Голос Вселенной 1991 № 4 - Юрий Дмитриевич Петухов

поверил ушам своим. Он даже прижал к небу переговорник, отключив его на несколько секунд, чтобы убедиться. И убедился, что не ослушался – говорили на земных языках! Это было невообразимо. Но это было так.

Он замедлил шаг. И на всякий случай пригнулся. Шлем болтался за спиной на шарнирах – Иван не стал его надевать, не верилось в серьезную опасность. Теперь он слышал обрывки фраз.

– …мне всегда было хорошо, – говорила невидимая женщина, обладавшая низким грудным голосом приятного бархатного тембра, – всегда и везде… и я не считаю, что эти уродцы хуже наших… – далее последовало такое соленое земное ругательство, что Иван остановился и энергично почесал себе переносицу, от неожиданности он чуть не расчихался. И все-таки эти голоса не могли быть слуховой галлюцинацией. Не могли и все!

– Ты просто дура! – отвечал голосок потоньше.

– Чего-о?!

– Что слышала! Держи в своей глупой башке свои дурацкие мыслишки, глядишь, и за умную примут!

Ивану стало не по себе. Лететь за миллион световых лет, к черту на рога, пересекать Пространство, нырять в гнусный и трижды проклятый коллапсар и выныривать посреди Иной Вселенной – и для чего, спрашивается, чтобы подслушивать бабьи склоки, чтобы быть свидетелем назревающего скандала?! Это было свыше его сил!

Но Иван тихонько пошел вперед, прячась за стволами, крадучись и ощущая себя не в своей тарелке, эдаким подслушивателем и подглядывателем ощущая. Правда, о подглядывании было еще рановато говорить.

– Мне вообще непонятно, зачем мы им сдались! На фига эта жирная ящерица нас тут охраняет и для кого?! Если это зоопарк, так должны быть посетители, которые глазеют. Если гарем, так… сама понимаешь, для чего в гареме держат. А тут?! – обладательница высокого голоса была возмущена, ей не хватало дыхания, слов, она все время сбивалась.

– Ничего, привыкнешь! – заверил низкий голос. – Тут все привыкают. А потом поймешь, для чего ты им нужна! Только те, кто понял это до конца, сюда почему-то больше не возвернулись, милочка моя, так-то!

– Да ладно вы! – вмешался третий голос, немного хрипловатый, но от этого не менее женственный, может даже и более, наполненный какой-то внутренней силой, энергией. – Ладно вам! Уймитесь. Все равно нас не спросят.

– Это точно, – согласилась обладательница грудного, низкого, – Марту увели, а я помню, она улыбалась, радовалась, шептала мне, вот дескать, три с половиной года маялась в этом садике, обрыдло все до невозможности – хоть куда! Ты, милочка, посидишь еще с месяцочек и тоже привыкнешь.

– Нет!

– Привыкнешь! Я поначалу головой билась обо все подряд, волосы рвала… Они, знаешь, чего сотворили?! Я бы не видала своими глазами, никогда бы не поверила, сказала бы бабьи враки!

Иван стоял совсем рядом. Его отделяло от женщин не больше десятка метров и резной заборчик. Но из-за густой листвы, стволов он так ничего толком и не видел. А приближаться опасался. Надо было привыкнуть немного, пооглядеться.

– Расскажи? – попросила хрипатая.

– Да чего там… Дело было так. Мы шли на трейлере в район Арктура, на базу! Эх, чтобы я еще хоть раз в жизни связалась с Космотрансом, с этой чертовой конторой, ну уж нет!

– Да ты не бойся, не свяжешься больше! – успокоила ее хрипатая.

– Чего-о?! Ты меня рано хоронить удумала, подруженька дорогая!

– Заткнитесь вы обе! – осекла ее обладательница высокого голоса. – Надоели! Начала травить, так трави!

После долгого сопенья и вздохов, тяжелых, громких, рассказ был продолжен. Иван приблизился еще на три шага. И теперь различал говоривших – это и впрямь были самые настоящие земные женщины. Выглядели они в этом саду очень беззащитно, по-домашнему, даже более того, они были почти обнаженными, лишь легкие полупрозрачные, повязки прикрывали их бедра – если полупрозрачные повязочки можно было только назвать прикрытием. Лиц и деталей Иван пока не видел – все терялось в листве, все ускользало. Но в горле у Ивана вдруг пересохло.

Рассказывала полная, смуглокожая женщина, выглядевшая значительно моложе, чем на то намекал ее грудной усталый голос.

– А чего говорить. Я в этих делах не слишком-то сильна, – продолжала она, – мне что – подай, прими, налей. Я в буфете подрабатывала. Я ни черта не поняла этих… – она снова выругалась довольно-таки крепко, – а они говорили чего-то про изгиб пространства, про какой-то провал… короче, мы вляпались в такое дерьмо, что и они не хрена разобраться не могли! Всех распихали по анабиокамерам, и меня тоже – говорят, спи, детка, и ни о чем не думай, пускай тебе твой женишок приснится в самой обольстительной позе… мужланы! Дурачье!

Светленькая и тоненькая, очень подвижная, все время меняющая положения своего тела, и оттого почти не видимая женщина, вставила:

– И когда ж это было?

– В семнадцатом! – последовал ответ.

– Что, в семнадцатом? Совсем свихнулась тут с жиру и безделья?! Тебе ж не восемьдесят!

– Заткнись! – оборвала ее грубо смуглокожая. – Это было в две тысячи семнадцатом году, у меня пока что башка кумекает!

Иван потрогал ладонью лоб. Тот был мокр. Он чуть не присвистнул, услыхав дату. Уж ежели он себя считал стариком, так кем же считать тогда эту симпатичную и высокогрудую толстушку, которой на вид больше тридцати ни за что не дашь.

– Сбрендила она, я давно это подозревала! – проговорила сипатая обладательница изумительной фигуры, от которой Иван не мог отвести глаз, явно обделяя в этом плане двух других женщин. – Точняк – сверзилась! Эти шкафы дольше трехсот лет никогда не держали режима, а сейчас – две тысячи четыреста семидесятый, я уж года считать не разучилась…

– Ну и считай! Только свои считай! – ехидно вставила смуглая.

Иван обратил внимание на то, что сиплая красавица, увешанная связками жемчужных бус непонятного происхождения, была его современницей. И это как-то приободрило. Если в такой ситуации можно было сохранять бодрость.

– Ну так вот, с вами и не доскажешь, – смуглая взяла что-то в щепоть с плоской тарелочки, пихнула в рот, пожевала. – Никто меня не спрашивал – говорят; полезай и помалкивай, потом спасибо скажешь! Втиснули в камеру. Я и отключилась сразу. И никакие женишки мне не снились, вранье все это! У меня и не было женишков! Два полюбовничка сбежали еще до рейса, а новым не обзавелась покуда. Короче, отключилась тра-та-та-та, – ругательства были отменными и многоступенчатыми. – А как прочухалась, не знаю. Только дверца вдруг открывается, и стоит вот такое чучело чешуйчатое, – она куда-то махнула рукой, но Иван не понял куда, зачем. – Я снова с копыт! В себя прихожу – рожа трехглазая, мурло брыластое – я в отключку! На третий раз удержалась, А они меня за собой,