Второе восстание Спартака - Александр Бушков

Ага, так и есть. Дверь легко отворилась. Выходит она на какую-то невероятно узкую винтовую лестницу...

Та-ак, это еще что?!

Спартак вдруг услышал, как где-то разлетелось стекло, и вслед за тем раздался отчаянный женский визг. Обрушилось что-то невероятно тяжелое – аж пол задрожал. А потом примерно со стороны входа в ресторан проникла пронзительная и длинная трель свистка. А это? Где-то внизу громогласно застучали... ну да, похоже на опрокидываемые стулья, со звоном разбилось что-то стеклянное, потом что-то тяжко заскрипело.

И как быть? Отсиживаться в чулане с метлами? А вдруг Жорке нужна помощь? Спартак решительно шагнул на лестницу. Вниз или вверх, гадать нечего. Внизу наверняка какие-нибудь продуктовые подвалы, а выход в коридор, из которого попадаешь в зал, должен быть наверху. И Спартак побежал наверх. Ну точно, еще одна дверца, изнутри запертая на щеколду. Спартак эту щеколду – легко ходит, смазанная – отодвинул, дернул дверь и...

Нос к носу столкнулся с давешней незнакомкой. С которой так хотел сойтись поближе.

* * *

Под потолком нервно замигала лампочка.

– Что это? – недоуменно вскинулся Колун.

– Шухер это, – грузно поднялся со своего места польский вор Янек. – Менты. И не просто менты, – он вслушался в доносящийся сверху грохот и топот, – а облава.

– Кто сдал? – свистящим шепотом произнес Колун, обводя людей за столом помутневшим от ярости взглядом.

– Тихо! – прошипел Янек. – После будем разбираться, кто и по чью душу. Сам порву ту гниду... – Он поднял свои огромные руки. – Сейчас уходить надо. Разбегаемся, пока хозяин будет убалтывать и отводить. Все, сбрызнули!

Над головой усиливался грохот. Слышно было, как что-то шумно сдвигают.

– Не сюда, – остановил Кемень дернувшегося было к дверному проему Колуна, где скрылись уже другие участники сходки.

Он подошел к вмурованной в стену деревянной бочке, потянул за кран. Бочка оказалась дверью, ведущей в обыкновенный, ну разве очень узкий, коридор.

Коридор этот, вопреки радужным ожиданиям Марселя, не вывел на улицу, в какой-нибудь тихий, темный, находящийся за чертой облавы переулок. Коридор вывел всего лишь на лестницу...

– Стоять!!! – заорали над самым ухом.

Вдребезги разлетелось витражное стрельчатое окно, и сверху спрыгнул черный силуэт.

– Атас! – заорал Колун, сбрасывая с плеч навалившегося на него человека в пиджаке. Потом он схватил напавшего, чего-то крича, подтащил к окну и вместе с ним выбросился вниз.

Янек, громко топоча, понесся вниз по лестнице; Марсель за ним. Сзади, совсем близко, азартно бухала сапогами погоня, ожидаемо орали про «стой-стрелять-буду». Чья-то рука вцепилась в рубашку, Марсель развернулся и наугад врезал легавому (а кому ж еще!) носком штиблета куда-то в область паха, а правой рукой отвесил полновесный удар под ложечку. Легавый, взвыв и схватившись за причинное место, закрутился на месте, кулем осел на пол. Но Марсель его страданиями не наслаждался, он бежал вниз...

Добежал до подножия лестницы. Отсюда можно налево, а можно направо. Слева – видимо, как раз где-то там, куда умчался Янек, – шарахнул выстрел. Ч-черт, вот обложили! Марсель повернул направо.

Ага, какое-то хозпомещение с гвоздями, молотками, скобами и прочей дрянью, освещенное тусклой угольной лампой. А вот и низенькая дверца, которая – чутье подсказывает – обязана вывести на улицу.

Марсель откинул массивный металлический крючок, открыл дверь. Вроде сзади какое-то легкое шуршание, похожее на крысиное шебурш...

– Не дергайся.

В спину ему уткнулся ствол.

– Медленно руки за голову и повернись.

Стоящий сзади отступил на безопасное расстояние. Понимая, что сейчас не он банкует, Марсель выполнил приказ: завел руки за голову и медленно повернулся.

– Ты?! – одновременно воскликнули оба...

* * *

Она смотрела на него своими чудесными глазами. А вдали, за ее спиной, раздавались крики:

– Стоять! Милиция! Куда?!

И по-прежнему надрывался свисток.

Милицейская облава. Теперь уже никаких сомнений. Спартак знал, что во Львове подобное не редкость. Нет, ну надо было так влипнуть, а!

Девушка торопливо оглянулась.

– Ну что же вы, решайтесь на что-нибудь, так и будете стоять столбом? Пропустите меня, схватите меня, делайте же что-нибудь! Мужчина вы или нет?

У нее был такой милый польский акцент и такое обворожительное польское «л»...

Спартак решился. Втянул незнакомку внутрь. Захлопнул дверь и вновь задвинул щеколду. Провел ее своим прежним путем по узенькой темной лестнице, остановился у двери кладовой.

– Я не знаю, что там вниз по лестнице, – сказал он, чувствуя, как у него краснеют щеки, и подумал вдруг: «А ведь не мальчик уже», – здесь я побывал... случайно. Отсюда можно выбраться во двор, я там бочку подвинул, и переждать. Это же облава?

– Вы очень догадливый молодой человек, – сказала она, хмуря брови. – Показывайте, где ваша бочка!

Конечно, лазать через окна в платье и в туфлях на каблуке не слишком удобно, но управились и с этим. «А девочка, похоже, ко всему прочему, весьма и весьма спортивная...»

Чуть раньше, кружа по дворику, он приметил ржавый фрагмент то ли ограды, то ли ворот. Поднял, приставил к стене. Получилось нечто вроде навеса. Поставил под навес два ящика – их тут валялось в избытке, – получилось вроде даже и уютно. Оставив девушку внутри, Спартак осмотрел свое творение снаружи. Кое-что не устроило, и он нанес последний штрих – набросал поверх ржавые прутья и прочий хлам типа досок и тряпья. Работой остался доволен – если не заглядывать под ограду, в жизни не разберешь, что за ней кто-то есть.

– Это называется искусство маскировки. Между прочим, наиважнейшее для летчика умение, – сказал он, присаживаясь рядом с барышней на ящике. – А может быть, не стоило убегать от доблестной милиции?

– А вас никто и не заставлял, – буркнула она.

– А вас заставили?

– Не ваше дело.

Вот те на! Спартак даже обиделся. Он ее спасает, понимаешь, а она грубит!

– А как там мой товарищ? – Спартак вдруг вспомнил о Жорке и испытал прилив стыда. Мало того, что товарища бросил, так еще и забыл о нем... и обо всем забыл, стоило только рядом оказаться смазливой красотке.

– Товарищ ваш за столом остался, сидит спокойно, – сказала она.

– А ваш... товарищ, он куда делся?

Было темно, друг друга не видно, белые пятна какие-то проступают вместо лиц, однако Спартаку показалось, что его случайная подруга улыбнулась.

– Тоже за столом сидит. Он хороший перед вашей властью.

– А вы, получается, плохая перед властью?

Спартак услышал, как она сердито засопела.

– Ненавижу вашу милицию, – быстро и зло проговорила пани. – И власть вашу ненавижу.

«Не о том чего-то, – понял Спартак. – О чем-то не о том мы говорим. И не так говорим... А ведь меня неприятно задела эта ее ненависть».

– Почему вы ненавидите советскую власть? – сам собой вырвался вопрос. Задав его, Спартак уже ругал себя последними словами.

– Как можно любить оккупантов!

Все, надо срочно выкручиваться из политдиспута.

– Простите, а как вас зовут? – он решительно повернул разговор. – Мое имя Спартак.

Довольно долго никакого ответа он не получал. Наверное, незнакомка раздумывала, можно ли называть оккупанту свое имя. Или лучше назвать чужое? Или вообще гордо молчать?

– Беата, – наконец ответила она.

– Красивое имя, – сказал Спартак, тут же подумав, что Беата примет эти слова за пошлый комплимент. А он и в самом деле сказал лишь то, что пришло на ум. И задал самый животрепещущий вопрос: – А ваш товарищ... он вам кто?

Вот сейчас она точно рассмеялась.

– Не муж, не муж. Просто... хороший знакомый. Мне не с кем было идти потанцевать, а я хотела потанцевать. Я его попросила отвести меня. Не можно девушке ходить одной в рестораны.

– А почему же вы все-таки бежали от милиции?

– Документы не в порядке. Меня бы задержали, отвезли бы на выяснение. А мне очень не хочется ехать в вашу милицию и сидеть за решеткой со всяким отребьем. В вашей милиции...

– Тихо, – шикнул Спартак, в темноте нащупал ее руку и крепко сжал...

* * *

– Роман Дюма какой-то, – хмыкнул Марсель, медленно-медленно выводя руки из-за головы и опуская.

– Тогда уж Гюго, «Девяносто третий год», – отстраненно проговорил Комсомолец, продолжая держать Марселя на мушке.

– Да? Хорошо! – дурашливо воскликнул Марсель. – Еще лучше! А ты, значит, в засаде сидишь, пути возможного отступления стережешь, я ничего не напутал?

– А ты, значит, уже вовсю бегаешь от органов правопорядка?

– Где ты видел, чтобы я бегал от органов?

Комсомолец тяжело вздохнул.

– Дверь уже открыл, теперь давай выходи во дворик, на свежий воздух.

– Ну давай на свежий. Как скажешь, гражданин начальник.

Они вышли в дворик-колодец, очень тесный, заваленный всяким хламом. «Какого барахла тут только нет, – мельком отметил Комсомолец, – вон, даже воротная створка валяется, как только ее сюда затащили?»