И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

В фольклоре тема разрабатывается в рамках сюжетного типа «Человек продает свою душу дьяволу» [AaTh 1170–1199], однако в центре этих сказочно-новеллистических разработок (как в фольклоре мировом [AaThUth, II, 60–71], так и в восточнославянском [СУС, 271–272]) обычно стоит мотив хитрости, позволяющей герою избежать финальной расплаты (часто с помощью умной жены). Показательна, например, сказка о попе, который хотел разбогатеть и продал душу дьяволу, заключив договор на десять лет. Когда пришел срок, попадья в свою очередь заключила с чертом еще один договор на десять лет – с условием, что в конце он должен будет выполнить три ее желания и только после этого получит обе души, а если нет, то откажется от своих притязаний. «Является черт. „Ну, – говорит, – скорее задавай первое дело“. – „А вот тебе первое дело“, – говорит попадья…» Как далее замечает собиратель, содержание трудных задач «не для печати; черт их не выполняет» [Новиков: № 69]. Скорее всего, сказка сложена с опорой на одну из лубочных переработок «Громобоя» Жуковского. Об этом говорит, во-первых, прямая ссылка на нее ( Повалило попу счастье, как громобою), а во-вторых, заимствованный, вероятно, оттуда же мотив пролонгации договора с чертом – после условленных десяти лет еще десять, что, кстати, исключает возможность влияния на сказку фольклоризованных редакций баллады, в которые эпизод продления не вошел, оставшись за фабульными рамками. В них срок договора обычно вообще не упоминается, он назван только в варианте IV, причем в суммированном виде: И ровно-ровно двадцать лет / Ты будешь жить богато <…>. Ты будешь счастлив двадцать лет, / Я слова не нарушу, / А ровно через двадцать лет / Ты мне подаришь душу!

Вернемся к устным вариантам «Громобоя». Их известно немного – последующий анализ строится на четырех выявленных текстах (см. табл. 2)4. Из-за полного несоответствия сюжета тематическому кругу фольклорных песен «Громобой» никак не относится к числу популярных баллад, тем более поздних, среди которых он стоит особняком; скорее приходится удивляться тому, что он все-таки удержался в устном репертуаре. Не исключено, что роль здесь могла сыграть, с одной стороны, распространенность упомянутых лубочных переработок, а с другой – популярность сюжетно близкой «Повести о Савве Грудцыне», дожившей в крестьянской и старообрядческой письменности до XX века [Журавель: 4, 8–9].

Даже при некоторых расхождениях фольклорных редакций все они включают примерно один и тот же корпус строф, имеющих соответствия в первотексте. Такими общими для всех редакций являются фрагменты 1, 5, 6, 7,11,12,14, которые составляют минимальный набор, сохраняющий сюжет баллады; полнее всего этот набор представлен в варианте I. Сюда следует добавить фрагмент 4, где говорится о появлении перед героем «привиденья» (вар. I–III) – ему соответствует вторая строка фрагмента 5 в варианте IV, несущая ту же информацию. Фрагменты 13 (вар. I–II) и 16 (вар. Ill – IV) по существу представляют альтернативные редакции сюжетной развязки, а фрагменты 10 и 8 содержат две разные версии дьявольских посулов (во фрагменте и совпадающих):

Варианты I и IV конь, хрустальная карета;

девчонка юных лет, которой краше нету / девушка… на свете краше нету

Варианты II и III

высокий / пышный терем;

тьма людей на службу;

дружба князей, бояр и витязей;

боярышня-княжна

Бросается в глаза, что фольклорные редакции значительно короче баллады Жуковского: в оригинале 27 строф, в устных вариантах – 7–9 (что близко к средней длине городской песни, обычно колеблющейся в пределах 4-10 строф), т. е. соотношение объемов – от 4/1 до 3/1. Если выделить построчно фрагменты, адаптированные фольклором либо в той или иной степени использованные устной традицией, то обнаружится, что они составляют около половины текста Жуковского (47 строк из 108, т. е. 43,5 %):

1 Над пенистым Днепром-рекой,

Над страшною стремниной,

В глухую полночь Громобой

Сидел один с кручиной;

2 Окрест него дремучий бор;

Утесы под ногами;

Туманен вид полей и гор;

Туманы над водами;

Подернут мглою свод небес;

В ущельях ветер свищет;

Ужасно шепчет темный лес,

И волк по мраке рыщет.

1a Сидит с поникшей головой

И думает он думу:

«Печальный, горький жребий мой!

Кляну судьбу угрюму;

3 Дала мне крест тяжелый несть;

Всем людям жизнь отрада:

Тем злато, тем покой и честь,

А мне сума награда;

Нет крова защитить главу

От бури, непогоды…

Устал я, в помощь вас зову,

Днепровски быстры воды».

4 Готов он прянуть с крутизны…

И вдруг пред ним явленье:

Из темной бора глубины

Выходит привиденье.

5 Старик с шершавой бородой,

С блестящими глазами,

В дугу сомкнутый над клюкой,

С хвостом, когтьми, рогами.

Идет, приблизился, грозит

Клюкою Громобою…

И тот как вкопанный стоит,

Зря диво пред собою.

«Куда?» – неведомый спросил.

4 а «В волнах скончать мученья». —

«Почто ж, бессмысленный, забыл

Во мне искать спасенья?» —

«Кто ты?» – воскликнул Громобой,

От страха цепенея.

«Заступник, друг, спаситель твой:

Ты видишь Асмодея». —

«Творец небесный!» – «Удержись!

В молитве нет отрады;

7 «Забудь о боге – мне молись;

Мои верней награды.

Прими от дружбы, Громобой,

Полезное ученье:

Постигнут ты судьбы рукой,

И жизнь тебе мученье;

Но всем бедам найти конец

Я способы имею;

К тебе нежалостлив творец, —

Прибегни к Асмодею.

9а Могу тебе я силу дать

И честь я много злата,

И грудью буду я стоять

За друга и за брата.

9 Клянусь… свидетель ада бог,

Что клятвы не нарушу;

А ты, мой друг, за то в залог

Свою отдай мне душу».

Невольно вздрогнул Громобой,

По членам хлад стремится;

Земли не взвидел под собой,

Нет сил перекреститься.

6 «О чем задумался, глупец?» – «

Страшусь мучений ада». —

«Но рано ль, поздно ль… наконец

Все ад твоя награда.

Тебе на свете жить – беда;

Покинуть свет – другая;

Останься здесь – поди туда —

Везде погибель злая.

Ханжи-причудники твердят:

Лукавый бес опасен.

Не верь им – бредни; весел ад,

Лишь в сказках он ужасен.

Мы жизнь приятную ведем;

Наш ад не хуже рая;

Ты скажешь сам, ликуя в нем:

Лишь в аде жизнь прямая.

8 Тебе я терем пышный дам

И тьму людей на службу

К боярам, витязям, князьям

Тебя введу я в дружбу;

(10) Досель красавиц ты пугал —

Придут к тебе толпою;

И словом, – вздумал, загадал,

И все перед тобою,

11  И вот в задаток кошелек:

В нем вечно будет злато.

Но десять лет – не боле – срок

Тебе так жить богато.

Когда ж последний день от глаз

Исчезнет за горою,

В последний полуночный час

Приду я за тобою».

12 Стал думу думать Громобой,

Подумал, согласился,

13 И обольстителю душой

За злато поклонился.

14 Разрезав руку, написал

Он кровью обещанье;

15 Лукавый принял – и пропал,

Сказавши: «До свиданья!»

Сопоставление фрагментов, использованных в фольклоре, и авторского текста показывает, что из поэтического состава оригинала невостребованными остались строки, живописующие мрачный романтический пейзаж и содержащие диалог с дьяволом, а также его поучения. Значительно сокращены печальные размышления героя; что же касается речей Асмодея (в диалоге с героем), то они преобразованы в монолог. Все это соответствует поэтике фольклорной баллады, вообще чуждой обстоятельных описаний (тем более – описаний душевных состояний) и избегающей пересказа пространных бесед. Кроме того, несколько изменена последовательность строф (см. их нумерацию в вышеприведенном тексте) – устная традиция перекомпоновывает используемые фрагменты сообразно логике повествования, упростившегося за счет указанных сокращений. Поскольку эта композиция в фольклорной версии нигде не нарушается, можно предположить, что все известные нам варианты восходят к одной лубочной переработке стихотворения, имеющей в основе монтаж фрагментов, последовательность которых отражена в пятой колонке таблицы 2. Этому могло бы противоречить наличие в трех случаях (они помечены литерой а) альтернативных использований разных строк оригинала в одной и той же позиции устных редакций, когда востребованные фольклором строки оказываются вариантными по отношению к другим строкам первотекста: