они старались не смотреть, а если и поглядывали, то быстро, почти пугливо, стараясь не отрывать глаз от оцепенелой, мертвой точки в пространстве где-то прямо перед ними.