Взрывы в Стокгольме - Якоб Пальме

— Теперь нам надо обговорить как следует того заведующего бюро, которого вчера отыскал Петер,— сказал Бенгтссон.

Петер Сюндман рассказал о том, как он продавал сыр на вилле в Соллентуне, как с задней стороны виллы нашел мешок с удобрениями, о секретарше директора бюро и, наконец, о взглядах начальника секретарши.

—  Все. Он у нас в руках,— сказал Гординг.— Не сомневаюсь, это он.

— Весьма возможно,— сказал Бенгтссон.— Но, как я сказал вчера Петеру, если мы обследуем достаточно много людей, так по одной только чистой случайности можем в конце концов напасть на человека, у которого есть определенного сорта сыр, и определенного сорта удобрения, и определенного сорта политические убеждения. Надо все десять раз проверить.

— А что сказал Зарубин? — поинтересовался Гординг.

— Я звонил ему сегодня утром,— ответил Бенгтссон.— Говорит, что удобрение одно и то же. Но сорт удобрения самый обычный, как он говорит. Так что доказательство еще не бесспорное.

— Что мы выяснили с вами еще? — решил подвести итог Гординг.

— Петер велел мне вчера держать под наблюдением заведующего бюро,— сказал Фаландер.

— И ты, конечно, так и сделал.

— Да. Он ушел с работы без четверти пять. Рабочий день у них кончился без двадцати пять.

— Ну до чего любит точность! До чего педант! — сказал Сюндман.

— И не говори. Потом направился к Дроттиинггатан и сделал несколько покупок.

— Что за покупки?

— Пакет с персиками. И несколько коробок с патронами.

— С патронами?

— Это я могу объяснить,— вступил Сюндман.— У директора бюро есть свое хобби, по субботам и воскресным дням он отстреливает ворон.

— Затем засунул персики и патроны в свой коричневый кожаный портфель. Пошел к Центральному вокзалу и сел на поезд до Соллентуны. Домой он прибыл примерно в половине седьмого.

—  И больше в этот вечер никуда не выходил?

—  Я оставался там на несколько часов. Около восьми часов мимо меня прошел мальчик лет пятнадцати, он заходил за сыном заведующего бюро, но сам заведующий бюро больше на улицу не выходил. Около половины десятого я почувствовал, что устал, все надоело, и я пошел домой. Потому что свет в первом этаже потушили, а на втором зажгли, видно было, что там собрались ложиться спать.

— Вот примерно и все, что мы имеем на сегодняшний день,— заключил Бенгтссон.

— А сейчас кто-нибудь за ним следит? — спросил Гординг.

— Да, сегодня с пяти утра два человека на посту,— ответил Бенгтссон.— С одним из них я только что говорил по телефону. Заведующий бюро поехал сегодня утром прямо на работу, как он доложил. Не занимался ничем особенным или подозрительным.

— У нас есть две возможности,— сказал Гординг и поднял указательный палец.— Или мы раскроем карты и сделаем у него дома обыск. Если находим динамит и бикфордов шнур — все в порядке, можно сказать, дело ясное. Не найдем ничего — останемся ни с чем. Или другая альтернатива,— продолжал Гординг и поднял указательный палец на второй руке,— с обыском подождать, самим продолжать розыск дальше, а Хенрикссона тем временем постоянно держать под наблюдением. Может быть, завтра нам удастся застать его на месте преступления, когда он попытается учинить свой пятый взрыв.

Они порассуждали еще некоторое время, но так и не пришли ни к какому решению. Это было неприятно, нужно было спешить: во что бы то ни стало надо было положить конец затянувшейся серии взрывов.

Был вызван прокурор, полицейские помоложе ринулись на розыск, каждый со своим заданием, еще один сидел в архиве полиции и пытался докопаться, нет ли какой «компры» на директора бюро Хенрикссона.

Прошло уже время второго завтрака, а они все еще не могли прийти к какому-нибудь заключению. Зато начали поступать новые, свежие данные. На виллу Соллентуна отправился теперь Фаландер с плетеной сумкой, похожей на ту, в которой находился динамит во время взрыва в универсальном магазине. Ему нужно было эту сумку попытаться продать. Полиция начала превращаться в центр по торговле вразнос, полицейские стали настоящими коробейниками...

Дверь открыла жена Хенрикссона, и Фаландер вошел.

— Вот удачно,— сказала она.— Мы как раз на днях потеряли такую же плетеную сумочку. С удовольствием куплю у вас эту. Сколько она стоит?

— Сумка что надо,— сказал Фаландер.— Жалко, быстро портятся такие сумки, вот тут, у самого замка. Наверно, и с вашей сумкой случилось то же самое.

—  Да, действительно,— сказала она.— Но мой муж починил ее кусочком провода, такого белого, вот здесь, у самого замка.

Когда Фаландер позвонил на работу и рассказал о том, как он продал сумку, начальник полиции Польссон, полицейские комиссары Гординг и Бенгтссон, а также Эмиль Юханнесон из прокуратуры сидели и совещались. Они все еще не пришли ни к какому решению. Поджидали любого результата розыска, положительного или отрицательного. Сообщение Фаландера о продаже плетеной сумки послужило для них сигналом. Ведь плетеная сумка, найденная после взрыва, было починена, по рассказу госпожи Хенрикссон, в точности так... Едва ли здесь случайность.

Начальник предварительного расследования и прокурор Эмиль Юханнесон был приземистым, крепким человеком с жестким лицом и выступающим вперед подбородком. В своих выступлениях перед судом он был резок, точен и почти по-военному краток. Такая у него была манера излагать дело. В частной жизни он был более разговорчив и тут уж не упускал случая вставить в фразу какое-нибудь ругательство.

— Это, черт меня задери, решает дело,— сказал он.— Действительно, не можем же мы сидеть тут целый день и болтать всякую ерунду. Я готов дать разрешение на обыск дома и на задержание. Сдается мне, у нас хватит данных и для ареста. Черт возьми, еще чуть-чуть — и будет достаточно материала и для вынесения приговора, скажу я вам. Если только нам удастся выследить, где у него динамит, дело в шляпе. Не можем же мы до бесконечности топтаться, как кошка вокруг горячей каши. Будь он десять раз директор бюро, или генеральный директор, или хоть сам дьявол! Мне кажется, надо принимать меры.

— Я тоже склонен так думать,— сказал Польссон.— Не может быть просто случайностью, что у нас на руках имеется пять различных косвенных улик, говорящих, что взрывы делал именно он.— И перечислил по пальцам все косвенные улики:— Во-первых, во время войны он служил в бюро по работе с иностранцами при управлении социального обеспечения, непосредственно у него находились дела людей, проживающих как раз в тех домах. Во-вторых, он антисемит. В-третьих — сыр. В-четвертых — сумка, починенная у замка белым электрическим проводом, и, наконец, в-пятых — катышек удобрения с подошвы, мы нашли его на месте одного из взрывов.

— Трудно все-таки поверить: старый человек, директор бюро, пунктуальный, педантичный, бегает по городу и устраивает взрывы на лестницах,— сказал Бенгтссон.— Но я согласен, я вас поддерживаю.

— А я немедленно оформляю ордер на задержание,— сказал прокурор.

— Хорошо,— сказал Польссон.— Тогда все в порядке. Я ухожу, но вы немедленно сообщите мне, если случится непредвиденное.

Ровно в семнадцать часов, когда заведующий бюро стоял на Центральном вокзале и ждал поезда, к нему подошли двое.

— Мы из уголовной полиции. Мое имя инспектор Сюндман, а это мой помощник Линдгрен. Не могли бы вы пройти с нами в полицию? Нужно выяснить некоторые вопросы.

— В чем дело? Что вы от меня хотите?

— Нам нужно уточнить с вами некоторые факты.

— Я должен позвонить жене и сказать, что я задерживаюсь.

— Можете не беспокоиться. Мы уже ей сообщили.

Это была истинная правда, потому что Бенгтссон, Фаландер и еще пять криминалистов ровно в девятнадцать часов позвонили у виллы в Соллентуне. Им предстояло допросить всех обитателей дома, а в самой вилле произвести тщательный обыск.

Третья группа криминалистов работала в управлении социального обеспечения. В служебном кабинете Хенрикссона стоял сейф, и ключи к нему имелись только у самого Хенрикссона. Может быть, там он и хранил свой динамит?

В четверть шестого к дому полиции подъехала полицейская машина. Из нее вышли Сюндман и Линдгрен, между ними вышагивал Хенрикссон.

— Что это значит? — спросил Хенрикссон.— Вы обращаетесь со мной как с преступником!

— В конце концов все равно, могу сообщить и сейчас,— сказал Сюндман.— У нас есть веские причины подозревать вас в субботних взрывах.

— Меня — во взрывах? Вы что, с ума сошли?!

— Несколько дней назад, разговаривая о субботних взрывах, вы сказали своему секретарю, что «хорошо бы кто-нибудь занялся расчисткой». Разве не так?

— Вы, оказывается, уже ходите за мной и за моей спиной беседуете с фрекен Брюниельссон!

— Сознайтесь, вы так именно и сказали?

— Вы искажаете мои слова и не понимаете, что я имел в виду.