Когда-нибудь или С карусели земли… - Иоланта Ариковна Сержантова

мужнину рукаву, скрывая слёзы.

Она плакала, думая о том, сколь незаметно прошла жизнь, и, не проснись они завтра поутру, некому будет вспомнить о них. Ночь, вон и та оставляет отпечаток пальца луны на прозрачном стекле небес. А от них что? Ни-че-го…

Я и он

…Мы идём по лесу вдвоём, я и… он. Он – неплохой, в общем, человек, незлой, работящий, коли худо кому – поможет молча и уйдёт так же, не сказав слова, и не дожидаясь благодарности. Я… Меня тоже не очень жалуют, и, может быть, именно это обстоятельство несколько сблизило нас. Впрочем, не настолько, чтобы быть понятными друг другу.

– Гляди! Гляди! Паутина! – Трогаю я его за рукав.

– Что, испугался или брезгуешь? Смахни рукой, да и все дела. – Отвечает он.

– Как же можно?! Смотри, какая она красивая! Свисает серебряным дождиком с пня на траву, переливается на солнце!

– Странный ты. Тут, в лесу, такого добра полным полно, греби полной ложкой, коли надо.

– Ты знаешь, надо! – Смеюсь я ему в ответ. – Очень даже надо! И паутина эта нужна, и вон тот жук, что разомлел на свету. Отнесу-ка я его в тень, пускай придёт в себя. И улитку ту уберу с дороги, а то, неровён час, наступит кто.

Он поджимает губы, но молчит и мы идём дальше до самой речки, что длинной лентой цвета неба вплетена в кудри заросшего лесом берега. У воды мы встречаем ужа. Тот греется, обернув самоё себя за призрачные плечи, дабы не проронить ни капли солнечного дождя.

Неподалёку, на мелководье мы заметили крупную серую ящерицу, судя по всему, она соскользнула в воду в погоне за мухой и теперь не может выбраться. Мальки клюют её светлое пузо, а рыбы покрупнее тщатся перевернуть на спину.

Покуда я взывал к Провидению, укоряя его за бессердечие, мой спутник, недолго думая, выловил ящерку из воды, опустил на траву, а она, вместо того, чтобы спрятаться, пробежала несколько и замерла у моих ног.

Я и он – мы части одного целого. Его практическая сметка и решительность не позволяют моей восторженности и впечатлительности замкнуться во внимании лишь к себе самому. Нам непросто, мы тесним друг друга, каждый пытается отвоевать больше места, но он – невольно, а я – с умыслом. Он тешится моей близостью, как ребёнком в себе, я, безоглядно уповая на надёжность, всё же немного стесняюсь его присутствия. Но мы не можем друг без дружки: безраздельно мой мир оказался бы беспомощным, также, как тот, полностью его, сделался бы чересчур грубым, ибо для того, чтобы выказать свою слабость, нужно куда как более отваги…

Думаете, что нет? А попробуйте, вы сами, хотя раз…

Непогодица…

Под подолом облака, как под мамкиной юбкой, пряталось солнце. Словно единственное, позднее, залюбленное дитя, оно было несколько лукаво и пугливо из-за того. Облако гладило, нежило его, расправляя рыжие кудри лучей. Птицы голубили его издали, обсуждая промеж собой, сколь ясно и пригоже солнце, но так, дабы было слышно всё со стороны, ибо незаслуженная ещё, впрок, вовремя похвала, иной раз побуждает к добру сильнее хулы и наказаний.

…И да распахнулась душа облака, и полился на округу мёд рассвета, поднакаток44 горизонта, и истекал он до тех пор, покуда не заполнил весь день, до зенита. Вот оно как, коли по добру-то, по-доброму!

Улыбалось облако, не мешало, не отвлекало своею статью, да пышностью, но теснилось к краю небес, гордилось прилично45 солнцем, и собою, что хватило мудрости не терзать советами, не ломать чужую волю своим затаённым желанием, не точить веры в себя сомнением.

Само собой, случается иногда беспросветность неба, как промахов; а то и гром грохотом двери, что срывают, подчас, в ярости с петель; либо молния болью в сердце, да после-то – непременный тихий слепой дождик, непритворным раскаянием. Не без того, всё бывает в жизни, коли по любви, а не по злобЕ…

Под подолом облака, как под мамкиной юбкой, скрывалось солнце.

– Непогодица…

– Ну, не по году же, а так только, по месяцу, да с неделей.

Лишнее

Лес дышит порывами ветра Замирая меж них, со вкусом тянет сыроватый воздух сквозь узкие ноздри тропинок, а выдыхает легко и свободно через широко открытый, как у зевающего мышелова, зёв полян.

Добираясь до рытвины дорожной колеи, заполненной дождевой водой, косули протирают до земли лужайку полыни. Но она зарастёт, а после первого же дождя сделается будто бы нехоженой вовсе.

Горизонт роняет нечто, с горошину, которое катится всё ближе неузнанным, а на деле оказывается чёрным до синевы вОроном, что летит по проторённому раз и навсегда пути от гнезда ко гнезду. Не на две семьи живёт ворон, но на два дома. И так только для того, чтобы развлечь супругу, дабы было ей нескучно поджидать его у окошка. Всякий год подле другого, попеременно.

Рассветное солнце протаптывает себе тропинку среди деревьев, и, не брезгуя ничем, ощупывает горячей рукой слепца всё и вся округ. Оно не разбирает – хорош кто или плох, не судит, но просто делится частью своего сердечного жара, а как уж ты распорядишься им…

Молодой ёж, слегка кривоватыми, как у гнома ножками приминает траву. Та с улыбкой кланяется ему в пояс. И не переломится ведь! Да впрочем, вскоре поднимет голову, так что и не отыщешь следа: ни её покорности, ни ежа.

Слизень, и он оставляет после себя нечто, – чудный перламутровый узор на камнях и листве.

Каждый прокладывает свою тропу, но если о следах прочих часто можно судить лишь наудачу, то о том, что перед тобой прошёл человек, даже не стоит и гадать. «Здесь был…» – часто пишет он, хотя это лишнее, мог бы не тратить мела, чернил, поберёг бы сохранность лезвия ножа… И так ходит по его краю… всю свою несчастную, счастливую жизнь.

Болото

– Как ты там сказал? На дворе лохматая погода и дождь смывает с лиц горожан московскую спесь? Помилуй! То не самодовольство вовсе, но простое неумение правильно выказать гордость!

– За что?!

– Да за город, ступать по улицам которого, быть его малой частью – и то уже великая честь.. А уж насколь они чувствуют, умеют выразить то и понять, да кто как умеет её, эту гордость, нести, – вот тут уж, кому которое разумение дано. Не угадаешь.

– Ты это серьёзно?!

– Совершенно! По другому не умею!

– Верю…

Мы познакомились с ним на пороге исчезновения с карт планеты границ страны, в которой родились и выросли. Конечно, можно сказать, что карта не идёт ни в какое сравнение с мироощущением, и в самом деле это так, но, – уж как есть! В ту пору, в ответ на любой искренний энтузиазм, «знающие» люди, скептически качали головой и соглашались лишь