Мир глазами Гарпа - Джон Уинслоу Ирвинг

отправится к миссис Тракенмиллер, «чтобы поконкретнее определить, что это за личность».

— По крайней мере, выясни, как ее имя, — сказала Марсиа Фокс.

— Спорим, что Чарли! — поддразнила Гарпа Роберта.

Затем они перешли к другим делам: нужно было уточнить, кто в настоящее время проживает в Догз-Хэд-Харбор; чей срок истекает; кто должен приехать на смену и каковы связанные со всем этим проблемы, если таковые имеются.

В доме жили две художницы — одна в южной мансарде, другая в северной. И обитательница южной считала, что в северной больше света; в течение двух недель художницы никак не могли поладить: ни слова друг с другом за завтраком, постоянные взаимные обвинения по поводу пропавшей почты и т. п. Затем вдруг выяснилось, что они стали любовниками. Теперь картины писала вообще только та, что жила в северной мансарде; она целыми днями рисовала в южной мансарде живущую там художницу, которая позировала ей в голом виде и при отличном освещении. Эта «обнаженная натура» на верхнем этаже изрядно действовала на нервы одной из писательниц, драматургине из Кливленда, автору пьес, где сурово порицалась лесбийская любовь; у этой дамы уже начались трудности со сном — как она говорила, «из-за плеска волн». Скорее всего, ей не давали покоя любовные утехи художниц, но обе тотчас заявили, что она «слишком много хочет». Впрочем, выход нашелся, и очень быстро: другая писательница, тоже жившая в доме, предложила, чтобы все гости Догз-Хэд-Харбор читали вслух по ролям новую пьесу драматургини, что и было сделано, к полному счастью верхних этажей.

Так вот, «другая писательница», писавшая очень неплохие рассказы — Гарп сам с большим энтузиазмом рекомендовал ее год назад, — теперь вот-вот собиралась съезжать; срок ее пребывания в доме истекал. Кто же поселится в ее комнате?

Неужели та женщина, у которой свекровь только что отсудила детей, после того как муж несчастной совершил самоубийство?

— Я же говорил, чтобы ты ее не принимала! — сказал Гарп Роберте.

Или те две джеймсианки, которые вдруг однажды «взяли да и явились»?

— Так, погоди-ка минутку, — сказал Гарп. — Что это такое? Опять джеймсианки? Просто «взяли и явились»? Нет, это не разрешено нашим уставом.

— Дженни всегда их принимала! — сказала Роберта.

— Теперь другие времена, Роберта, — сурово возразил Гарп.

Остальные члены правления были с ним более или менее согласны; джеймсианок здесь не очень-то любили и никогда особенно не привечали, а их радикализм ныне казался всем устаревшим и чересчур патетическим.

— Но ведь это почти что традиция! — не сдавалась Роберта. И описала двух «старых» джеймсианок, которым пришлось вернуться в Догз-Хэд-Харбор после тяжких испытаний, выпавших на их долю в Калифорнии. Много лет назад они провели какое-то время в доме Дженни, и новый приезд сюда станет для них своего рода душевным возрождением.

— Господи, Роберта! — воскликнул Гарп. — Немедленно от них избавься!

— Твоя мать всегда заботилась о таких женщинах! — с упреком сказала ему Роберта.

— Да ладно, по крайней мере, они не болтают, — вмешалась Марсиа Фокс, чье экономное отношение к употреблению собственного языка Гарп всегда очень ценил. Но засмеялся в ответ на это замечание только он сам.

— Мне кажется, вы должны сделать так, чтобы они уехали, Роберта, — заметила д-р Джоан Экс.

— Я тоже так считаю. Они же презирают всех нас, — сказала Хильма Блох. — Это может оказаться заразным. С другой стороны, именно они являются сутью, материальным воплощением духа этого места.

У Джона Вулфа от изумления и возмущения снова округлились глаза.

— Еще есть врач, которая занимается абортами, связанными с онкологическими заболеваниями, — сказала д-р Джоан Экс. — Как насчет нее?

— Да поместите ее на третий этаж, — сказал Гарп. — Я с ней знаком. Тогда любой воришка, если он только попытается забраться в дом сверху, просто от страха обделается, когда ее опыты увидит.

Роберта нахмурилась, но промолчала. Нижний этаж дома был наиболее просторным: две кухни, четыре большие ванные и по крайней мере двенадцать вполне изолированных спален, а еще различные «конференц-залы», как их называла Роберта, — во времена Дженни Филдз все это были гостиные и довольно просторные рабочие кабинеты. Там же находилась большая столовая, где все собирались за столом, куда приносили почту и где каждый, скучая в одиночестве, мог в любое время суток, днем или ночью, найти себе компанию.

На этом этаже, самом общественном, обычно не селили ни писательниц, ни художниц. Лучше всего он подходит для потенциальных самоубийц, заметил Гарп, «потому что они будут вынуждены топиться в океане, а не прыгать из окна».

Однако Роберта руководила домом сильной и суровой материнской рукой; практически кого угодно она могла отговорить от неверного поступка, а если не могла, то пускала в ход свою недюжинную силу. Ей куда лучше, чем Дженни, удавалось привлекать местную полицию на свою сторону. Порой полицейские подбирали какую-нибудь бедняжку на дальнем конце пляжа или плачущую на обочине деревенской дороги и всегда ласково препровождали к Роберте. Полицейские в Догз-Хэд-Харбор все как один были страстными футбольными болельщиками, исполненными уважения к настоящей игре в защите и хитроумным блокировкам на поле, которыми некогда славился бывший Роберт Малдун.

— Я бы хотел внести предложение, — сказал Гарп. — Ни одна джеймсианка не должна более иметь права на получение помощи от Филдз-фонда.

— Я — за! — сказала Марсиа Фокс.

— Давайте обсудим, — возразила Роберта, — по-моему, нет необходимости в столь строгом ограничении. Мы действительно совершенно не обязаны поддерживать одну из самых дурацких форм выражения политических пристрастий, однако, согласитесь, это совсем не значит, что ни одна из женщин, лишенных языка, не нуждается в помощи. Я бы сказала, фактически они уже продемонстрировали определенную потребность собраться всем вместе, и, возможно, они будут все чаще давать о себе знать. У них уже возникла такая потребность.

— Но они же сумасшедшие! — заметил Гарп.

— Ну, это слишком широкое обобщение, — сказала Хильма Блох.

— Они действительно женщины активные, — сказала Марсиа Фокс, — которые пока что никому не передали своих голосов; фактически они борются за использование своих голосов, но я не согласна хоть как-то поощрять столь глупое навязывание самим себе вечного молчания.

— В молчании немало добродетели, — возразила Роберта.

— Господи, Роберта! — прервал ее Гарп. И тут для него кое-что прояснилось. По какой-то причине джеймсианки злили его даже сильнее, чем созданный им самим образ Кении Тракенмиллера и ему подобных; и хотя он видел, что джеймсианки постепенно выходят из моды, они не могли исчезнуть так быстро, чтобы это устроило Гарпа. А ему очень хотелось, чтобы они исчезли, более того, чтобы они исчезли с позором… Хелен не раз говорила ему, что его ненависть к джеймсианкам непомерно велика и не соответствует