Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

— Как? Нет, большое спасибо, вы меня очень выручили. Только, знаете, не говорите, пожалуйста, об этом никому, ладно?

— Никому я ничего не собираюсь говорить.

Вот уж в этом-то ты можешь быть уверен! Только что же теперь делать? Господи, ну почему Бена нет в городе! Джилл вернулась к своему столу и притворилась, что изучает бумаги. Затем она вспомнила про злополучную кровать и позвонила на склад, а еще чуть позднее услала свою помощницу по какому-то придуманному делу и попыталась собраться с мыслями.

Так где же все-таки Бен? Будь он в досягаемости, можно было бы отлучиться на пару минут, позвонить и переложить все тревоги и беспокойства на его широкие плечи. Но только Бен этот чертов шляется невесть где и, фактически, сам свалил на нее неприятную эту историю.

Шляется? Сомнение, которое Джилл изо всех сил старалась загнать куда-нибудь поглубже в подсознание, все-таки вырвалось на поверхность. Бен не уехал бы из города, не сообщив ей, чем кончилась попытка увидеть Человека с Марса. Участница заговора, она имела полное право узнать — Бен всегда играл честно.

Джилл буквально услышала, как он говорит: «…если что-нибудь пойдет не так, ты будешь моим запасным козырем… так что, лапа, если я вдруг исчезну — все в твоих руках, действуй сама».

Тогда она почти не обратила внимания на эти слова — просто не поверила, что с Беном может что-нибудь случиться. А вот теперь задумалась. В жизни каждого человека приходит момент, когда ему — или ей — нужно решать, поставить или нет на кон «жизнь, состояние и честь святую»{18}, не имея никакой уверенности в благополучном исходе. В тот самый день, а если уж точнее, то в три часа сорок семь минут пополудни того самого дня, Джилл Бордман почти без колебаний приняла вызов судьбы.

* * *

Джилл ушла, и Человек с Марса снова сел в кресло. Он больше не читал книгу, а просто ждал, ждал «терпеливо» — выражение, не совсем подходящее, но в человеческих языках отсутствуют слова, которыми можно было бы описать отношение марсиан к жизни. Он сидел совершенно неподвижно, в тихой радости — ведь брат обещал вернуться. Он был готов ждать вот так, ничего не делая, без единого движения целые годы.

Смит не очень ясно представлял себе, сколько времени назад они с этим братом разделили воду, и дело не только в том, что пространство и время этого места странным образом искривлены, и даже не во все еще не огроканных последовательностях звуков и видов. Культура его гнезда, и это самое главное, воспринимает время совершенно иначе, чем культура человеческая. И разница тут не в большей продолжительности жизни марсиан, а именно в ином отношении ко времени.

«Сейчас позднее, чем ты думаешь» — этого просто нельзя сказать по-марсиански, равно как и «тише едешь — дальше будешь», хотя и по совершенно различным причинам: первая из этих фраз описывает ситуацию невозможную, даже невообразимую с марсианской точки зрения, в то время как вторая, с той же самой точки зрения, несет в себе не больше смысла, чем, скажем, обращенный к рыбам призыв купаться по утрам и вечерам. С другой стороны, фраза «Как было в Начале, так ныне и присно и вовеки веков» настолько близка марсианам по духу, что перевести ее гораздо легче, чем «дважды два четыре» (последнее, кстати сказать, для обитателей Марса далеко не самоочевидно).

Смит ждал.

Он не шелохнулся и тогда, когда вошел Браш. Браш понаблюдал некоторое время за окаменелой фигурой и удалился.

Услышав, как в скважину вставляется ключ, Смит вспомнил, что такой же звук предварял последний приход брата по воде; в расчете на повторение той же последовательности событий он ускорил свой метаболизм и все равно был несказанно поражен, когда в комнату проскользнула Джилл, ему и в голову не приходило, что наружная дверь — тоже дверь. Мгновенно огрокав ситуацию, он отдался радостной полноте существования, наступающей исключительно в присутствии согнездников, братьев по воде и (при определенных обстоятельствах) — в присутствии Стариков.

Радость эта несколько притуплялась осознанием, что брат ее не разделяет. У кого-либо из прежних, марсианских братьев подобная нервная озабоченность могла бы свидетельствовать об одном: он совершил какую-то постыдную ошибку и готовится к скорому развоплощению, но Смит успел уже усвоить, что эти другие способны без особого риска для жизни переносить совершенно невероятные эмоции. Брат Махмуд переживал духовную агонию по пять раз на дню и не только не умирал, но и, похоже, относился к этим мукам как к чему-то полезному, необходимому. С братом капитаном ван Тромпом случались совершенно непредсказуемые спазматические приступы, любой из которых — по марсианским понятиям — должен был бы привести к немедленной утрате телесности, но и этот брат пребывает, насколько известно Смиту, во плоти.

Поэтому Смит не испугался возбужденного состояния Джилл.

Джилл сунула ему какой-то сверток.

— Вот, надень все это, и поскорее.

Смит принял сверток и замер в нерешительности.

— Ой же ты Господи ты мой! — сокрушенно воскликнула, глядя на него, Джилл. — Ну, ладно, раздевайся, я тебе помогу.

И раздевать его и одевать пришлось ей. На Смите были больничная пижама, купальный халат и шлепанцы; так его одели, не дожидаясь просьбы и не спрашивая согласия. Он научился уже справляться со всем этим хозяйством, но очень медленно и неловко; Джилл раздела его буквально в секунду. Никакая несвоевременная стыдливость их не задерживала — Смит вообще не знал, что это такое, а Джилл проработала медсестрой не один уже год. Наибольший восторг Смита вызвали тонкие псевдошкурки для ног; не давая ему времени вдосталь повосхищаться чулками, Джилл, за неимением пояса с подвязками, закрепила их лейкопластырем. Она одевала Человека с Марса в форму больничной медсестры — не свою, а позаимствованную у подружки повыше ростом, якобы для кузины, которой сегодня идти на карнавал. Пелерина скрывала наиболее очевидные признаки пола (вернее их отсутствие), во всяком случае, Джилл на это надеялась. Труднее оказалось с туфлями, они были сильно не по ноге, а Смит и босиком-то ходил с большим трудом.

В качестве завершающего штриха Джилл приколола ему на голову сестринскую шапочку.

— Волосы коротковаты, — озабоченно заметила она, — но сейчас многие девушки стригутся еще короче, так что сойдет.

Смит не очень понял услышанное; он попытался отрастить себе волосы подлиннее, но быстро понял, что за несколько секунд этого не сделаешь.

— А теперь, — сказала Джилл, — слушай внимательно. Что бы там ни произошло — молчи. Даже рта не открывай. Ты меня понимаешь?

— Молчать. Я буду молчать.

— Просто иди, куда я веду и все. Я буду держать тебя за руку. А если знаешь какие-нибудь молитвы — молись.

— Молись?

— Ладно, проехало. Главное — иди за мной и не разговаривай.

Она открыла дверь, взглянула направо, налево и вывела новоявленную медсестру в коридор.

Изобилие странных, непонятных структур повергло Смита в полное замешательство, он не мог разглядеть их отчетливо и безвольно шагал вслед за Джилл, почти отключив зрение и остальные чувства, чтобы спасти себя от неожиданно разверзшегося хаоса.

В конце коридора Джилл встала на движущуюся в поперечном направлении дорожку; Смит шагнул, споткнулся и наверняка упал бы, не поддержи его Джилл. Заметив удивленный взгляд какой-то санитарки, она сквозь зубы выругалась, а затем, сходя с дорожки, постаралась помочь своему спутнику по возможности незаметно.

На крышу они поднялись лифтом, Джилл была уверена, что не сумеет управлять Смитом в подъемной трубе.

И вот тут они нарвались на неожиданную неприятность, хотя Смит, естественно, даже и не подозревал об этом. Последний раз он видел небо еще на Марсе, перед отлетом «Чемпиона», и сейчас испытал острый восторг. Небо было яркое, многоцветное и радостное (типичный для Вашингтона хмурый пасмурный день). Джилл в отчаянии озиралась по сторонам. Как она и надеялась, на крыше никого не было — сестры, окончившие смену вместе с ней, уже разошлись по домам, послеобеденный час для посетителей тоже давно закончился. Но не было и такси, ни одного, а садиться в аэробус — об этом она и думать не могла.

Джилл совсем уже собралась сделать телефонный вызов, когда заметила машину, идущую на посадку.

— Джек, — окликнула она смотрителя стоянки, — это такси по заказу?

— Да, я вызвал его для доктора Фиппса.

— Жалость-то какая! Джек, попробуй, пожалуйста, вызвать и для меня, только поскорее. Познакомься, это моя двоюродная сестренка Мадж. Она в южном крыле работает, у нее ларингит и ей нельзя долго на таком ветре.

— Ну… — задумчиво почесал голову смотритель, — разве только для вас, мисс Бордман. Забирайте эту машину, а доктору Фиппсу я закажу другую.