Паскаль Бруно - Александр Дюма

Не знаю, был ли знатоком истории Сицилии тот путешественник, для которого готовился ужин на постоялом дворе делла Кроче, недавно отстроенном благодаря тремстам унциям князя де Бутера и расположенном между Фикаррой и Патти, на дороге, что ведет из Палермо в Мессину, можно сказать лишь одно: он отличался редкой наблюдательностью и превосходно знал современную ему Сицилию. Деятельность трактирщика и его жены, которые под наблюдением приезжего повара жарили рыбу, дичь и домашнюю птицу, показывала, что тот, для кого были пущены в ход сковородки, вертела и духовка, не только не желал лишать себя необходимого, но и не был противником излишества. Он прибыл из Мессины, путешествовал в собственной карете и остановился в этой гостинице, потому что местоположение ему понравилось, и сразу же вынул из своего сундука все, что необходимо подлинному сибариту и заядлому туристу, от простынь до столового серебра, от хлеба до вина. Он велел отвести себе лучшую комнату, зажег благовония в серебряной курильнице и в ожидании ужина лежал на розовом турецком ковре и курил лучший синайский табак в трубке с янтарным чубуком.

Он следил с величайшим вниманием за клубами душистого дыма, который, поднимаясь, сгущался под потолком, когда дверь в комнату отворилась, и на ее пороге остановился трактирщик в сопровождении ливрейного лакея графини де Кастель-Нуово.

— Ваше превосходительство, — проговорил этот достойный человек, кланяясь до самой земли.

— В чем дело? — спросил, не оборачиваясь, путешественник с явным мальтийским акцентом.

— Ваше превосходительство, прибыла графиня Джемма де Кастель-Нуово.

— И что же?

— Госпоже графине пришлось заехать на мой скромный постоялый двор… Дело в том, что одна из лошадей ее сиятельства захромала и продолжать путь нельзя.

— Дальше что?

— Госпожа графиня не могла предвидеть этой случайности сегодня утром, когда выехала из Сант-Агаты: она собиралась остановиться в Мелаццо, где ее ждут свежие лошади, так что у нее нет с собой ничего съестного.

— Передайте графине, что мой повар и мои припасы к ее услугам.

— Приношу вам глубочайшую благодарность от имени моей госпожи, ваше превосходительство, — сказал слуга. — Ее сиятельству, вероятно, придется провести ночь на этом постоялом дворе, так как за свежими лошадьми надобно посылать в Мелаццо, а у госпожи графини нет с собой ни посуды, ни белья. Поэтому она велела спросить, не будете ли вы, ваше превосходительство, столь любезны…

— Попросите от меня графиню, — прервал его путешественник, — занять эту спальню со всем, что в ней находится. Что до меня, я привык к неудобствам, к лишениям и удовольствуюсь первой попавшейся комнатой. Итак, передайте графине, что это помещение к ее услугам. А наш достойный хозяин постарается отвести мне какую-нибудь комнату получше.

С этими словами путешественник встал и последовал за трактирщиком, а слуга спустился во двор, чтобы выполнить данное ему поручение.

Джемма отнеслась к предложению путешественника, как королева, принимающая дань уважения своего подданного, а не как женщина, которой оказывает услугу незнакомый человек; она так привыкла, что все подвластно ее воле, все покоряется звуку ее голоса, все повинуется взмаху ее руки, что нашла вполне естественной чрезвычайную любезность путешественника. И по правде сказать, она была так прелестна, когда направлялась в предоставленную ей комнату, опираясь на руку своей камеристки, что весь мир мог бы пасть к ее ногам. На графине был дорожный, весьма элегантный костюм, наподобие короткой, облегающей грудь и плечи, амазонки, отделанный спереди шелковыми брандебурами; вокруг шеи было обернуто для защиты от холодного горного воздуха кунье боа — украшение, еще неизвестное в те годы, но которое с тех пор вошло у нас в моду; боа было куплено князем де Карини у мальтийского торговца, привезшего его из Константинополя; на голове графини красовалась черная бархатная шапочка, похожая на чепчик, из-под которой выбивались великолепные волосы, завитые на английский манер. Как ни ожидала графиня увидеть спальню, надлежащим образом приготовленную, чтобы принять ее, она была поражена роскошью, с помощью которой неизвестный путешественник постарался скрасить бедность помещения; все туалетные принадлежности были серебряные, на столе лежала скатерть из тончайшего полотна, а восточные благовония, горевшие на камине, казалось, были предназначены для сераля.

— Право же, Джидза, я родилась в сорочке, — сказала графиня. — Подумайте только: неловкий слуга плохо подковал моих лошадей, я вынуждена остановиться посреди дороги, а добрый гений, пожалев меня, воздвиг этот сказочный дворец.

— И госпожа графиня не догадывается, кто этот добрый гений?

— Нет, право.

— Мне кажется, что вам синьора, следовало бы догадаться.

— Клянусь вам, Джидза, — проговорила графиня, опускаясь на стул, — я понятия об этом не имею. Скажите, о ком вы подумали?..

— Я подумала… Да простит мне госпожа графиня, хотя думать так вполне естественно.

— Говорите же!

— Я подумала, что его светлость, вице-король, зная, что госпожа графиня находится в дороге, не мог дождаться ее приезда и…

— О, ваша догадка очень похожа на истину. Да, это возможно. В самом деле, кто другой мог бы приготовить с таким вкусом спальню, а затем уступить ее мне? Но я прошу вас молчать. Если это сюрприз, я хочу полностью насладиться им, хочу изведать всю гамму чувств, вызванных неожиданным появлением Родольфо. Итак, давайте договоримся, что он тут ни при чем, что все это дело рук какого-то неизвестного путешественника. Оставьте при себе свои догадки и не нарушайте моих сомнений. К тому же, если бы это был действительно Родольфо, я первая догадалась бы об этом, а вовсе не вы… Как он добр ко мне, мой Родольфо!.. Он предупреждает все мои желания… Как он любит меня!..

— А ужин, так заботливо приготовленный, неужели вы думаете?

— Тсс!.. Я ничего не думаю, ровно ничего; я пользуюсь дарами, ниспосланными мне Богом, и благодарю за них только Бога. Взгляните на это столовое серебро, какая прелесть! Если бы мне не попался в пути благородный незнакомец, я просто не могла бы есть из простого прибора. А эта серебряная чашка с позолотой, можно подумать, что ее сделал Бенвенуто! Мне хочется пить, Джидза.

Наполнив чашку водой, камеристка влила туда несколько капель липарской мальвазии. Графиня отпила два-три глотка, видимо, для того, чтобы дотронуться до чашки губами, а вовсе не потому, что ей хотелось пить. Она как бы пыталась отгадать путем этого ласкового прикосновения, действительно ли любовник пошел навстречу ее потребности в роскоши, в великолепии, которые превращаются в необходимость, когда человек приучен к ним с детства.